Чтение 33–й страницы книги ~Тихий американец~

не понять, какая это бессмыслица, Фаулер. Вы ведь не француз.

- В жизни не только война делает прожитые годы бессмыслицей.

Он как-то странно, по-отечески положил мне руку на колено.

- Уведите ее к себе, - сказал он. - Это куда лучше трубки.

- Почем вы знаете, что она пойдет?

- Я с ней спал, и лейтенант Перрен тоже. Пятьсот пиастров.

- Дорого.

- Думаю, что она пойдет и за триста, но в таких делах не торгуются.

Но его совет был неудачным. Человеческое тело ограничено в своих
возможностях, а мое к тому же окаменело от воспоминаний. То, до чего в эту
ночь дотрагивались мои руки, было, пожалуй, красивее того, к чему они
привыкли, но нас держит в плену не одна красота. Девушка душилась теми же
духами, что Фуонг, и вдруг, в последнюю минуту, призрак того, что я
потерял, оказался куда сильнее лежавшего со мной тела. Я отодвинулся, лег
на спину, и желание меня оставило.

- Простите, - сказал я и солгал: - Не знаю, что со мной происходит.

Она сказала с глубокой нежностью и полным непониманием:

- Не беспокойтесь. Так часто бывает. Это опиум.

- Ну да, - сказал я. - Опиум. - И в душе помолился, чтобы это было
правдой.

2

Странно было возвращаться в Сайгон, где меня никто не ждал. На
аэродроме мне хотелось назвать шоферу любой другой адрес, только не улицу
Катина. Я раздумывал: "Стала боль хоть чуточку меньше, чем когда я
уезжал?" И старался убедить себя, что она стала меньше. Я поднялся к себе
на площадку, увидел, что дверь открыта, и от безрассудной надежды у меня
перехватило дыхание. Я медленно пошел к двери. Покуда я до нее не дойду,
надежда еще будет жить. Я услышал, как скрипнул стул и, подойдя, увидел
чьи-то ботинки, но ботинки были не женские. Я быстро вошел, и Пайл поднял
свое неуклюжее тело со стула, на котором обычно сидела Фуонг.

- Привет, Томас, - сказал он.

- Привет, Пайл. Как вы сюда попали?

- Встретил Домингеса. Он нес вам почту. Я попросил разрешения вас
подождать.

- Разве Фуонг что-нибудь здесь забыла?

- О, нет, но Джо сказал мне, что вы приходили в миссию. Я решил, что
нам удобнее поговорить с вами здесь.

- О чем?

Он растерянно махнул рукой, как мальчик, который, произнося речь на
школьном торжестве, никак не может подобрать взрослых слов.

- Вы уезжали?

- Да. А вы?

- О, я много поездил по здешним местам.

- Все еще забавляетесь игрушками из пластмассы?

Он болезненно осклабился:

- Ваша почта лежит там.

Кинув взгляд на письма, я увидел, что ни одно из них не представляет
для меня интереса: ни письмо из лондонской редакции, ни несколько счетов,
ни извещение банка.

- Как Фуонг? - спросил я.

Лицо его автоматически осветилось, как электрическая игрушка, которую
приводит в действие какой-нибудь звук.

- О, Фуонг чувствует себя прекрасно, - сказал он и сразу же прикусил
язык, словно о чем-то проговорился.

- Садитесь, Пайл, - сказал я. - Минутку, я только пробегу это письмо.
Оно из редакции.

Я распечатал письмо. Как некстати порою случается то, чего ты не ждешь.
Редактор писал, что, обдумав мое последнее письмо я учитывая сложную
обстановку а Индокитае после смерти генерала де Латтра я отступления от
Хоа-Биня, он не может не согласиться с моими доводами. И, назначая
временного редактора иностранного отдела, он хочет, чтобы я остался в
Индокитае по меньшей мере еще год. "Мы сохраним для вас ваше место..." -
заверял он меня с полным непониманием того, что со мной происходит. Он
думал, что я дорожу и должностью, и газетой.

Я уселся напротив Пайла и перечел письмо, которое пришло слишком
поздно. На секунду я почувствовал радостное волнение: так бывает, когда
проснешься, еще ничего не помня.

- Дурные вести? - спросил Пайл.

- Нет. - Я утешал себя, что все равно это ничего бы не изменило:
оттяжка на год не идет в сравнение с брачным договором на всю жизнь.

- Вы еще не женаты? - спросил я.

- Нет. - Он покраснел: ему ничего не стоило краснеть. - Если говорить
правду, я надеюсь получить отпуск. Тогда мы сможем пожениться дома. Так
приличнее.

- Разве приличнее, когда это делают дома?

- Ну да, мне казалось... Мне очень трудно с вами разговаривать о таких
вещах, Томас, вы ведь - страшный циник! Понимаете, дома, это куда
уважительнее. Там папа и мама, - она сразу войдет в семью. Для Фуонг это
важно из-за ее прошлого.

- Прошлого?

- Вы отлично понимаете, о чем я говорю. Мне не хотелось бы оставить ее
там с клеймом...

- Вы собираетесь ее там оставить?

- Видимо, да. Моя мать - необыкновенная женщина, - она введет ее в
общество, представит, понимаете?.. Вообще, поможет ей освоиться. И
наладить дом к моему приезду.

Я не знал, жалеть мне Фуонг или нет, ей ведь так хотелось поглядеть на
небоскребы и на статую Свободы, но она себе не представляла, чем ей за это
придется платить: профессор и его супруга, дамские клубы... Может, ее
обучат играть в канасту [модная в США карточная игра]. Я вспомнил ту
первую ночь в "Гран монд": на ней было белое платье, ей было восемнадцать
лет, и она так пленительно двигалась по залу; я вспомнил, какой она была
еще месяц назад, когда торговалась в мясных лавках на бульваре де ла Сомм.
Придутся ли ей по душе начищенные до блеска продовольственные магазинчики
Новой Англии, где даже сельдерей обернут в целлофановую бумажку? Может,
они ей и понравятся. Не знаю. Странно, но я вдруг сказал Пайлу то, что
месяц назад мог сказать мне Пайл:

- Будьте с ней помягче, Пайл. Не насилуйте ее. Ее ведь нельзя обижать:
она - не вы и не я.

- Не беспокойтесь, Томас.

- Она кажется такой маленькой, хрупкой и такой непохожей на наших
женщин, но не вздумайте относиться к ней, как... к побрякушке.

- Удивительно, Томас, как все оборачивается! Я с дрожью ждал этого
разговора. Боялся, что вы будете вести себя по-хамски.

- На Севере у меня было время подумать. Я там встретил женщину...
Должно быть, и я вдруг понял то, что поняли вы тогда в публичном доме.
Хорошо, что Фуонг ушла к вам. Рано или поздно я мог ее оставить
кому-нибудь вроде Гренджера. Как сношенную юбку.

- И мы по-прежнему будем друзьями, Томас?

- Да, конечно. Но я не хочу видеть Фуонг. Ее и без того здесь слишком
много. Я непременно найду другую квартиру... когда у меня будет время.

Он распрямил длинные ноги и встал.

- Я так рад, Томас. Прямо и сказать не могу, как я рад. Я уж вам
говорил, но, ей-богу, мне было бы куда приятнее, если бы на вашем месте
был другой.

- А я рад, что это именно вы, Пайл.

Разговор пошел совсем не так, как я ожидал. Где-то глубоко, под спудом
злых мыслей, зрело настоящее решение. И хотя меня раздражала его простота,
кто-то внутри, сравнив его идеализм, его незрелые взгляды, почерпнутые в
трудах Йорка Гардинга, с моим цинизмом, вынес приговор в его пользу. Ну
да, я был прав, если взять в расчет факты, но не было ли у него права быть
молодым и ошибаться и не лучше ли было девушке провести свою жизнь с
таким, как он?

Мы торопливо пожали друг другу руки, но какой-то неосознанный страх
заставил меня проводить его до лестницы и крикнуть ему вдогонку (может,
там, у нас в душе, в том судилище, где принимаются самые верные решения,
заседает не только судья, но и пророк):

- Пайл, не слишком-то доверяйте Йорку Гардингу!

- Йорку? - Он в недоумении уставился на меня с нижней площадки.

- Мы старые колониальные народы, Пайл, но мы кое-чему научились: мы
научились не играть с огнем. Ваша "третья сила" - это книжная выдумка, а
генерал Тхе - всего лишь бандит, у которого несколько тысяч наемников. При
чем тут национальная демократия?

Он смотрел на меня так, словно подглядывал в щель почтового ящика,
чтобы узнать, кто стоит за дверью, и, быстро прикрыв ее, отгородиться от
нежеланного посетителя. Пайл отвел глаза.

- Не понимаю, о чем вы говорите, Томас.

- О велосипедных бомбах. Шутка забавная, хотя кое-кто и остался без
ног. Но, Пайл, нельзя доверять таким людям, как Тхе. Они не спасут Востока
от коммунизма. Мы знаем им цену.

- Мы?

- Старые колониалисты.

- А я думал, что вы не желаете становиться на чью-либо сторону.

- Я и не становлюсь, но если ваши непременно хотят заварить здесь кашу,
предоставьте это Джо. Уезжайте домой с Фуонг. Забудьте о "третьей силе".

- Я очень ценю ваши советы, Томас, - произнес он чопорным тоном. -