Чтение 33–й страницы книги ~Собака Баскервилей~

помогите мне.

-- Я сделаю все, что вы прикажете.

-- Прекрасно! Но я потребую слепого повиновения без всяких
"зачем" и "почему".

-- Как вам будет угодно.

-- Если вы соглашаетесь на это, тогда мы разрешим нашу
задачу. Я не сомневаюсь, что...

Холмс осекся на полуслове и устремил пристальный взгляд
куда-то поверх моей головы. Лампа светила ему прямо в лицо --
неподвижное, застывшее, словно лицо классической статуи. Оно
было олицетворением тревоги и настороженности.

-- Что случилось? -- в один голос воскликнули мы с сэром
Генри.

Холмс перевел взгляд на нас, и я почувствовал, что он
старается подавить свое волнение. Его лицо по-прежнему ничего
не выражало, но глаза светились торжеством.

-- Простите меня, но я не мог сдержать свой восторг, --
сказал он, показывая на портреты, висевшие на противоположной
стене. -- Уотсон утверждает, что я ничего не смыслю в живописи,
но это в нем говорит чувство соперничества, так как мы
расходимся в своих оценках произведений искусства. А портреты
на самом деле великолепные.

-- Рад слышать, -- сказал сэр Генри, с удивлением глядя на
моего друга. -- Я в картинах мало что понимаю. Вот лошадь или
бычок -- другое дело. Но кто бы мог подумать, что у вас есть
время интересоваться искусством !

-- Не беспокойтесь, хорошую вещь я всегда замечу. Бьюсь об
заклад, что вон та дама в голубом шелковом платье -- кисти
Неллера. А толстый джентльмен в парике, безусловно, написан
Рейнольдсом. Это, вероятно, фамильные портреты?

-- Да, все до одного.

-- И вы знаете их по именам?

-- Бэрримор долго натаскивал меня по этому предмету, и я,
кажется, могу ответить свой урок без запинки.

-- Кто этот джентльмен с подзорной трубой?

-- Это контр-адмирал Баскервиль, служивший в Вест-Индии. А
вот тот, в синем сюртуке и со свитком в руках, сэр Вильям
Баскервиль, председатель комиссии Палаты общин при Питте16.

-- А этот кавалер напротив меня, в черном бархатном
камзоле с кружевами?

-- О! С ним вы должны познакомиться. Это и есть виновник
всех бед -- злодей Гуго, положивший начало легенде о собаке
Баскервилей. Мы его, вероятно, не скоро забудем.

Я смотрел на портрет с интересом и некоторым недоумением.

-- Боже мой! -- сказал Холмс. -- А ведь по виду он такой
спокойный, тихонький. Правда, в глазах есть что-то бесовское.
Но я представлял себе вашего Гуго эдаким дюжим молодцом с
разбойничьей физиономией.

-- Портрет подлинный, в этом не может быть ни малейших
сомнений. Сзади на полотне написано его имя и дата -- тысяча
шестьсот сорок седьмой год.

Весь остальной вечер Холмс говорил мало, но портрет
беспутного Гуго словно приковывал его к себе, и за ужином он
почти не отрывал от него глаз. Однако ход мыслей моего друга
стал ясен мне только тогда, когда сэр Генри ушел к себе. Холмс
захватил свечу со своего ночного столика и, вернувшись вместе
со мной в пиршественный зал, поднес ее к потемневшему от
времени портрету.

-- Вы ничего особенного не замечаете?

Я долго рассматривал широкополую шляпу с плюмажем, белый
кружевной воротник и длинные локоны, обрамляющие суровое узкое
лицо. Это лицо никто не упрекнул бы ни в грубости черт, ни в
жестокости выражения, но в поджатых тонких губах, в холодном,
непреклонном взгляд" было что-то черствое, чопорное,
беспощадное.

-- Он никого вам не напоминает?

-- В нижней части лица есть что-то общее с сэром Генри.

-- Да, пожалуй, чуть-чуть есть. Но подождите минутку!

Он встал на стул и, держа свечку в левой руке, прикрыл
согнутой правой широкополую шляпу и длинные локоны.

-- Силы небесные! -- воскликнул я вне себя от изумления.

С полотна на меня смотрело лицо Стэплтона.

-- Ага! Разглядели? Мои-то глаза привыкли отделять самое
лицо от того, что его обрамляет. Умение проникать взором за
маскировку -- основное качество сыщика.

-- Поразительно! Как будто его портрет!

-- Да, любопытный пример возврата к прошлому и в
физическим и в духовном отношении. Вот так начнешь изучать
фамильные портреты и, пожалуй, уверуешь в переселение душ. Он
тоже Баскервиль, это совершенно очевидно.

-- И метит в наследники.

-- Безусловно. Этот случайно попавшийся мне на глаза
портрет помог нам восполнить один из самых трудных пробелов.
Теперь мы его поймали, Уотсон, теперь мы его поймали! И клянусь
вам, завтра к ночи он будет биться в наших сетях, как бьются
его бабочки под сачком. Булавка, пробка, ярлычок -- и коллекция
на Бейкер-стрит пополнится еще одним экземпляром.

Холмс громко расхохотался и отошел от портрета. В тех
редких случаях, когда мне приходилось слышать его смех, я знал,
что это всегда предвещает какому-нибудь злодею большую беду.

Одеваясь на следующее утро, я выглянул в окно и увидел
Холмса, который, оказывается, встал еще раньше и уже успел
куда-то отлучиться.

-- Да, денек у нас будет хлопотливый, -- сказал он,
радостно потирая руки в предвкушении всех этих хлопот. -- Скоро
начнем действовать. Сети уже расставлены. А к вечеру будет
видно, запуталась в них эта большая зубастая Щука или уже
ускользнула на волю.

-- Вы уже успели побывать на болотах?

-- Я дошел до Гримпена и дал оттуда телеграмму в Принстаун
о смерти Селдена. Думаю, что никого из вас не станут беспокоить
по этому делу. Кроме того, я связался с моим верным Картрайтом,
который от тревоги за меня, по всей вероятности, не замедлил бы
умереть на пороге пещеры, как собака на могиле своего хозяина.

-- С чего же мы сегодня начнем?

-- Прежде всего повидаем сэра Генри. Да вот и он сам!

-- С добрым утром, Холмс! -- сказал баронет. -- Вы похожи
на генерала, который обсуждает с начальником штаба план
предстоящего сражения.

-- Так оно и есть. Уотсон явился за приказаниями.

-- Я тоже.

-- Прекрасно. Если не ошибаюсь, наши друзья Стэплтоны
пригласили вас сегодня к обеду?

-- Надеюсь, что вы тоже пойдете? Они люди гостеприимные и
будут очень рады вам.

-- К сожалению, мы с Уотсоном должны уехать в Лондон.

-- В Лондон?

-- Да. При данных обстоятельствах нам лучше быть там.

Лицо у баронета вытянулось:

-- А я-то думал, что вы не покинете меня до конца!
Откровенно говоря, в Баскервиль-холле не так-то уютно одному.

-- Друг мой, вы должны повиноваться мне беспрекословно и
делать все, что я от вас потребую. Скажите вашим друзьям, что
мы пришли бы с удовольствием, но неотложные дела призывают нас
в Лондон. Впрочем, мы скоро вернемся в Девоншир. Вы не забудете
передать им это?

-- Если вы настаиваете.

-- Уверяю вас, другого выхода нет.

По тому, как баронет нахмурился в ответ на эти слова, я
понял, что он обиделся и считает наш отъезд дезертирством.

-- Когда вы думаете выехать? -- холодно спросил он.

-- Сразу же после завтрака. Мы доедем на лошадях до
Кумби-Треси, но Уотсон оставит вам свои вещи в залог, так что
ждите его обратно. Уотсон, напишите записочку Стэплтону,
извинитесь, что не можете у них быть.

-- Мне тоже захотелось уехать в Лондон, -- сказал баронет.
-- Почему я должен сидеть здесь один?

-- Потому, что вам нельзя покидать свой пост. Потому, что
вы дали слово слушаться меня во всем, а теперь я говорю вам:
оставайтесь здесь.

-- Хорошо, я останусь.

-- Еще одна просьба. Поезжайте в Меррипит-хаус на лошадях.
Отошлите экипаж обратно и скажите Стэплтонам, что домой вы
пойдете пешком.

-- Пешком, через болота?

-- Да.

-- Но ведь вы же сами столько раз удерживали меня от
этого!

-- А теперь можете идти совершенно спокойно. Я настаиваю
на этом только потому, что уверен в вашем мужестве.