Чтение 33–й страницы книги ~Осколки великой мечты~

водохранилища.

Одиноко стоящее кирпичное здание с нелепыми башенками окружал
трехметровый забор.

Вера сперва невзлюбила свое новое жилье.

Все огромно, пусто и гулко.

Особенно неуютно она себя чувствовала в монументальной гостиной: по
площади - метров пятьдесят.

Просторная комната предполагала большую семью и шумные вечерние чаепития.

Но семьи у Веры не было, только Баргузинов.

А он приходил так поздно, что какой уже там чай...

Но Васечке дом понравился.

Сначала он никак не мог взять в толк, что трехэтажное здание, все,
целиком, принадлежит им одним, и порой спрашивал Веронику: "Мам, а где здесь
другие квартиры?.. Ну, с другими детишками?.." Но потом привык к простору и
одиночеству.

Раскатывал по полу всех четырнадцати комнат особняка игрушечные машинки.

Гонял по двору на трехколесном велосипеде.

Ходил вместе с Верой на собственный песчаный пляж - двадцатиметровый
кусок берега.

...Баргузинов настоял, чтобы они перебрались к нему, зимой девяносто
второго.

Точнее, в одно прекрасное воскресенье в январе он заявился в ее съемную
квартиру в Крылатском и заявил: "Собирай вещи. Вы переезжаете ко мне".

И Вера снова, как и раньше, не смогла, хотя бы для вида, противиться ему:
такую силу взял над ней этот мощный волевой человек.

Она покорно собрала пожитки.

Шофер снес их вниз.

Вера с удовольствием отметила про себя, что за три последних московских
года ей удалось поднакопить добра. В свою первую столичную квартиру,
коммуналку на Бауманской, они с Васильком въехали с двумя чемоданчиками.
Когда переезжали во вторую, в Крылатском, вещи поместились в багажнике такси
- "волжанки". Теперь ее пожитки заняли все нутро огромного баргузиновского
джипа "Гранд-Чероки".

Телевизор и видеомагнитофон "Панасоник", микроволновая печь "Шарп", три
шубы: песцовая, лисья и норковая...

"Жизнь удалась?

- спросила она себя, сидя на переднем сиденье баргузиновского джипа (в
руках держала горшок с любимым цветком - папоротником).

- Есть барахлишко...

Есть славный, милый, бесконечно любимый сынок.

Имеется любящий человек...

А мне - всего двадцать три года...

И за Москву я, кажется, зацепилась..."

Она прислушалась к себе, однако счастья отчего-то не ощутила.

И радости - тоже.

Вера отчего-то вспомнила любимый Зой-кин афоризм: "Счастья нет - если
некому им похвалиться".

Хвалиться действительно было не перед кем. Особых друзей она не
приобрела, а бабушке Верины успехи неважны: были б она да Василек здоровы.

Верочкин бизнес приказал долго жить. Точнее - она сама свернула его.
Когда в октябре девяносто первого Гайдар и его приспешники объявили о планах
реформы, она сразу поняла, куда ветер дует.

Догадалась, что вот-вот, совсем скоро, начнется бешеный рост цен,
тысячепроцентная инфляция. Плюс: кажется, от России вот-вот отделятся
союзные республики. Значит, там введут свою валюту. А ведь ее кооператив
только с Украины получал больше половины заказов...

Плюс Казахстан, Грузия, Армения... В таких условиях деятельность ее фирмы
потеряет смысл.

Она посоветовалась с Баргузиновым.

Тот отмахнулся: "Я давно тебе говорю: хватит марочки клеить!

Завязывай со своим "Почтарем".

Возни много, толку - чуть..."

С мнением Баргузинова Вера научилась считаться.

А еще пуще умела доверять своему внутреннему голосу.

Интуиция советовала ей: с почтовой рассылкой пора покончить.

Но фирму сохранить, законсервировать - мало ли на что еще пригодится.

Двадцать пятого декабря девяносто первого года Вера пригласила в офис
тех, кто на нее работал. В первый и последний раз сотрудники собрались все
вместе, и она поразилась: как много, оказывается, людей кормилось вокруг ее
дела! В трех подвальных комнатенках образовалась толчея, словно в трамвае.

Несмотря на то что в магазинах тогда свободно продавались только сода,
соль и трехлитровые банки с томатным соком (даже за спичками и хлебом стояли
очереди), столы, накрытые а-ля фуршет, ломились.

Имелись и водка, и шампанское, и заграничный ликер "Амаретто".

Яйца, фаршированные красной и черной икрой, перемежались дефицитными
сыром, красной рыбой, колбасой трех сортов...

Вера подняла тост.

Поблагодарила сотрудников за работу.

Высказала уверенность, что все они еще встретятся (хотя не очень-то
верила в это).

Снова будут вместе.

Займутся каким-нибудь новым делом.

Каждому работнику, независимо от должности, она вручила конверт.

В конвертиках лежало по пятидесятидолларовой бумажке: целое состояние по
тем временам.

Ближе к полуночи народ разошелся. Остались самые близкие. Пара
охранников, секретарша Машенька, бухгалтер Марина Васильевна. Включили
телевизор. Слушали, как грустный Горбачев в своем президентском кабинете
отрекается от власти.

Наблюдали, как с купола Кремлевского дворца спускается красный флаг. Вера
вдруг остро почувствовала: начинается новая эпоха. Помимо воли она подумала:
"Как бы к этим всем переменам отнеслись родители?

Папа бы точно сказал: разворуют страну! А мама бы с ним принялась
спорить..."

Ох как же жаль, что их нет рядом... Ни здесь, ни в Москве, ни в Куйбышеве
- нигде!

Как же Вероника скучала по родителям...

Уже не страдала так, что сердце заходилось от тоски, а просто мечтала -
вот бы они оказались рядом! Рассказать бы им и о Ваське-старшем, и об Иване,
и о своем кооперативе... Сколько бы они всего еще увидели, узнали!..

И поносили бы на ручках Василька... Как нелепо и рано прекратилась их
жизнь...

...Сперва Вера думала: без бизнеса ей будет скучно, муторно, одиноко.

Раньше работа с утра до ночи, включая выходные, заполняла все ее время.

Однако пустота ее жизни быстро заполнилась.

Она наконец-то смогла сама, вместо нянюшки, возиться с Васильком.

А это означало: четыре раза в день накормить, дважды - уложить спать.
Учить буквам. Играть с ним, рисовать, читать ему... Оказалось, посвящать
время четырехлетнему сыну не менее утомительно, чем когда тот был
полугодовалым...

Но зато столько радости - быть с ним!..

Вот Васечка смотрит в окно особняка на пасмурное утро, на туман,
поднимающийся с озера.

Говорит: "Улица - хмурится", - и заливисто смеется: получилось в рифму...

Вот они сидят с Верой у воды на специально вкопанной Баргузиновым лавке.
Васечка восхищенно кричит: "Мама, мама, смотри - корабль на гамбинзоне!"

- Не на "гамбинзоне", а на "горизонте", - поправляет Вера.

- Нет, на гамбинзоне! - радостно упорствует сын.

Василек умилял, радовал своими бесконечными "почему?"... Да просто
запахом своим восхищал - невинным, ласковым, - когда она прижимала его к
себе, а он крепко-накрепко обхватывал ее своими Ручками. "Как это я, дура, -
думала Вероника, - могла променять счастье такой любви на мышиную возню
вокруг денег?"

Вероника нашла себе и еще одно, кроме сына, дело.

После того как она купила у работника Министерства морского флота полные
списки пассажиров "Нахимова", она смогла вплотную приступить к поиску
убийцы. У нее появилось свободное время.

Личные деньги остались.

И, главное, судьба связала ее с Баргузиновым - а Баргузинов, она
понимала, ради нее не остановится ни перед чем. Он сделает для нее все, что
она ни попросит.

Даже если она попросит об убийстве.

И Вера вплотную взялась за поиски человека, погубившего ее родителей.

Злоба, гнев и ненависть к нему за прошедшие годы не остыли.

Напротив, они язвили еще сильнее. Со временем чувства словно отстоялись.
Стали даже ярче.

Она просматривала списки спасенных и спрашивала себя: как отыскать среди
оставшихся в живых пассажиров "Нахимова" одного? Убипцу?

Вера не сомневалась, что негодяй выжил. Не мог он, сволочь, погибнуть - с
этакой жаждой жизни.

Жаждой, сметающей все на своем пути, даже людей. Не мог покорно уйти на
дно Цемесской бухты...

Но вот как его найти?

Однажды бессонной ночью (они с Васильком тогда еще жили вдвоем в
Крылатском) ей пришла в голову счастливая идея.

Копировальная и печатная техника, что принадлежала кооперативу, осталась
в Верином распоряжении.

Мини-типография позволяла быстро напечатать и размножить любой текст.

Вскоре по всем "нахимовским" адресам ушло письмо одинакового содержания.

Послание Вероника отпечатала на несуществующем бланке несуществующего