Чтение 33–й страницы книги ~Крик ворона~

не меньше.

Павел невесело усмехнулся.

- Вы ведь, помнится, какими-то особыми минералами занимались, открыли
уникальные свойства, так? - продолжил Шеров.

Павел кивнул и сделал судорожный глоток. Стакан его опустел. Он
поставил его на столик.

- Тогда почему же переводчик-архивариус? - спросил Шеров.

- Это больной вопрос, - со вздохом ответил Павел. - Оказалось, что мои
разработки слишком опередили время.

- Вот как? - Шеров, чуть склонив голову, внимательно посмотрел на
Павла. - Но это было несколько лет назад. Возможно, теперь ситуация
изменилась. Павел Дмитриевич, а вы не хотели бы вернуться к той своей
работе?

- Да разве это возможно? - Павел махнул рукой.

- Ничего невозможного нет. Было бы желание. У вас оно есть.

- Конечно.

- Что ж, попробую что-нибудь предпринять. Мы еще вернемся к этому
разговору. Договорились?

Круглые глаза смотрели ободряюще. Павел кивнул.

- Вот и прекрасно... Кстати, у вас уже емкость пустая. Непорядок.

Шеров взял со стола стакан Павла, не спрашивая его согласия, удалился в
комнату и занялся приготовлением второй порции. Павел смотрел на яркую
клумбу за окном и слушал гулкие удары собственного сердца... Ну и ну! А
вдруг и в самом деле получится, вдруг это курортное знакомство заново
откроет путь, казалось бы, утраченный навек?.. Этот Шеров. Принадлежащий к
одному кругу с нобелевским лауреатом...

- По второй - и на море? Как вы смотрите, Павел Дмитриевич?

Павел поднял голову. Улыбающийся Шеров протягивал ему второй стакан с
"отверточкой".

- Вадим Ахметович, позвольте встречный вопрос, - принимая стакан,
сказал Павел. - Ваше имя я мог где-нибудь слышать?

Шеров пожал плечами.

- Едва ли. Я ведь тоже, в своем роде, личность малоприметная. Не
писатель и даже не "мудопис".

- Не, простите, кто?

Шеров звонко и заразительно расхохотался.

- Как, вы не знакомы с этой классификацией? Видите ли, все отдыхающие в
домах творчества Литфонда делятся на несколько разрядов. Помимо собственно
писателей, точнее говоря, членов Союза, есть жописы - это жены писателей,
сыписы и дописы - это соответственно сыновья и дочери писателей, и, наконец,
мудописы - это расшифровывается как "муж дочери писателя".

Павел, прежде не слыхавший этой хохмы, смеялся до одышки.

- А тот толстый дядя в "адидасе" - он вроде староват для мудописа, а на
писателя не тянет. Он кто? - отсмеявшись, спросил Павел.

- Ну а как по-вашему? По первому-то впечатлению?

- Либо крупный милицейский чин, либо какой-нибудь министерский
хозяйственник с большим блатом, - сказал Павел.

Шеров усмехнулся.

- Второе - это как раз про меня. Столичный чиновник-хозяйственник,
занимающий этот двухместный номер исключительно по блату. Правда, я здесь
ненадолго, вчера приехал, а уезжаю дня через три-четыре... А вот насчет
моего партнера - тут вы того. Это же Алексей Львович Толстых, краса, так
сказать, и гордость... Вы его эпопею "Братья Коромысловы" читали?

- Не читал, - искренне ответил Павел.

- Я тоже, - признался Шеров. - Но, с другой стороны, у нас всякий труд
почетен.

Он подмигнул Павлу, допил коктейль и поднялся.

- Пойдем греть бока на вечернем солнышке? - предложил он.

Павел тоже встал.

- Спасибо за отверточки, - сказал он.

- Приходите еще, - откликнулся Шеров из комнаты. - Милости просим.

Они спустились и вышли из корпуса, не прерывая беседы.

- Как вам здесь? - спросил Шеров уже на аллее.

- Хорошо. Только скучновато немного. Карадаг закрыли. Поиграть вот
сегодня в первый раз удалось, благодаря вам.

- Не мне, - поправил Шеров, - а товарищу Толстых. Впрочем, все
поправимо, было бы желание. Хотите, запишемся на утро, с семи до восьми.
Мешать нам не будут, других претендентов нет - писатели рано вставать не
любят. Согласны?

- Согласен, - с радостью подтвердил Павел.

- А что Карадаг закрыт, так это тоже не для всех. Хотите, завтра после
завтрака в бухточки смотаемся? Вы там бывали прежде?

- Да, студентом еще.

- А супруга ваша?

- Таня? Вроде нет.

- Вот и отлично. И ей, и девочке вашей интересно будет...

Суровый усатый отставник, дежуривший у калитки на закрытый для простой
публики писательский пляж, пропусков у них не потребовал, а даже взял под
козырек. На топчане у самого моря Павел заметил Таню, а Нюточка уже неслась
к нему, и он еле успел наклониться, подхватить ее на руки и подбросить
высоко в воздух.

- Мама! - заверещала Нюточка. - Папа пришел. Можно я еще раз искупаюсь?

- Потрясающе! - сказал Шеров. - Так вы и есть та самая Татьяна Ларина?
Извините, что еще вчера не признал вас, но, поверьте, времени ходить в кино
не остается, к тому же я теперь не так часто бываю на родине.

- А я в последнее время не снимаюсь, - тихо сказала Таня.

- Ну, что я могу сказать? - Шеров развел руками. - Только то, что
режиссеры - дураки, но это вы и без меня знаете... Надо же, Татьяна Ларина!
Мои друзья сейчас разыскивают вас в Ленинграде, в Москве, а вы - вот она. И
как после этого не верить в судьбу?

Они лежали на пустынном берегу Сердоликовой бухты, неспешно потягивая
прямо из горлышка чешское пиво, доставленное сюда Шеровым в специальной
сумке-холодильнике. Павел и Нюточка, нацепив маски и трубки, ныряли на
мелководье в чистейшей воде, охотясь на рапанов и куриных богов. Таня время
от времени поглядывала в их сторону, но не тревожилась: ведь Нюточка не
одна, а с отцом, стало быть, в надежных руках.

- И зачем они меня разыскивают? - спросила Таня.

- По моей просьбе.

- Вам-то я зачем, Вадим Ахметович?

- Хочу сделать вам интереснее предложение.

- Какое?

- Ну, какое предложение можно сделать актрисе? Роль, конечно.

- Но разве вы режиссер? Ведь сами вроде говорили, что не имеете к кино
отношения.

- Считайте меня полномочным представителем режиссера.

- Так что же он сам?.. Впрочем, все пустое. - Таня обреченно махнула
рукой. - Я свыклась с мыслью, что больше никогда не буду сниматься.

- Почему? - чуть нахмурившись, спросил Шеров.

- Потому что никто не утвердит меня даже на самую пустячную роль. Вам
известно, почему я перестала сниматься?

- В общих чертах... Послушайте, Татьяна... э-э-э...

- Можно просто Таня.

- Послушайте, Таня. Во-первых, про эту историю с Огневым уже
давным-давно и думать забыли. Во-вторых, все информированные люди прекрасно
знают, что вы в ней никаким боком, не виноваты. А в-третьих, на студии, где
работает режиссер, попросивший меня разыскать вас, плевать хотели на все
наши московские дрязги.

- Прибалтика? - заинтересовавшись, спросила Таня.

- Не совсем. Видите ли, я пару лет проработал в нашем торгпредстве в
Братиславе, да и теперь нередко выезжаю туда по делам службы. Там живет мой
добрый друг Иржи Биляк, кинорежиссер. Я беседовал с ним месяца два назад.
Тогда Иржи в соавторстве с одним писателем как раз завершил работу над
интереснейшим сценарием исторического плана и начал заниматься подбором
исполнителей. Ваша игра в... ну, в этом фильме из пушкинских времен...

- "Любовь поэта", - подсказала Таня.

- Да, именно. Так вот, она произвела на Иржи сильное впечатление, и в
одной из главных ролей он хочет видеть только вас, и даже сценарий под вас
написан.

- Странно, - задумчиво проговорила Таня. - Что же у них, своих актрис,
что ли, не хватает? К тому же я слышала, что чехи нас последние пятнадцать
лет не особенно любят.

- То чехи, - возразил Шеров, - а Братислава в Словакии. Это совсем
другой народ, православный, предпочитающий, кстати, не пиво, - он отхлебнул
из бутылки, - а белое вино и очень тяготеющий к русской культуре. К тому же
роль ваша - сугубо русская.

- То есть?

- Картина, задуманная Иржи, посвящена судьбе вдовы Пушкина, Натальи
Николаевны, и ее сестер. Он много рассказывал мне о них, так что я в
некотором роде специалист по семье Гончаровых. Натали будет играть их первая
красавица Дана Фиалова, польская звезда Эльжбета Птах приглашена на роль
несчастной Екатерины, жены Дантеса...

- Что? - изумленно воскликнула Таня. - Сестра Натальи Николаевны была
замужем за Дантесом?

- Представьте себе. Уже сюжет, не так ли?.. А вот в роли Александры
Николаевны Иржи видит исключительно вас... Я читал русский перевод сценария.

- И все же непонятно. При чем здесь Словакия?

- М-да, Танечка, на пушкиниста вам еще учиться и учиться, хотя этот ваш
вопрос более оправдан, чем предыдущий. Поясняю: года через три после смерти
Пушкина Александрина вышла замуж за австрийского дипломата барона Фризенгофа