Чтение 33–й страницы книги ~Анахрон-1~

разговаривала с выключенным телефоном.
Когда он закопошился и сел на диване, Лантхильда испугалась. Брякнула трубку,
съежилась. Он махнул ей рукой, чтобы вышла, и стал одеваться.
Завтракали в молчании. Ели "хлифс" с сыром и пили кофе. Сигизмунд был мрачен.
Думал о предстоящем: разговоры на заводике, надо бы еще в ПИБ заехать. Все
малорадостно. Как ни верти, а Лантхильду придется одну оставлять. На целый день.
Боязно, конечно. Как дитё малое.
А она кофе попивала и поглядывала на него исподтишка. Видно, думала, что
сердится за что-то.
Подготовительную работу требуется провести. Инструкции по ТБ, то, се...
Сигизмунд показал девке на плиту. Спросил:
- Это что?
Лантхильда поморгала и ответила:
- Фидвор фоньос.
Сигизмунд сказал:
- В общем, так. Эту Фидворфоньос - нельзя. Чтоб пальцем не трогала, понятно?
И показал: ни-ни. Лантхильда кивнула. Сигизмунд выставил ее из кухни, чтоб не
видела, и перекрыл газ.
Повел в свою комнату. Показал на розетку. Лантхильда отдернула руку -
испугалась. А, помнишь! Сигизмунд милостиво покивал.
Показал на входную дверь. Провел пальцем по горлу: мол, зарежут. Придут оттуда и
зарежут.
Запугав Лантхильду надлежащим образом, решил милость явить. Показал, где
находиться можно: в "светелке". Показал, чем заниматься можно: выдал, не глядя,
тяжелую кипу альбомов по искусству, сняв их с верхней полки стеллажа. Объяснил,
как альбомы смотреть. Рвать, резать, жевать и вообще нарушать целостность -
нельзя.
Лантхильда, запуганная, кивнула. Звучно потянула в себя сопли.
Сигизмунд выдал ей платки. Даже не платки, а куски старой простыни, которую в
последний раз постирал и теперь рвал на разные хозяйственные нужды. Показал, как
сморкаться.
Юродивая не переставала изумляться. Девственность ее сознания иной раз ставила
Сигизмунда в тупик.
Напоследок Сигизмунд налил в термос кипятку, заварки, кинул туда же меда и
закрыл. Показал девке, как пользоваться. Оставил - пусть пьет горячее.
Лантхильда, благодарно кашляя и хлюпая, разложилась на тахте с альбомами и
термосом. Можно уходить.
- Ну, я пошел, - сказал Сигизмунд.
Лантхильда подняла на него глаза. Сигизмунд легонько щелкнул ее по носу и
отправился. Она глубоко задумалась.
* * *
День оказался еще нуднее и неприятнее, чем представлялось утром. Сперва машина
не хотела заводиться. Похолодало. Изрядно намучившись, Сигизмунд, вопреки
судьбе, покинул двор.
На заводике пришлось долго ждать хмыря. Хмырь был неуступчив, Сигизмунд - тоже.
Продукция действительно было дерьмо, тут Федор прав. Хмырь упорно не желал
признавать очевидное, однако Сигизмунд его дожал.
Визит в ПИБ тоже принес мало радости.
Во двор въехал - наткнулся на черный "форд". Еле втиснулся в гараж. "Фордяра" -
красивая, будто облитая машина. В другой раз полюбовался бы. Стоял, красавец,
аккурат перед въездом, словно бы нарочно. Развелось "новых русских", ставят
машины где ни попадя. И насрать им на все...
Сигизмунд поднялся по лестнице, трясясь от злобы и унижения. И даже не в "форде"
было дело, а вообще...
Едва открыл дверь, как услышал дикие вопли. Орал ого. Ого надрывался песнями,
исторгаемыми томимым инстинктами самцом. Мгновение Сигизмунд постоял в
полутемной прихожей, безразлично относясь к атакам восторженного кобеля, и
пытался сориентироваться. Сумасшедшая девка врубила-таки телевизор. Из розетки
забыл выдернуть, что ли...
Сигизмунд прошел в комнату. Лантхильды у телевизора не было.
Он выключил безмозглое орало и вернулся в коридор. Наступившая тишина возымела
свое действие: дверь "запертой" комнаты приоткрылась, и оттуда, как ошпаренная,
выскочила Лантхильда. Прислонилась к косяку, уставилась на Сигизмунда с ужасом.
Он ощутил себя Синим Бородой. Шестая жена, запретная комната... Что там
полагается по сюжету? Отрезать ей голову?
- Ну-у? - строго вопросил Сигизмунд.
Лантхильда проговорила что-то жалобно. Показала руки. Ничего не украла, мол.
Запертая комната и впрямь таила в себе немало сокровищ. Пианино, обеденный стол,
шесть мягких стульев. Люстра бронзовая. Эту люстру мать когда-то привезла из
Египта. Когда Насер сделался Героем Советского Союза, очень развился туризм в
страну пирамид. Мать купила путевку - за шестьсот рублей, огромные по тем
временам бабки.
Приятельница по работе, Фруза Исаковна, дала дельный совет - как "оправдать"
поездку. В Египте, мол, бронза дешевая. Многие уже так делали. Покупали там,
скажем, люстру на всю наличную валюту, а потом продавали ее здесь через
комиссионный магазин. Очень удобно.
Мать послушалась. Купила люстру. И приперла из знойного Египта.
А дальше Сигизмунд не помнил, что случилось. То ли матери вдруг стало жаль с
люстрой расставаться, то ли сделка не состоялась. В стране заходящего коммунизма
все могло быть. Это был 1976 год. Двадцать лет назад!
Сигизмунду люстра казалась на редкость убогой, а Наталья наоборот была от нее в
восторге. Пыталась даже отсудить при разводе. Но люстра твердо не вписывалось в
совместно нажитое имущество и осталась за родом Сигизмунда. К восторгу его
матери.
В запертой комнате, помимо люстры, водилось много и иных предметов способных
поразить дремучее воображение девки. Например, подушки, расшитые болгарским
крестом. Их расшивала мать еще в девичестве. Там были изображены олени и томные
девы в лодчонках. Девы тянулись за лилиями и не опрокидывались в воду только
благодаря далекой от реализма фантазии создателей узора.
Над роялем висела большая, тщательно отретушированная фотография сигизмундова
деда.
Да, много дивного таила в себе запертая комната.
Пока Сигизмунд размышлял об этом и глядел на Лантхильду, вид у той становился
все более и более несчастным.
Сигизмунду стало ее жаль. Забылись как-то сразу и хмырь с заводика, и старые
суки в ПИБе, и молодые суки там же, и наглый "форд" у гаража.
Он протянул к ней руку. Она вжала голову в плечи. Сигизмунд погладил ее по
волосам. Сказал:
- Ну что ты...
Лантхильда обрадовалась. Хлюпнула.
Сигизмунд взял ее за руку.
- Пойдем, посмотрим.
Ему вдруг стало любопытно - что именно девке глянулось. Да и закрыта была
комната больше от кобеля - тот норовил растрепать вышитые подушки.
Лантхильда, приседая, вошла. На редкость все-таки нелепа.
Как и ожидал Сигизмунд, первым делом показала на люстру.
- Лукарна.
- Лукарна, - согласился Сигизмунд.
Затем Лантхильда показала на портрет деда. Спросила:
- Аттила?
Так. Версия с золотом Нибелунгов отпадает. Знал доподлинно Сигизмунд, что дед
его, Стрыйковский Сигизмунд Казимирович, в нибелунговской авантюре замешан не
был.
А Лантхильда то на деда, то на Сигизмунда посмотрит. Подошла поближе к портрету,
прищурилась. Потом сказала уверенно:
- Аттила. - И пояснила еще раз: - Атта.
Вона оно что. Аттила - это значит "атта". А "атта" значит... что? Ладно,
разберемся.
Девкино восхищение вызвали также подушки. Чудо с болгарским крестом. Сигизмунд
вдруг вспомнил, что и его в детстве завораживало это внезапное превращение
бессмысленных нитяных крестиков в картинку. Стоит только отойти подальше...
Ну что, девка, держись. Сейчас тебе будет, над чем подумать.
Сигизмунд открыл пыльную крышку пианино "Красный Октябрь" и сыграл первые такты
собачьего вальса.
Юродивая впала в необузданный восторг. Потянулась к клавишам. Нажала. Пианино
басовито загудело. Сигизмунд взял Лантхильду за руки и ее пальцами простучал
собачий вальс.
Неожиданно она пропела эту мелодию. Хрипло, гундосо, но правильно, без ошибки.
Вот ведь какой талантище в таежном тупике без толку губился!
Лантхильда потянула Сигизмунда к клавишам. Мол, еще, еще давай! Сигизмунд "еще"
не умел. Мелькнула дикая мысль Аську позвать - та здорово наяривает, если только
еще не перезабыла. Или Мурра.
Сигизмунд встал. Знаками показал Лантхильде, что лично ей в эту комнату ходить
дозволяется. А вот кобелю (тут он выставил любопытную скотину вон) - кобелю
здесь разгуливать запрещено.
Она закивала. Он оставил ее в комнате наедине с сокровищами и отправился на
кухню - стряпать.
* * *
Уже после обеда Сигизмунд вспомнил о том, что оставлял таежной квартирантке
альбомы с репродукциями картин Дали, Матисса, Модильяни, а также собраний
знаменитого нью-йоркского музея "Метрополитен" и куда менее известного руанского
Музея Изящных Искусств. Откуда взялся Руанский Музей, Сигизмунд не помнил.
Кажется, кто-то подарил на день рождения. Французского языка Сигизмунд не знал
вовсе, Руан был ему по барабану. Наталье - тоже. Поэтому альбом и сохранился на
полке.
Восхитившись насеровской люстрой и совдеповским рококо, Лантхильда явила
откровенно мещанские вкусы. Поэтому Сигизмунд мало рассчитывал на то, что
Модильяни и Матисс будут иметь у нее успех. Ей бы Шилова с Глазуновым, да только
Наталья их уволокла.
Отобедав, Сигизмунд двинулся в "светелку" и замер на пороге. В "светелке" было