Чтение 33–й страницы книги ~Перелетный кабак~

и раздал сыр.

- Как хорошо!-воскликнул Дориан Уимпол.-Да мне совсем удобно! В жизни
такого не бывало! А у сыра просто ангельский вкус.

- Это сыр-пилигрим,-отвечал Дэлрой,-или сыр-крестоносец. Это отважный,
боевой сыр, сыр всех сыров, высший сыр мироздания, как выразился мой земляк
Йейтс о чем-то совсем другом. Просто быть не может, чтобы его сделали из
молока такой трусливой твари, 200 как корова. Наверное,-раздумчиво прибавил
он,-наверное, не подойдет гипотеза, что для него доили быка. Ученые сочтут
это кельтской легендой, со всей ее сумрачной прелестью... Нет, мы обязаны им
той корове из Денсмора, чьи рога подобны слоновьим бивням. Эта корова так
свирепа, что один из храбрейших рыцарей сразился с ней. Неплох и ром. Я
заслужил его, заслужил смирением. Почти целый месяц я уподоблялся зверям
полевым и ходил на четвереньках, как трезвенник. Хэмп, пусти по кругу
бутылку, то есть бочонок, и мы почитаем стихи, которые ты так любишь. Все
они называются одинаково и очень красиво: "Изыскание о геологических,
исторических, агрономических, психологических, физических, нравственных,
духовных и богословских причинах, вызвавших к жизни двойные, тройные,
четверные и прочие петли английских дорог, проведенное в дупле дерева
специальной тайной комиссией, состоящей из неподкупных экспертов, которым
поручено сделать обстоятельный доклад псу Квудлу. Боже храни
короля".-Проговорив все это с поразительной быстротой, он прибавил:-Я задаю
вам нужную ноту. Лирический тон.

Несмотря на свою диковатую веселость Дэлрой по-прежнему казался поэту
рассеянным, словно он думал о чем-то другом, гораздо более важном. Он был в
твор

ческом трансе; и Хэмфри Пэмп, знавший его, как себя, понимал, что занят
он не стихами. Многие нынешние моралисты назвали бы такое творчество
разрушительным. На свою беду, капитан Дэлрой был человеком действия, в чем
убедился капитан Даусон, когда внезапно стал ярко-зеленым. Он очень любил
сочинять стихи, но ни поэма, ни песня не давали ему такой радости, как
безрассудный поступок.

Поэтому и случилось, что его стихи о дорогах носили следы торопливой
небрежности, тогда как Дориан, человек иного склада, впитывающий, а не
извергающий впечатления, утолил в этом гнезде свою любовь к прекрасному и
был намного серьезней и проще, чем до сей поры. Вот стихи Патрика:

Я слышал, Гай из Убрика, Тот, что смирил Быка И Вепря дикого свалил
Ударом кулака,- Однажды Змея в тыщу миль Прикончил на досуге:

И корчился сраженный Гад- Туда-сюда, вперед-назад - С тех пор и вьются,
говорят, Дороги все в округе...

Я б мог побиться об заклад,

Что дело здесь не в том,

А перекручены пути,

Чтоб нас с тобой, как ни крути,

В чудесный город привести-

В веселый Кругвертон! Я слышал, Робин-Весельчак, Резвящийся в лесах
(Хозяин фразы-Вальтер Скотт, Но он на небесах),- Так вот, лукавый дух ночной
Подстраивает шутки:

Влюбленных водит под луной Дорогой путаной, кружной...

Но нет, не властны надо мной Такие предрассудки!

А в Кругвертоне-рай земной,

Порядок и закон;

И вьются, кружатся пути,

Мечтая (Теннисон, прости!)

Всех праведников привести

В счастливый Кругвертон! Я слышал, Мерлин-чародей Пустил дороги вкось,
Чтоб славным рыцарям Грааль Найти не удалось:

Чтоб вечно путь их вел назад,

К родному Камелоту...

Но в "Дейли Мейл" вам объяснят,

Что это ненаучный взгляд,

И скажет всякий демократ:

В нем смысла-ни на йоту.

А в Кругвертоне - мир да лад.

И нет сомненья в том,

Что тысячи кривых дорог,

Спеша на запад и восток,

Заветный ищут уголок-

Тот самый Кругвертон!

Патрик Дэлрой облегчил душу, взревев напоследок, выпил стакан моряцкого
вина, беспокойно заерзал на локте и поглядел вверх пейзажа, туда, где лежал
Лондон.

Дориан Уимпол пил золотой ром, и звездный свет, и запах лесов. Хотя
стихи у него тоже были веселые, он прочитал их серьезнее, чем думал:

Когда еще латинский меч наш край не покорил,

Дорогу первую в стране пьянчуга проторил:

Вовсю кружил он и петлял, разгорячен пирушкой,

А вслед помещик поспешал и пастор с верным служкой...

Таким блажным, кружным путем и мы, не помню с кем,

Вдоль побережья наобум шагали в Бирмингем.

Мне Бонапарт не делал зла; помещик-тот был зол!

И все-таки с французом сражаться я пошел,

Чтоб не посмел никто спрямить-на севере ль, на юге-

Дорогу нашу, славный путь английского пьянчуги.

Тот вольный путь, окольный путь, которым-вот так вид!-

Мы шли под мухой в Ливерпуль по мосту через Твид.

Да, пьянство-грех, но был прощен тот первый сумасброд,

Недаром по его следам боярышник цветет.

Он песни дикие орал, он ночь проспал в кювете,

Но роза дикая над ним склонилась на рассвете...

Да будет Бог и к нам не строг, хоть шаг наш был нетверд,

Когда из Дувра через Гулль брели мы в Девонпорт.

Прогулки эти нам, друзья, уж больше не к лицу:

Негоже старцу повторять, что с рук сошло юнцу.

Но ясен взгляд, и на закат еще ведет дорога,

В тот кабачок, где тетка Смерть кивает нам с порога;

И есть о чем потолковать, и есть на что взглянуть- Покуда приведет нас
в рай окольный этот путь.

- А ты уже кончил, Хэмп? - спросил Дэлрой кабатчика, который
старательно писал при свете фонаря.

- Да, - отвечал тот. - Но мне хуже, чем вам. Понимаешь, я знаю, почему
дорога вьется. - И он стал читать на одной ноте:

Сперва налево гнется путь,

Каменоломню обогнуть,

Потом бежит дугой, дугой

Направо от собаки злой,

Потом налево-просто так,

Чтоб в мокрый не попасть овраг,

И вновь направо, потому

Что обогнуть пришлось ему

И обойти издалека

Поместье одного князька,

От смерти коего идет

Уже семьсот десятый год.

И снова влево-от могил,

Где дух священника бродил,

Пока не встретили его

Мертвецки пьяным в Калао.

И вновь направо поворот,

Чтоб нам не миновать ворот "Короны и ведра" - кабак

Сей несомненно знает всяк.

Опять налево-справа жил

Сэр Грегори, и разрешил,

Рассудку не желая внять,

Цыганам табор основать.

Они бедны, но не честны,

И обойти мы их должны.

И вновь направо-от болот,

Где ведьмы позапрошлый год,

На полисмена налетев,

Избили, догола раздев,

О бедный, бедный полисмен!

И влево, мимо Тоби-лен,

И вправо, мимо той сосны,

Откуда столб и лес видны,

А в том лесу, в тени ветвей,

Дорога лучше и прямей.

Как доктор Лав мне рассказал

(Он вашу тетушку знавал,

Дражайший Уимпол.

Много книг на наш он перевел язык,

И сам ученый град Оксфорд

Его твореньями был горд),

Как доктор Лав мне говорил,

Сквозь лес дорогу проложил

Строитель-римлянин-и вот

Она прямее здесь идет.

Но кончен лес, и снова путь

Спешит налево завернуть

От рощи, где в глухую ночь

Помещичью однажды дочь