Чтение 33–й страницы книги ~Журналист~

быстро схватил деньги, вскарабкался на террасу и налил воды из своей
канистры прямо в недопитый стакан с соком, стоявший перед Обнорским. Андрей
рассмеялся и, покачивая укоризненно головой, сказал:

- Так, сок ты мне все-таки испортил, маленький братец... Как насчет того,
что ждет меня в ближайшем будущем?

- Тебя, палестинец, прямо сейчас ждет встреча с твоим братом, который не
любил, как ты танцуешь, он ждет тебя в магазине "Самед".

Выпалив это сообщение прямо в ухо остолбеневшему Обнорскому, маленький
водонос сбежал с террасы и исчез, смешавшись с пестрой толпой. Андрей
медленно переваривал слова мальчишки, лихорадочно затягиваясь сигаретой;
"Брат, который не любил, как я танцую... Это же Сандибад - он все время
называл мои дзюдоистские приемы танцами. И он говорил, что похож на его
погибшего младшего брата... Значит, Сандибад жив? А если это не он зовет
меня в "Самед"? Но кто? Кто мог знать, что он называл дзюдо танцами?"

Обнорский уже знал, что пойдет в "Самед", хотя на душе было очень
неспокойно. В Кратере был только один магазин с таким названием, а вообще
"Самед" имелся в каждом районе. Магазины с этой вывеской принадлежали
Организации освобождения Палестины, там торговали в основном качественной
фирменной одеждой непонятного происхождения, потому что все ярлыки на вещах
были почему-то спороты. Советским гражданам не запрещалось посещать эти
магазины, но все же "не рекомендовалось", потому что разное о них говорили.
Например, ходили слухи, что магазины "Самед" на самом деле не что иное, как
ширмы, за которыми скрываются вербовочные пункты для добровольцев, желающих
воевать за святое дело освобождения Палестины...

Когда Обнорский переступил порог кратерского "Самеда", посетителей там
почти не было - двое продавцов-палестницев готовились к закрытию и убирали
товары с прилавков. Увидев Андрея, один из них кивнул и показал рукой на
темный коридор, уходящий в глубь магазина. Обнорский немного поколебался, но
потом все же шагнул в коридор. Почти сразу же он почувствовал, как чьи-то
руки блокировали полностью его движения, как извлекается из-за пояса его
штанов ПМ. Андрей отчаянно рванулся было, но тут раздался знакомый голос:

- Не волнуйся, ты среди друзей, а пистолет тебе вернут в конце нашей
встречи. Так уж у нас сейчас заведено...

Те же крепкие руки втолкнули Обнорского в какую-то глухую комнатушку, в
которой через мгновение зажглась неяркая настольная лампа. Посреди комнаты
стоял Сандибад, которого Андрей не сразу узнал - он впервые видел палестинца
в гражданской одежде. Обнорский неожиданно для самого себя прерывисто
вздохнул и обнял Сандибада, тот не стал уклоняться от объятий и крепко
прижал Андрея к своеи груди...

- Как тебе удалось уйти, Сандибад? - спросил Андрей первым делом, когда
они, вволю наобнимавшись, уселись наконец у маленького журнального столика.

Сандибад в ответ лишь невесело усмехнулся:

- Это долгая история, а у нас сейчас мало времени. Мне просто повезло,
наверное, Аллах считает, что я выполнил на этой земле еще не все, что мне
предначертано... Скажи, ты знаешь, что случилось с нашим оружием?

Обнорский немного помялся, но потом решил ничего не скрывать и почти
дословно пересказал Сандибаду свой последний разговор с Абду Салихом, а
также высказал свои предположения по поводу его страшной и странной
гибели... Сандибад слушал Андрея молча, лишь кивал время от времени, глубоко
затягиваясь сигаретным дымом. Когда Обнорский закончил свой рассказ,
палестинец вздохнул, раздавил в пластмассовой пепельнице окурок и глухо
сказал:

- Все правильно. Оружие ушло племенам Абьяна, что само по себе
свидетельствует о роли насеровцев во всей этой операции. Но они сами по себе
ничего такого сделать не решились бы, да и не смогли бы без поддержки
кое-каких советских друзей.

Андрею показалось, что он ослышался, но Сандибад подтверждающе кивнул:

- Да, именно советских... Это не пустые слова.

Взгляни-ка на эту фотографию, обоих запечатленных на ней людей ты должен
знать. - И палестинец протянул Обнорскому небольшой глянцевый прямоугольник.

Андрей взял фотографию в руки и поднес ее к лампе. Камера зафиксировала
разговор двоих людей в небольшом ресторанчике на пляже Министерства обороны
Арусат-уль-Бахр. Одного из собеседников Обнорский узнал сразу, несмотря на
то что он был не в привычной военной форме, а в футе и пестрой рубашке, -
острый волчий профиль замполита Седьмой бригады спецназа майора Мансура
трудно было спутать с чьим-нибудь другим. А вот второй... Лицо его было явно
знакомо Андрею, но идентификации что-то мешало - может быть, зеленая
йеменская кашида, щегольски накинутая на голову и закрывающая волосы...
Обнорский закрыл большим пальцем кашиду на фотографии и обомлел: с Мансуром
разговаривал Кука, капитан Советской Армии Виктор Владимирович Кукаринцев,
переводчик советника начальника местного ГРУ полковника Грицалюка...

Сама по себе фотография, конечно, ни о чем предосудительном еще не
говорила, странно было, конечно, видеть Куку, вырядившегося арабом, но, в
конце концов, почему бы ему и не поболтать о пустяках с замполитом бригады,
находящейся в прямом подчинении ГРУ? Гораздо более странным было другое: в
углу фотографии камера пропечатала цифры, датирующие снимок, - 20 августа
1985 года; в этот день Седьмая бригада находилась в Хоше, а Мансур должен
был лежать в госпитале... А на следующий день после того, как "отравившийся"
Мансур и Кука мирно пили кофе на пляже, должна была пройти транспортировка
оружия, только оно до Красного Пролетария не дошло, а чтобы Профессор с
Мастером не сильно расстраивались по этому поводу, их просто застрелили...
Совпадение? Обнорский был всего лишь недоучившимся студентом, десять месяцев
проработавшим военным переводчиком в Йемене, но в такие странные совпадения
не верил даже он... Андрей растерянно взглянул на Сандибада, раскурившего
новую сигарету:

- Ты думаешь, что... Сандибад усмехнулся и кивнул:

- Я уверен. Видишь ли, братец, у спецслужб всего мира свои законы и свои
представления о морали - сейчас не об этом разговор. Проблема в том, что
большое руководство Советского Союза никак не может занять четкую позицию в
отношении внутрийеменского раскола - одна служба советует одно, другая
другое... Это дело разведок - давать рекомендации руководству. Везде так. Но
иногда случается и так, что представители спецслужбы начинают свою
собственную игру и пытаются уже не уяснить позицию на шахматной доске, а
изменить ее согласно своему представлению о том, как будет лучше... Этот
человек, - Сандибад ногтем чиркнул по лицу Куки, - и его шеф сделали ставку
на президента Насера. Видимо, с победой его крыла напрямую связана и их
карьера, а может быть, и не только карьера... Оружие ведь стоит денег... Но
мне и это не так важно, в конце концов, я хоть и араб, но не йеменец, и меня
больше волнуют проблемы моей родины и жизнь моих друзей. Ведь как получается
- оружие было наше, палестинское, у нас его украли, а моих друзей подло
убили... Поскольку мы вели переговоры о поставке этой партии оружия не с
военной разведкой, а с другой... э... э... организацией, то нам бы очень
хотелось довести до ее сведения свои подозрения и услышать какой-то ответ на
этот счет.

Обнорский закурил и медленно кивнул. Все, что говорил Сандибад, было
слишком невероятным, чтобы он так легко с этим согласился. Получалось, что в
Адене грушная и комитетская резидентуры не просто конкурировали, а напрямую
воевали. А вот это казалось Андрею невозможным... Но фотография... Как
объяснить эту фотографию? Хотя объяснить-то как раз можно что угодно...
Может быть, все-таки совпадение? Или вообще - подделка? В конце концов, кто
такой Сандибад, о нем, о его йеменской жизни ведь ничего не известно...

- Откуда у тебя эта фотография? - хрипло спросил Андрей, но Сандибад в
ответ лишь рассмеялся и развел руками. Видя по лицу Обнорского, какие мысли
и сомнения его обуревают, палестинец сделал успокаивающий жест рукой:

- Андрей, я от тебя ничего не требую и ни в чем не хочу тебя убедить. Я
лишь прошу передать то, что ты сегодня узнал, тому человеку, который говорил
про посылку. Это нужно сделать как можно быстрее, потому что времени у нас
нет. Может быть, всего несколько дней. А потом пойдет большая кровь. Мы
хотим получить ответ до того, как все начнется, чтобы успеть... успеть
что-то предпринять... Ты понимаешь?

- Да, - кивнул Андрей. - Понимаю. Могу я взять фотографию с собой?

Сандибад медленно покачал головой:

- Нет. Это слишком опасно. Если она вдруг попадет не в те руки - это
будет означать твою немедленную смерть. И, кстати, не только твою... А ты
сейчас - единственная наша связь и надежда. Поэтому пока она останется у
меня вместе с кое-какими другими интересными доказательствами того, что я
говорил правду. А сейчас иди - и будь осторожен. Я буду ждать тебя здесь
каждый вечер в течение трех суток. Тебя подстрахуют до выхода из Кратера -
дальше пойдешь один. Постарайся дойти и вернуться. Я буду ждать. Ты хороший
мальчик. И мне очень больно оттого, что я вынужден подвергать тебя
опасности. Но у меня нет другого выхода. Береги себя и помни все, чему я
тебя учил. Эти знания скоро могут тебе понадобиться...

Сандибад обнял Андрея на прощание и легонько подтолкнул к выходу.

- Мы еще увидимся, я верю в это...

Если бы они оба знали, когда и где им суждено увидеться вновь...

До Тарика Андрей добрался без приключений, хотя дорогой ему все время
мерещились какие-то зловещие тени за спиной, заставлявшие его время от
времени озираться и судорожно стискивать рукоятку пистолета... В голове у
Андрея творился настоящий кавардак: сплошные вопросы и никаких ответов.
Например, ему было совершенно непонятно, почему Сандибад, член Фронта
национального спасения Палестины, использовал для конспиративной встречи
фаттаховский магазин? И откуда у него все-таки эта фотография? Почему тот,
кто ее делал, не предупредил палестинцев вовремя? Не мог или не хотел?
Какова роль Куки и Грицалюка во всей этой истории? Голова разламывалась от
вопросов, и Обнорский уже не знал, чего он хотел бы больше - получить на них
ответы или забыть, как страшный сон, сами вопросы...

Пройдя в Тарик "тропой переводчика", Андрей оставил Царькову сигнал-вызов
на срочную встречу, однако ни вечером заканчивающегося дня, ни утром
следующего комитетчик не появился...

Ранним утром 6 сентября Громов и Обнорский поехали, как обычно, в