Чтение 33–й страницы книги ~Муму~

- В темноте негра не увидишь, - Илья задумался, наморщил лоб.

- Точно, не увидишь. Но это если он голый. Хотя в прибор ночного видения
и негр, и китаец - все едино, лишь бы теплый был.

Братья домой не спешили, потому что мысли о возможных новых
гастрономических впечатлениях всецело заняли их сознание. Они мечтали так,
как ребенок мечтает о новой игрушке, а охотник - о новой, невиданной дотоле,
экзотической добыче. Их фантазии, казалось, нет границ. Братья изощрялись,
пытаясь обойти друг друга в изобретательности.

Микроавтобус еле тащился по шоссе, и водители машин, следовавших за ними,
теряли терпение, сигналили, чтобы им уступили дорогу. Но братья ни на кого
не обращали внимания, они привыкли, что в жизни никто, кроме матери, не
имеет права им приказывать, только они да она решают, что можно делать, а
что - нет. Временами Илья даже забывал, что сидит за рулем, отпускал руки,
жестикулировал.

Глава 10

Наталья Евдокимовна Вырезубова ни на секунду не забывала, что у нее есть
сыновья, она вечно боялась, как бы мальчишек не испортили. Пожилая женщина
строго посмотрела на часы и посчитала, что братья должны уже вернуться. А
то, что у них могли появиться какие-то свои дела, она даже мысли не
допускала.

"Вконец бабы их испортили. Нужно строго-настрого приказать, чтобы только
мужиков в дом таскали. Правду люди говорят, женщины до добра не доводят."

Себя, как ни странно, Наталья Евдокимовна к женщинам не относила. Она
себя считала лишь матерью, всю свою жизнь положившую на детей.

- Пойду-ка посмотрю, как сучка себя ведет. А то мои сыновья такие
несмышленые - могли люк плохо закрыть или веревки слабо завязать. Того и
смотри выберется, а потом бегай, лови.

Женщина уменьшила огонь под большой кастрюлей, из-под которой валил
густой пар, и уже через минуту с топором в руке неторопливо прошла к
оранжерее. Сытые собаки проводили хозяйку ленивыми, осоловелыми взглядами.
Есть им не хотелось, нажрались на сутки вперед. Им в этой жизни уже вообще
ничего не хотелось, лишь бы полежать в теньке да переварить человеческое
мясо. Время от времени псы сыто вздрагивали.

Хлопнула металлическая окантовка стеклянной двери, и Наталья Евдокимовна
показалась среди роз. Женщина окинула придирчивым взглядом розарий, но не
нашла к чему придраться. Все кусты досмотрены, подрезаны, политы, ни один
цветок не перестоял. Она проверила землю под кустами, растирая грунт в
пальцах. Тот немного пачкал подушечки - значит, влажный.

"Скажу мальчикам, чтобы еще на ночь полили. Вода-то в бочке уже
согрелась."

Наталья Евдокимовна остановилась возле люка, сдвинула деревянные поддоны,
взялась за кольцо. Она легко подняла тяжелую крышку и глянула вниз. Но глаза
после яркого солнечного света не могли различить, что же делается внизу. Уже
после четвертой ступеньки лестница тонула во мраке, ни одного звука снизу не
доносилось.

- Эй, сучка, ты там живая?

Подземелье ответило гулким эхом. Свет включался внизу. За свою жизнь
Наталья Евдокимовна не опасалась. Она привыкла к тому, что жертвы запуганы и
даже не помышляют о спасении и сопротивлении. Да и выросла Вырезубова в
тайге, в Сибири, не боялась ни медведей, ни другого дикого зверя, а уж
безоружного человека и подавно.

Она даже не подумала вернуться в дом за ружьем, топор в руке был гарантом
ее неуязвимости. Если бы пришлось, женщина спокойно, с первого удара
раскроила бы череп и здоровому мужику. Выигрывает тот, кто не боится нанести
первый удар, а большинство людей первый удар наносят нерешительно.

- Молчишь? - хмыкнула женщина. - Может, ты уже сдохла?

Ступеньки заскрежетали под уверенной поступью. Она спускалась по лестнице
быстро, правой рукой придерживалась за перила, левой рукой сжимала топор,
чуть приподняв его, держа лезвие на уровне груди. Перед собой она видела
метра на два. Появись кто, тут же получил бы топором в лоб.

До пола оставалось пять ступенек.

- Эй, ты где? А ну, подай голос! - как к собаке обратилась женщина к
пленнице и, прищурившись, огляделась в темноте.

Ей почудилось, что в углу, возле толстой трубы, что-то белеет. Полумрак
всегда обманчив. Правая нога уже была занесена для того, чтобы сделать шаг.

Рита Кижеватова сидела на корточках под ступеньками. Человек в здравом
рассудке никогда не сумел бы освободиться от веревок, завязанных братьями
Вырезубовыми. Узлы они затягивали намертво, только острый нож мог избавить
пленника от пут. Но Рита была не в себе. Она практически не чувствовала
боли. Битых два часа девушка как заведенная перетирала капроновый шнур о
шершавый сварной шов. Веревка уже давно прорезала кожу, из-под нее сочилась
кровь, но девушка не обращала на это внимания. И если бы веревка в конце
концов не развалилась, то она бы даже не заметила, как перетерла себе кость.

За два часа она сумела избавиться от веревок на руках и на ногах, даже не
задумавшись о том, что получает шанс спастись. Она действовала как автомат.
Какие-то смутные образы появлялись в ее мозгу. Наверное, такие же
расплывчатые образы возникают в голове бешеного пса, посаженного на цепь или
в клетку, когда он грызет железные прутья, крошит клыки о звенья каленой
цепи. И только бешеному псу дано освободиться от оков.

Девушка даже не пошевелилась, когда вверху открылся люк, не вздрогнула,
когда услышала голос Натальи Евдокимовны. Она сидела под лестницей
неподвижно, сжатая, как пружина, выставив перед собой руки. Она выжидала,
как выжидает зверь, сидящий в засаде.

Когда ноги в теплых домашних тапках возникли на ступеньке перед ней, Рита
схватила Вырезубову за щиколотки и изо всех сил дернула на себя. Сумасшедшие
люди всегда сильны, невероятно сильны. Наталья Евдокимовна не ожидала
нападения, ногу ей сжали, словно тисками. Она качнулась вперед и рухнула на
металлическую лестницу. Рита не сразу разжала пальцы.

Топор со звоном отскочил от бетонной стены и резанул упавшую женщину по
предплечью. Но Наталья Евдокимовна уже не почувствовала этого, она при
падении сильно ударилась головой о железную ступеньку и потеряла сознание.
Рита разжала пальцы так же резко, как и свела их на щиколотке. Мать братьев
Вырезубовых осталась лежать головой вниз на крутой металлической лестнице,
топор поблескивал возле ее плеча, на котором ширилось кровавое пятно.

Девушка в изодранной рубашке на четвереньках быстро взбежала к самому
люку и замерла, зажмурившись от яркого света. Солнце девушку парализовало,
она совсем забыла о том, что где-то есть солнце, что существуют цветы с
пьяным сладким ароматом. Она сидела как изваяние и абсолютно не думала о
том, что внизу лежит женщина, которая шла к ней с топором в руке, возможно
для того, чтобы лишить жизни, солнца, цветов и всего остального. На какое-то
мгновение в мозгу Риты Кижеватовой наступило некоторое просветление, и она
осознала, что происходит.

- Я была пленницей, - громко сказала она, испугавшись собственного
голоса. - Цветочки, цветочки, я была пленницей, а теперь я свободна, могу
идти, куда мне захочется.

Она оглушительно расхохоталась, так оглушительно, что даже задребезжали
стекла в розарии. А два ротвейлера вскочили, завертев головами. Им еще
никогда не приходилось слышать такого странного смеха, в нем абсолютно
отсутствовал страх.

Сквозняк подхватил стеклянную дверь, и она отворилась. Словно увлекаемая
ветром, как подхваченная им пушинка, Рита двинулась к выходу. Она шла легко,
шла, словно не касаясь земли, словно на нее не распространялось земное
тяготение.

Псы зарычали, когда девушка появилась во дворе. Она взглянула на собак с
радостной улыбкой.

- Песики, песики! - пробормотала она и двинулась прямо на них.

Псы, уже готовые броситься на нее, сбить с ног, перегрызть горло, замерли
в недоумении. Они привыкли, что их все боятся, от них убегают, а это
существо двигалось прямо на них, ласково приговаривая:

- Песики, песики...

По небу пролетела птица. Рита остановилась, запрокинула голову и
проводила птицу взглядом. Взмахнула рукой, словно хотела ее поймать,
прикоснуться к мягким перьям. А затем присела на корточки и поманила псов.
Те стояли в нерешительности, а затем легли на траву и заурчали, как котята.
Рита погладила вначале Графа, затем Барона. А потом встала и, даже не
оборачиваясь, двинулась к воротам. Она долго возилась с засовом, который не
хотел слушаться ее слабых пальцев. Кровь сочилась из запястий, капала с
локтей, но Рита на это не обращала никакого внимания.

Ворота распахнулись, и она вышла во двор. Рита ни секунды не мешкала, не
рассуждала о том, в какую сторону пойти, была дорога, и она шла по ней.
Ветер развевал расстегнутую рубашку. Затем она увидела цветок на обочине,
свернула к нему, сорвала, спустилась с откоса и пошла прямо через поле,
раздвигая руками колосящуюся рожь. Она двигалась к кладбищу. У кладбищенской
ограды остановилась, потрогала ее рукой.

- Теплая, - сказала девушка, прикоснувшись к нагретым солнцем кирпичам, и
пошла по узкой тропинке вдоль ограды.

Тропинка вывела ее на проселочную дорогу. Сколько она шла, Рита не
помнила. Кижеватова видела, как по шоссе мчатся автомобили, и ей захотелось
посмотреть на яркие и блестящие автомобили вблизи.

Рита заспешила к шоссе. Солнце уже садилось, когда Кижеватова взобралась
на крутой откос. Вышла на середину асфальта и долго стояла там. Машины
сигналили ей, водители вертели пальцами возле висков. А девушка стояла на
месте, лизала окровавленную руку и улыбалась. Затем села на теплый, согретый
солнцем асфальт, по-турецки сложила ноги и принялась махать руками.

Рита поднялась так же внезапно, как села, взялась за края рубашки и,
подняв ее над головой, словно парус, пошла, стараясь ступать точно по осевой
линии. Водитель легковой машины, увидев на дороге голую до пояса девушку,
резко нажал на тормоза.