Чтение 33–й страницы книги ~Омут~

Я поспешил за ней к лестнице, что вела наверх.

- У вас есть ключ?

- От той двери? Нет. - Миссис Стрэн задыхалась. - Там запирают
изнутри, на задвижку.

Не без труда мы проследовали вверх по лестнице, потом экономка,
оставаясь все время впереди, провела меня по лестнице вниз, в холл, к
двери, составленной из тяжелых дубовых панелей. Я надавил на дверь плечом
- она не поддалась.

Экономка заняла мое место у двери и крикнула:

- Миссис Слокум! - В ее надтреснутом голосе прозвучало отчаяние.

- Вы уверены, что миссис Слокум там? - спросил я.

- Она должна быть там. Дверь заперта оттуда.

- Придется выломать. Есть у вас железный лом или рычаг, что-нибудь
такое, все равно?

- Пойду посмотрю. В кухне есть какие-то инструменты.

Я выключил в холле свет и тогда увидел, что в запертой спальне свет
не был погашен. Я снова припал к двери и прислушался. Ни храпа, никаких
вздохов, какие бывают после неумеренно потребленного алкоголя, - никаких
звуков. Мод Слокум спала очень крепко.

Вернулась миссис Стрэн, узел ужаса и угрызений совести. В обеих - все
в крупных венах - руках она держала стальной брус с плоским концом,
похожий на инструмент, которым вскрывают чемоданные замки, когда ключи
потеряны. Я вставил плоский конец в щель между дверью и косяком, приподнял
брусок, что-то треснуло, панели поддались, я сдвинул инструмент чуть
влево, нажал сильнее. Замок выскочил из гнезда, и дверь открылась.

Я вошел в комнату Мод.

Справа от меня у стены стояло трюмо с тремя зеркалами, слева, у окна,
- огромная крытая кровать, застеленная так, что не было ни одной вмятинки.
Рядом, на полу лежала Мод Слокум. Ее лицо было темно-серым, с синеватым
оттенком, как на одной картинке Ван Гога, где изображен какой-то
сумасшедший человек. Прекрасные белые зубы Мод блестели между
полураскрытыми пурпурными губами и превращали темное это лицо в какую-то
гротескную маску.

Я опустился на колени, пощупал у женщины пульс и послушал, бьется ли
сердце.

Мод Слокум была мертва.

Я поднялся и повернулся к экономке, которая медленно входила в
комнату, будто что-то тяжелое давило на нее.

- Что случилось? - И голос прервался, она уже знала ответ.

- Миссис Слокум умерла. Звоните в полицию, попытайтесь связаться с
Надсоном.

Миссис Стрэн повернулась к двери из комнаты, и ветер смерти вынес ее.

Тут же вошла Кэти. Я попытался своей фигурой заслонить от нее труп.
Девушка остановилась и встала в белой шелковой ночной рубашке вытянутая в
струнку, стройная и гибкая. Взгляд ее обвинял.

- Что здесь случилось? - строго спросила она.

- Твоя мама умерла. Возвращайся к себе, в свою комнату.

Все ее тело напряглось и вытянулось еще сильнее.

- У меня есть право остаться.

- Уходи отсюда! - Я сделал шаг к ней.

Кэти увидела то, что лежало за моей спиной.

- Как она может быть мертва? Я... - горе перехватило дыхание, и Кэти
смолкла.

Я приобнял ее, повернул ее дрожащую спину к себе, лицо к двери.

- Кэти, я ничего не могу сделать сейчас для тебя. Тебе надо пойти к
отцу.

Всхлипывая, она сказала:

- Он не выйдет, он говорит, что не может подняться с постели.

- Ну, тогда ложись к нему в постель.

Я ляпнул, не подумав, получилось двусмысленно, ее реакция потрясла
меня: ее маленькие кулачки забарабанила по моему лицу с такой яростью, что
я потерял равновесие.

- Как вы смеете говорить про такие грязные вещи?!

И добавила одно англосаксонское словцо, которое у нас знает каждая
школьница...

Я вернулся в комнату, где на полу лежала безмолвная женщина. Ковер из
овечьей шерсти загнулся под ее плечом, словно Мод в конвульсии нарушила
его покой. На Мод было то самое платье, в котором я ее видел на приеме
гостей, оно задралось, обнажив загорелые бедра. У меня был порыв
расправить платье, прикрыть ноги, которыми я восхищался. Но мое
профессиональное воспитание не разрешило: Мод Слокум принадлежала теперь
полиции.

Свет в комнате исходил от настольной лампы с двойным абажуром. На
письменном столе рядом с лампой еще стояла незакрытая портативная пишущая
машинка, из ее зева торчал лист белой бумаги. Напечатано было всего
несколько строчек. Я обошел тело, чтобы прочитать их.

"Дорогой мой! Я знаю, что я трусиха. Есть вещи, сам вид которых для
меня невыносим и с которыми я не могу ужиться. Поверь мне, что любовь была
и всегда будет самое лучшее, что существует на свете. Во всяком случае, я
получила свою долю...

Я думаю, что это стрихнин, так я поняла из рецепта Оливии Слокум. Я
знаю, я не была доброй и милой, но, знаешь, может быть, теперь-то уж
никому не нужно будет критиковать меня. Я чувствую, что не могу больше
писать, мои руки..."

Это было все.

Тут же я увидел открытый маленький зеленый пузырек, рядом его черную
металлическую крышку. На этикетке были изображены красный череп и
скрещенные кости. Далее значилось, что лекарство, выписанное доктором
Сандерсом для миссис Оливии Слокум, изготовлено в аптеке Нопэл-Велли
четвертого мая сего года и должно применяться по назначению. Не
дотрагиваясь до пузырька, я заглянул внутрь и обнаружил, что он пуст.

На столе больше ничего не было. Я обратил внимание на широкий белый
ящик. Отодвинул мешавший мне стул и, взяв в руку носовой платок, чтобы не
оставить отпечатки пальцев, наполовину выдвинул ящик. Там лежало несколько
заточенных карандашей, початая губная помада, шпильки, пластмассовые
серьги, рассыпанная стопка бумажек, в основном магазинных квитанций и
рецептов. Банковская книжка... банк Нопэл-Велли... Я пролистал ее: баланс
в триста тридцать шесть долларов с центами после того, как за два дня
перед тем было снято со счета двести долларов. Еще раз концом сломанного
карандаша, я поворошил бумажки. Вот - письмо, напечатанное на бланке
студии "Уорнер Бразерс".

"Привет, Мод, моя девочка!

Прошла прорва времени (как говаривал старый хозяин, пока его не
упрятали в холодную-холодную землю, ну и кстати хочу заметить, что я
никогда не любила этого старого черта), в течение которого я не получала
от тебя известий. Подружка, сломай ты эту противную пишущую машинку и
распусти волосы. Как проходит последняя кампания против клана Слокумов, и
как там Он? Со своей стороны могу заметить, что у меня все в порядке.
Мистер Биг перевел меня в сто двадцатую, и на прошлой неделе он сказал
Дону Ферджеону, который сказал своей секретарше, которая сказала мне, что
я никогда не делаю ошибок (за исключением ошибок в сердечных делах, ха-ха,
это правда, но над чем я смеюсь?). Но самая большая новость, догадайся,
что бы это могло быть, и спрячь свою догадку поглубже под шляпку, если ты
только ее носишь: Англия, моя милая! В следующем месяце мистер Биг будет
ставить в Англии картину и собирается взять меня с собой!!! Так что
выныривай-ка лучше из своих семейных дрязг и разбирательств в какой-нибудь
из этих великолепных деньков, и мы устроим большой праздничный обед в
"Массо". Ты знаешь, где меня найти.

Да, и еще, мои наилучшие пожелания Кэти, и ты знаешь, что я думаю обо
всей остальной компании Слокумов. До скорой встречи".

Даты под письмом не было, подпись была: "Милли". Я поглядел на
лежащую на полу женщину.

Состоялся ли обед? Хотел бы еще узнать: уехала ли Милдред Флеминг в
Англию и много ли знает она о "Нем". "Он" больше смахивал на Надсона, чем
на Бога. А Надсон скоро будет здесь.

Я выдвинул ящик поближе к себе. Сложенная газета застряла было в щели
между дном и задней стенкой ящика; скользнув вниз, она почти исчезла из
виду. Я вытащил ее на свет Божий и развернул. Вот длинная колонка текста,
а над ней напечатаны фотографии двух мужчин. Один из них Надсон, а другой
- молодой темнокожий человек в измятой белой рубашке. Заголовок гласил:
"Захвативший преступника и бежавший из тюрьмы".

"Лейтенант Ральф Надсон, из чикагской полиции, задержал Чарльза
"Кеппи" Мариано, признанного виновным в убийстве трех человек и в прошлый
понедельник сбежавшего из исправительного дома в Джолиет. Лейтенант Надсон
выследил его в "Скид-Роу" и на следующий день взял под стражу".

В заметке сообщались детали этого подвига, и я медленно и внимательно
прочел весь текст. Подвиг совершен двенадцатого апреля.

Я снова сложил газету, положил ее туда же, где нашел, и задвинул
ящик.

Записка, отпечатанная на машинке... Что-то в ней было странное,
такое, что я не мог сразу определить, но что нужно было объяснить. Не имея
ясного представления о том, зачем я это делаю, я тем не менее вынул из
внутреннего кармана пиджака письмо, которое дала мне Мод Слокум, развернул
и положил его на стол рядом с машинкой. "Дорогой мистер Слокум", -
начиналось оно. Это было как память о чем-то, что я слышал очень давно.
Еще до войны я услышал: "Лилии, источающие запах гнили, хуже, чем простая