Витьку?
сперли.
вверх. Стыдно, милиция, стыдно. А невинных берете.
время обыска. Слепок следа возле убитого милиционера Копытова был явно с
этих ботинок.
стремительно-быстрое, пронесшееся у него в глазах.
обувь не ношу.
тебя в квартире изъяты, в присутствии понятых, понимаешь ли...
каком основании я арестован? Что за произвол?
- это нехорошо. Тогда ступай отдохни в камере.
человека придется вам отвечать.
- это из другой серии.
все три товарища сидели вокруг Сударя и спокойно разглядывали его.
Садчиков - всего его, Костенко - лицо, а Росляков - руки. Сударь глядел на
них и улыбался краешком рта. Только левое веко у него дергалось - чуть
заметно, очень быстро. А так - спокойно сидел Сударь, совсем спокойно,
здорово сидел.
парикмахера вызовем. А то из касс опознавать придут, из скупки тоже, жена
Копытова - старичка-милиционера на тебя посмотрит, жена Виктора, которого
ты сжег сегодня, - им всем надо посмотреть на тебя.
праздничным. Свет в окнах казался иллюминацией. В высоком белом небе
загорелись первые звезды.
дежурный администратор только развел руками. На всякий случай он спросил:
сидел по контрамарке. То и дело гоняли с места.
очень модном костюме с двумя разрезами на пиджаке, в остроносых туфлях,
начищенных до зеркального блеска, с университетским значком на лацкане.
Когда Костенко кончал юридический факультет, Росляков поступал на первый
курс. На факультете много говорили про него. Росляков был тогда самым
молодым мастером спорта по самбо. Когда он пришел в управление и попал в
группу Садчикова, первый же вор, с которым ему пришлось "работать",
сказал:
по-прежнему в неимоверно модном костюме; с ворами всегда говорил на "вы",
был предельно вежлив, и только однажды, когда забирали одного бандита,
который оказывал вооруженное сопротивление, он так скрутил ему руку, что
тот потерял сознание, а придя в себя, сказал:
побаивались.
тратил на консерваторию и Зал Чайковского, не пропуская ни одного
сколько-нибудь интересного концерта. Началось это у него случайно.
Однажды, еще учась в университете, он пошел послушать концерт Евгения
Малинина. Тот играл Равеля, Скрябина, Шопена. Сначала Валя сидел в кресле
спокойно, но, когда Малинин стал играть Равеля, его пьесу о море и утре,
об одиночестве на песчаном берегу, когда вокруг никого нет и только
далеко-далеко видны рыбацкие сети, черные на белом песке, Валя вдруг
перестал чувствовать музыку, но ощутил ее в себе. И музыка заставила его
видеть все так, словно это происходило наяву, именно сейчас и только с ним
одним.
кончил играть, Валя весь обмяк и ощутил огромную блаженную усталость. А
потом был "Революционный этюд" Шопена, и мурашки ползли у Вали по коже, и
дышалось ему трудно, потому что стремительной кинолентой шли у него перед
глазами видения - его видения, понятные только одному ему и совсем не
совпадавшие с тем, что было написано в маленьких брошюрках, которые
билетеры продают у входа.
точно чувствовать друг друга. Как-то Костенко рассказал друзьям про то,
как они с Машей пошли во МХАТ на "Дядю Ваню". Доктора Астрова играл
Ливанов. Он говорил с Соней ночью в большой комнате, и в окнах было син",
и Костенко казалось, что где-то рядом поет сверчок. "Знаете, - говорил
Астров, - когда идешь темной ночью по лесу, и если в это время вдали
светит огонек, то не замечаешь ни утомления, ни потемок, ни колючих веток,
которые бьют тебя по лицу..."
когда ему делалось плохо или не ладилось на работе, он шел во МХАТ на
"Дядю Ваню", но только обязательно чтобы с Ливановым, и уходил со
спектакля радостным и спокойным, потому что большая мысль всегда рождает
доброту и спокойную уверенность.
Костенко. - Айда по домам, старик.
свободный.
и поэтому не сможете со мной туда проехать, да?
запоминайте, что я говорю, слышите? А его дома нет, и вы больны, а потому
не смогли поехать со мной, точного адреса не знаете, да?
Афанасьев Роман
Русанов Владислав
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Андреев Николай
Апраксина Татьяна