стоять на стреме.
рядов советского офицерства.
проторчит на посту - однако, не я и не Хасан. На кого вся эта бдительность
рассчитана, на внешнего или внутреннего противника? Конечно, может
статься, Хася вышел из доверия у Остапенко, и мою персону просто
подключили к процессу разоружения иракского коллеги. Причем в известность
не поставили, потому что не было возможности со мной перешептнуться... Или
эти козлы в чем-то меня заподозрили? Решили, чего доброго, что я небрежно,
с преступной халатностью истолковывал выходящие сведения Бореевской
аппаратуры и заманил группу к заминированной дамбе. Но я же, наоборот
предостерегал. Тогда в чем дело?
башмаки стучат по обшивке. Не элеутерококк мне требовался, а что-то
другое. Например, снотворное. Я в принципе предвидел у себя бессонницу,
она и раньше случалась в неприятных ситуациях. Но офицер ГБ, мающийся от
бессонницы, подозрителен - а вдруг ему остался один шаг до
маниакально-депрессивного психоза.
полного собрания сочинений. Но такого лекарства в командировке я был
лишен, поэтому перед отъездом одну их упаковок аспирина аккуратно расклеил
и зарядил люминалом, то есть фенобарбиталом. А затем положил в нашу
аптечку, слегка надорвав кончик - для опознания.
озноб, а затем уж достать "колесо". Но дальше дрыхлось на пять баллов, как
будто никаких неприятностей. Даже снилось, что я конь, который всех
лягает.
месту и течение нас больше никуда не тащит. Выглянув из люка, легко было
заметить, что хотя воды вокруг еще предостаточно, но можно двигаться в
любую сторону. Похоже, даже без надувной лодки. Правда не бегом, а
аккуратным пешим ходом. Баранка сделал промер собственным телом - воды
оказалось по ордена. Однако подполковник и в этот раз посчитал любые
движения лишними. Будем ждать вертолет и точка. Уперся Петрович, выражая
какую-то одномерную мысль - проклятый циклоид.
начальстве - вдруг почувствовал, что-то мешает левому мизинцу правой ноги.
Я скинул свою обувку, хорошенько потряс, из нее вылетело несколько щепочек
и обрывок бумажки. Первые несколько секунд я не обратил на него никакого
пристального внимания. Потом, когда в кабину залез Колесников с котелком,
где плескался чай, - вскипяченный снаружи, на примусе, - в голове сработал
переключатель. Интерес пробудился и тогда я спешно прикрыл таинственную
бумажонку подошвой другого ботинка.
Серега, позевывая, - может, Кольке они по вкусу придутся. Он у нас
все-таки фрукт земли сибирской, и к разному гнусу более привычный.
из американского спецподразделения "тюлени", не полз ли сквозь грязь
китайский спецназ с гордым именем "красные черви"? - лениво
полюбопытствовал я, как будто со скуки.
ученые подались... Ладно, пойду-ка рожу сполосну.
интеллигентное выражение лица.
собравшиеся произвести какие-то нехорошие слова, и громко полез наружу.
мучительно спал после очередной порции анальгина с реланиумом, и Маков, -
тот через раскуроченное днище пытался добраться до коленчатого вала. А еще
присутствовал Хасан, который, прикрыв глаза, напевал что-то свое родное и
заунывное.
руки - так, чтобы сбоку ничего не было заметно. На ней нашел чиркнутые
по-арабски слова.
получил приказ не упустить тебя и доставить на север для расправы."
голове.
Остапенко и Хасан. Но Илья Петрович, судя по имеющимся у него усам и
кепке, и есть тот, кто получил приказ. Значит, Хася тоже вышел на сцену.
Ясно, что он не такой уж чайник и внимательно приглядывает за нами. Может,
не совсем понимает, как работает наша аппаратура, но зато догадался о том,
что мы пытаемся надрать американцам хвост. И еще вот - он мог ненароком
услышать то, чему не был я свидетелем. Например, когда я вылезал
полюбоваться обстановкой, а по возвращении заметил потревоженную коробку
для шифрограмм и взъерошенные взгляды Колесникова с Остапенко...
непосредственно перед аварией на дамбе. Причем из багдадской резидентуры.
А Серега потом пустил "дымовую завесу", дескать, сообщение не пробилось
из-за помех.
вскрылось, что я действительно отмазал Лизу Розенштейн от статьи и помог
ей оказаться за бугром. И пошла накрутка. Мол, Рейфман с Розенштейн -
цэрэушники, а Фролов с ними активно сотрудничал, получая взамен золото в
слитках и червонцах, а также драгоценные камушки россыпью. Должно быть,
какой-нибудь хреноплет пришпилил мне и организацию Затуллинского перелома
шеи. В Комитете, допустим, прознали, что я накануне названивал Киянову.
Могли даже поднять Никиту и, выпотрошив его, составить полный протокол
моего наезда на Андрея Эдуардовича. А Сайко, наверное, побоялся прикрыть
меня, против всех правил Комитета не попрешь. В общем, все единогласно -
при одном воздержавшемся - постановили, что я самый виноватый, и мое
отсутствие на кворум не повлияло.
обвинений: "измена родине", "подлог", "соучастие в убийстве". И родина,
сурово глянув в мою сторону трехголовым змеем трибунала, одним дуновением
отправит меня в одиночную камеру, где останется лишь ждать пропуска на тот
свет. По крайней мере, предложенный ассортимент услуг окажется скудным:
расстрел в упор, чтоб другим неповадно было, пожизненный дурдом с опытами
на мозге (в частности, с пересадкой лобных долей от свиньи), пятнадцать
лет строгого режима на урановых рудниках. И это все, несмотря на мою
верную службу, на приверженность большому коммунистическому делу, несмотря
на то, что совершил я лишь должностной проступок и мелкую шалость.
проступок и шалость? Ведь я немного подзабыл о высоком деле из-за Лизы.
Причем та "морковка", что зажата между ног, сыграла свою отрицательную
роль - а это всегда являлось грехом. Значит, все-таки изменил я незримому
хозяину по имени "коммунизм - наше будущее". Значит, надо прибыть в Москву
и с аппетитом съесть свою пулю. А что мне еще остается? Попробовать
смыться, как-нибудь улепетнуть к американцам? Даже если пофартит, то чего
будут стоить все эти годы, потраченные на "контору", мои майорские лычки?
Кроме того, жить под крылышком ЦРУ я смогу лишь в том случае, если буду
поштучно сдавать своих. А если интеллигентно откажусь и скажу "фи", то
штатники, конечно же, предоставят мне политическое убежище, - демократия
будет соблюдена, - но оставят без прикрытия. И за несколько месяцев люди
из Управления "С" доберутся до меня и приведут приговор в исполнение, даже
если я буду мылить яйца быкам на какой-нибудь аризонской ферме.
полез наружу. Там на солнышке он сейчас обсудит с Серегой, как половчее
сторожить меня. Если уж основная задача экспедиции не удалась, то неплохо
бы с блеском проявить себя в другой, куда более понятной роли.
пробьется в полковники, а угодник-жлоб Серега в капитаны. Такие как они не
засунут греховный "болт" агентке ЦРУ, не обломаются на ерунде, они всегда
будут аккуратными и внимательными, и никогда не сорвут резьбы. Даже за тот
визит к веселой вдове в селении Эль-Джазаир Серега отделается выговором
без занесения. Такие как Остапенко и Колесников будут любимчиками
естественного отбора и размножатся по всей Земле, затянув ее серой хмарью.
Я всегда боролся за наше общее, почему бы не повоевать за свое отдельное?
Меня натаскали, чтобы я терзал и дурил врагов нашей страны, так почему бы
мне не покусать и не пообманывать своих собственных неприятелей. Раз стая
приготовилась закусить мной, то я обойдусь без стаи. Если даже советская
моя мораль съежится, а коммунистический дух во мне исхудает.
ведет товарищ-господин Абдалла Хасан? Его предупреждение явно не липа, на
это указывают многие приказы и действия Остапенко. Но тогда, что требуется
посланцу иракской госбезопасности, который даже представления не имеет,
виновен ли я в черном злодействе или ни в чем не повинен. Чтобы мы тут все
передрались и перекусались? Чтобы я начал деятельно готовиться к побегу, а
он мог меня торжественно заложить в знак нерушимости советско-иракской
дружбы? Или он не только сотрудник иракских органов, но вдобавок еще и
агент ЦРУ, такое ведь тоже бывает. Или причина его союзничества связана с
детско-юношеским мандейством и какими-то мистическими заморочками в
ушибленной голове. Это, конечно, самое сомнительное.
Контровский Владимир
Орловский Гай Юлий
Корнев Павел
Андреев Николай
Шилова Юлия
Соломатина Татьяна