Чтение 33–й страницы книги ~Завещание Колумба~

- Я пришел к вам, Екатерина Сергеевна, для обстоятельного
и серьезного разговора...

- А вы уверены, конечно, что сейчас, перед экзаменами, у
меня как раз полно времени для обстоятельных разговоров? -
спросила она саркастично и всем своим видом демонстрируя
безусловную несерьезность моих намерений.

- Да, я уверен, что вы найдете время для этого разговора.
Несмотря ни на какую занятость.

- Забавно, что вы уже распоряжаетесь моим временем, -
ядовито отметила она.

- Я не распоряжаюсь вашим временем, - сказал я кротко, -
но я убежден, что предмет нашего разговора заставит вас
охотно отложить любые ваши дела.

- Интересно, что мы с вами становимся неразлучной парой,
- сказала она, нервно перекладывая на столе какие-то книги,
журналы, тетради. - Мы вместе гуляем по вечерам,
встречаемся на работе, а во все остальное время вы говорите
обо мне с массой людей в городе...

- Да-да-да! - согласно закивал я. - Я надеюсь что нас
объединяет с вами скорбь о смерти вашего сотрудника и моего
учителя...

Она не приняла мой тон и сказала легко:

- Ну, конечно, горько, что Николай Иванович умер, но
когда-то мы все умрем. Да и в вашем горе слишком много
позы. Бесконечно горевать о смерти других может только
бессмертный. Все там будем...

- Но пока мы с вами еще не дошли до этого философического
рубежа, я бы хотел задать вам ряд вопросов. И обязательно
получить правдивые ответы, которые помогут нам узнать, кто
именно отправил Коростылева задолго до нас туда, где мы все
будем...

- Во - первых, у вас нет оснований сомневаться в моей
правдивости, а во - вторых, чем же это, интересно, я могу
вам помочь?

- Передо мной стоит ряд вопросов, которые не дают мне
покоя. Я попробую логически рассуждать, а вы - в случае
несогласия со мной - будете меня поправлять. Хорошо?

- Хорошо, я попробую.

- Кто-то отправил Коростылеву лживую телеграмму со
страшной вестью, от которой он умер. Отправитель этой
телеграммы мог иметь несколько целей, из которых я предвижу
по крайней мере две. Первая: хулиганская шутка с локальной
задачей - как можно сильнее достать, наказать Коростылева,
причинить жуткую боль. В этом случае шутка исчерпала свое
назначение, замысел реализован, сверхзадача выполнена,
поскольку достигнут результат по максимуму. Как вы
считаете, я правильно рассуждаю?

- Ну, наверное. Не знаю, - осторожно сказала Вихоть.

- Ладно. Пойдем дальше, второй вариант. Эта телеграмма
была инспирирована, заказана из Рузаева вовсе безо всякого
умысла убить или наказать Коростылева.

- А зачем же тогда ее послали? - спросила напряженно
Вихоть.

- А для того чтобы Коростылева вывести из каких-то
предстоящих событий. В телеграмме предлагают Коростылеву
срочно вы-е-хать! Значит, цель была в том, чтобы
Коростылева удалить из Рузаева! Ему надо было помешать
совершить какие-то действия. Давайте подумаем, какие
предстояли в Рузаеве события, в которые мог вмешаться
Коростылев.

Вихоть привстала из-за стола и злобно сказала:

- Что вы с умным видом ставите передо мной дурацкие
вопросы! Откуда я знаю, какие могли быть у Коростылева
дела! Откуда мне знать, кому он мог помешать? Он сто раз
на дню вмешивался в дела, которые его совершенно не
касались!

Я наклонил голову и сказал:

- Нет, Екатерина Сергеевна, вы знаете, какие события
должны были произойти. Например, годовой педсовет, который
должен был состояться через день после получения
Коростылевым телеграммы...

- При чем здесь педсовет? - спросила враз обмякшая
Вихоть.

- Как это при чем? Давайте вспомним, что там должно было
решаться.

- Итоговый годовой педсовет решает очень много вопросов,
- развела руками завуч.

- Да, я об этом догадываюсь, но в ряду многочисленных
обычных вопросов был один конфликтный. Помните? Вопрос об
аттестации Насти Салтыковой.

- Ну и что? Каждый год возникают спорные вопросы.

- Такие, как с Настей, не возникают. Вам была известна
позиция Коростылева в этом вопросе.

- Что вы хотите этим сказать? - набычилась, побагровела,
выкатила на меня глаза Вихоть.

- Я хочу сказать, что если бы не позиция Коростылева, то
вопрос об аттестации Салтыковой решался бы почти
автоматически, а вот присутствие Коростылева, наоборот,
почти наверняка гарантировало девочке итоговую годовую
двойку, и - мимо института.

- Вы намекаете на мою заинтересованность? - спросила
Вихоть.

- Я не намекаю, я прямо говорю о том, что вашей
приятельнице Клавдии Сергеевне Салтыковой было бы лучше
всего, если б Коростылев отсутствовал на этом педсовете...

- Я отказываюсь с вами разговаривать, - почти закричала
Вихоть. - Это наглость.

- Нет, - спокойно ответил я - Это не наглость. Это факт.
И очень прошу вас не воздыматься так грозно над столом, не
выкатывать на меня глаза и не ломать мебель кулаками. Я
ведь не выбегу отсюда в слезах, как давеча молоденькая
учительница.

- Я буду на вас жаловаться вашему руководству, - сказала
она.

- И это я уже слышал, но когда вы будете жаловаться моему
руководству, не забудьте указать в жалобе, что с телефонного
аппарата в соседней комнате дважды, четырнадцатого и
девятнадцатого мая, говорили по междугородке с городом
Урюпино, откуда впоследствии послали телеграмму Коростылеву
о смерти его семьи.

Вихоть тяжело осела на стуле. Ее грозная решимость
иссякала на глазах. Она медленно угасала, будто из нее
реостатом выводили ток жизни.

Я сказал ей:

- Екатерина Сергеевна, пока не расставлены все точки над
"i", я прошу вас подумать и сообщить мне все, что вы знаете
об этой истории. Лично я не верю, что вы непосредственно
участвовали в организации этой телеграммы, но вы знаете,
как, при каких обстоятельствах она возникла. Пока не
поздно, прошу вас рассказать мне все...

- Я не желаю с вами разговаривать, - закричала она,
выскочила из-за стола и своей тяжелой ломовой рысью выбежала
из кабинета.

В коридоре постепенно стихал дробный стук тяжелой походки
удаляющейся Вихоть, а я сидел в задумчивости, не понимая,
что сейчас мне надо предпринять. То есть я знал, что мне
надо делать, но не мог решить, в какой последовательности.

Я уже встал и направился к двери, когда в отгороженной
канцелярскими шкафами половине кабинета вдруг раздался
негромкий жестяной стук. Я подошел к шкафу и увидал, что за
его фанерной спиной на стуле сидит посреди комнаты Дуся
Воронцова в своем синем сатиновом халате уборщицы. У ног ее
- пустое ведро, в руках она судорожно сжимала швабру. У
Дуси было напуганное и растерянное лицо - еще больше, чем
обычно.

- Евдокия Романовна, вы чего так перепугались?

Молящим голосом она ответила:

- Честное слово, Станислав Павлович, я не подслушивала!
Я не хотела, я просто здесь прибиралась, когда вы вошли! И
весь ваш разговор я услыхала с Екатериной Сергеевной, а я не
хотела подслушивать, клянусь чем хотите...

- Да нечего извиняться, - улыбнулся я. - Никаких особых
секретов у нас с Вихоть нет. Во всяком случае, у меня точно
секретов нет.

- Я-я... я слышала, о чем вы говорили, - заикаясь от
волнения, сказала Дуся.

- Ну и что? Ничего страшного.

- Дело в том, что девятнадцатого, суббота это была, я
здесь задержалась с приборкой - консультации перед
экзаменами, учителя поздно работали, а здесь ребята делали