нее уже ногти синеют.
свист девочки. Фельдшер тотчас же вернулся и сказал:
Стерилизуйте немедленно нож, ножницы, крючки, зонд!
шаркала метель, прибежал к себе и, считал минуты, ухватился за
книгу, перелистал ее, нашел рисунок, изображающий трахеотомию.
На нем все было ясно и просто: горло раскрыто, нож вонзен в
дыхательное горло. Я стал читать текст, но ничего не понимал,
слова как-то прыгали в глазах. Я никогда не видел, как делают
трахеотомиию. "Э, теперь уж поздно", - подумал я, взглянул с
тоской на синий цвет, на яркий рисунок, почувствовал, что
свалилось на меня трудное, страшное дело, и вернулся, не
заметив вьюги, в больницу.
заныл:
это мыслимо? Она, глупая баба, согласилась. А моего согласия
нету, нету. Каплями согласна лечить, а горло резать не дам.
Ты сама глупая баба! Сама! А та именно умная! И вообще никто
тебя не спрашивает! Вон ее!
увидал блестящие инструменты, ослепительную лампу, клеенку... В
последний раз я вышел к матери, из рук которой девочку еле
вырвали. Я услыхал лишь хриплый голос, который говорил: "Мужа
нет. Он в городу. Придет, узнает, что я наделала, - убьет
меня!"
девочка. Она, голенькая, сидела на столе и беззвучно плакала.
Ее повалили на стол, прижали, горло ее вымыли, смазали иодом, и
я взял нож> при этом подумал "Что я делаю?" Было очень тихо в
операционной. Я взял нож и провел вертикальную черту по пухлому
белому горлу. Не выступило ни одной капли крови. Я второй раз
провел ножом по белой полоске, которая выступила меж
раздавшейся кожей. Опять ни кровинки. Медленно, стараясь
вспомнить какие-то рисунки в атласах, я стал при помощи тупого
зонда разделять тоненькие ткани. И тогда внизу раны откуда-то
хлынула темная кровь и мгновенно залила всю рану и потекла по
шее. Фельдшер тампонами стал вытирать ее, но она не унималась.
Вспоминая все, что я видел в университете, я пинцетами стал
зажимать края раны, но ничего не выходило. Мне стало холодно, и
лоб мой намок. Я остро пожалел, зачем пошел на медицинский
факультет, зачем попал в эту глушь. В злобном отчаянии я сунул
пинцет наобум, куда-то близ раны, зашелкнул его, и кровь тотчас
же перестала течь. Рану мы отсосали комками марли, она
предстала передо мной чистой и абсолютно непонятной. Никакого
дыхательного горла нигде не было. Ни на какой рисунок не
походила моя рана. Еще прошло минуты две-три, во время которых
я совершенно механически и бестолково ковырял в ране то ножом,
то зондом, ища дыхательное горло. И к концу второй минуты я
отчаялся его найти "Конец, - подумал я, - зачем я это сделал?
Ведь мог же я не предлагать операцию, и Лидка спокойно умерла
бы у меня в палате, а теперь умрет с разорванным горлом, и
никогда, ничем я не докажу, что она все равно умерла бы, что я
не мог повредить ей..." Акушерка молча вытерла мой лоб.
"Положить нож, сказать: не знаю, что дальше делать", - так
подумал я, и мне представились глаза матери. Я снова поднял нож
и бессмысленно, глубоко и резко полоснул Лидку. Ткани
разъехались, и неожиданно передо мной оказалось дыхательное
горло.
другой - с другой, и один из них передал фельдшеру. Теперь я
видел только одно: сероватые колечки горла. Острый нож я вколол
в горло - и обмер. Горло поднялось из раны, фельдшер, как
мелькнуло у меня в голове, сошел с ума: он стал вдруг выдирать
его вон. Ахнули за спиной у меня обе акушерки. Я поднял глаза и
понял, в чем дело: фельдшер, оказывается, стал падать в обморок
от духоты и, не выпуская крючка, рвал дыхательное горло "все
против меня, судьба, - Подумал я, - теперь уж, несомненно,
зарезали мы девочку, - и мысленно строго добавил: - Только
дойду домой - и застрелюсь..." Тут старшая акушерка, видимо,
очень опытная, как-то хищно рванулась к фельдшеру и перехватила
у него крючок, причем сказала, стиснув зубы:
него. Я вколол нож в горло, затем серебряную трубку вложил в
него. Она ловко вскользнула, но Лидка осталась недвижимой.
Воздух не вошел к ней в горло, как это нужно было. Я глубоко
вздохнул и остановился: больше делать мне было нечего. Мне
хотелось у кого-то попросить прощенья, покаяться в своем
легкомыслии, в том, что я поступил на медицинский факультет.
Стояло молчание. Я видел, как Лидка синела. Я хотел уже все
бросить и заплакать, как вдруг Лидка дико содрогнулась,
фонтаном выкинула дрянные сгустки сквозь трубку, и воздух со
свистом вошел к ней в горло, потом девочка задышала и стала
реветь. Фельдшер в это мгновение привстал, бледный и потный,
тупо и в ужасе поглядел на горло и стал помогать мне его
зашивать.
счастливые лица акушерок, и одна из них мне сказала:
глянул на нее. Потом распахнулись двери, повеяло свежестью.
Лидку вынесли в простыне, и сразу же в дверях показалась мать.
Глаза у нее были как у дикого зверя. Она когда я услышал звук
ее голоса, пот потек у меня по спине, я только тогда сообразил,