Чтение 33–й страницы книги ~Три комнаты в Манхаттане~

- Там есть вещи, которые мне понадобятся.

Он на это кратко ответил:

- Тем хуже.

И направился к окошечку, чтобы оставить их адрес. И этим ограничился.

- Было бы совсем несложно доставить его на такси. У меня же там для
тебя сувенир.

- Пошли.

- Хорошо, Франсуа.

В глазах ее было что-то вроде страха и покорности.

- По направлению к Вашингтон-сквер, - бросил он шоферу.

- Но...

Он даже не выразил беспокойства о том, хочет ли она поесть и
отдохнуть. Он также не заметил, что у нее под пальто было новое платье.

Она соединила их руки, но он продолжал оставаться равнодушным,
скорее, напряженным, что ее поразило.

- Франсуа...

- Что?

- Ты меня еще так и не поцеловал по-настоящему.

Дело в том, что не мог он ее целовать прямо здесь и не имело это
никакого смысла. Однако он это сделал. И она почувствовала, что только
из снисхождения к ней... Ей стало страшно.

- Послушай, Франсуа!

- Да.

- Этой ночью...

Он ждал... Он знал, что она сейчас скажет:

- Я чуть было не позвонила тебе второй раз. Прости, если я ошибалась.
Но у меня впечатление, что кто-то находился в комнате.

Они не смотрели друг на друга. Это ему напоминало вчерашнюю поездку
на такси.

- Ответь, Я не буду сердиться. Хотя, конечно... В нашей комнате...

Он проронил почти сухо:

- Да, кое-кто находился.

- Я это знала. Вот почему я не решилась позвонить еще раз, Франсуа.

Нет! Он не хотел сцены. Он был сейчас настолько выше всего этого! И
этой руки, судорожно сжимающей его руку, и этих всхлипываний, которые
вот-вот разразятся потоком слез.

Он терял терпение. Ему хотелось поскорее подойти к концу. В общем,
это как во сне: идешь, идешь по нескончаемой дороге, и все время
кажется, что вот она, уже совсем близка цель, а оказывается, что нужно
одолеть еще один, может быть последний, подъем.

Хватит ли у него силы духа?

Она должна замолчать. Надо, чтобы кто-нибудь вместо него сказал ей,
чтобы она замолчала. Он этого не мог сделать. Ей представляется, что
она-то уже достигла цели и сочла, что того, что есть, вполне достаточно,
а он, пока ее здесь не было, проделал огромный и долгий путь.

Она прошептала:

- И ты мог так поступить, Франсуа?

- Да.

Ответил он зло, потому что сердился на нее за то, что она не может
ждать и дожидаться того чудесного мгновения, которое он ей подготовил.

- Никогда бы не поверила, что я еще способна ревновать. Я знаю,
конечно, что не имею на это права...

Он заметил ярко освещенные стекла сосисочной, в которой они
встретились, и приказал шоферу остановиться.

Разве такой прием она ожидала по возвращении? Он понимал, что она
разочарована и готова расплакаться, но не в силах был поступить иначе и
повторил:

- Пошли.

Она последовала за ним, покорная, встревоженная, заинтригованная
новой тайной, которую чувствовала в нем. Он тогда сказал:

- Мы перекусим здесь и вернемся домой.

Он заказал, не спрашивая ее, яичницу с беконом и, не дожидаясь, пока
она достанет свой портсигар, потребовал для нее пачку ее любимых
сигарет.

Начала ли она наконец понимать, что он пока еще не мог ничего
сказать?

- Мне, Франсуа, особенно неприятно, что это было в ту самую ночь,
когда я была так счастлива, сообщая тебе о моем приезде...

Ей могло показаться, что он смотрит на нее очень холодно, никогда еще
не смотрел на нее так холодно, даже в первый день, правильнее сказать, в
первую ночь, когда они встретились на этом самом месте.

- Но почему ты так поступил?

- Не знаю. Из-за тебя.

- Что ты хочешь этим сказать?

- Ничего. Это слишком сложно объяснить.

И он оставался холодным, даже, казалось, чужим.

Она испытывала потребность все время говорить, как бы боялась
замолчать.

- Я должна тебе сразу же сказать - хотя, может, тебе это и неприятно,
- что сделал Ларски. Но имей в виду, что я еще ничего не решила. Я
хотела сперва поговорить с тобой.

Он знал заранее. Если бы кто-нибудь посмотрел на них со стороны, то
принял бы его в этот вечер за самого равнодушного человека в мире. Но
что это могло значить по сравнению с тем решением, которое он принял, по
сравнению с той великой человеческой истиной, которая ему наконец
открылась!

Она стала лихорадочно, нервно рыться в своей сумке. Но он не сердился
на нее за это.

- Посмотри.

Это был чек, чек на предъявителя на пять тысяч долларов.

- Я хотела бы, чтобы ты правильно понял.

Да. Он понимал.

- Он дал эти деньги совсем не потому, почему ты подумал. По сути
дела, я имею на них право. Это предусмотрено в одном из пунктов
документа о разводе. Я просто никогда не поднимала вопроса о деньгах,
как и не требовала никогда, чтобы мне отдавали дочь на столько-то недель
в году.

- Ешь.

- Тебе неприятно, что я об этом говорю?

И он ответил искренне:

- Нет.

Мог ли он это предвидеть? Почти мог. Но он ушел далеко вперед и
вынужден поджидать ее как человек, сделавший подъем раньше других.

- Официант, соль!

И снова, как тогда, она принялась требовать соли, перцу, английского
соуса. Потом потребует огня для сигареты. Потом... Но его это больше не
выводило из терпения. Он не улыбался, оставался серьезным, каким был в
аэропорту, и это сбивало ее с толку.

- Если бы ты знал его и особенно его семейство, ты бы не удивлялся.

А разве он удивлялся? Чему?

- Эти люди уже несколько веков подряд владеют землями на территории
размером не меньше какогонибудь французского департамента. Были времена,
когда эти земли приносили огромные доходы. Я не знаю, как сейчас обстоят
дела, но они очень богаты. Они сохранили кое-какие странные привычки. Я
помню, например, одного из их семьи. Это был сумасшедший, эксцентричный,
а может быть, просто хитрый человек, затрудняюсь сказать. Жил он в
течение десяти лет в одном из их замков под предлогом, что составляет
каталог библиотеки. Целыми днями читал книги. Время от времени что-то
записывал на клочке бумаги и бросал его в ящик. А ящик этот на десятом
году работы сгорел. Я убеждена, что он сам поджег.

В том же замке находились по меньшей мере три кормилицы, три старые
женщины. Я не знаю, чьи это кормилицы, коль скоро Ларски был
единственным ребенком. Жили в служебных помещениях припеваючи и ничего
не делали.

И таких историй я могу рассказать множество. Но что с тобой?

- Ничего.

Он просто только что увидел ее в зеркале, как и в первую ночь, в чуть
скошенном и немного деформированном виде. Это было последним экзаменом,
последним колебанием.

- Ты считаешь, я должна это принять?

- Посмотрим.

- Видишь ли, это ради тебя... Я хочу сказать... Ты только не
сердись... ну чтобы я не была целиком на твоем иждивении, понимаешь?

- Да, конечно, моя дорогая.

Он чуть было не рассмеялся. Она так отстала со своей жалкой любовью,
что даже представить себе не может размеров той любви, которую он
собирается ей предложить.

Она так напугалась! Кажется такой растерянной! Ела она, как и тогда,
с нарочитой медлительностью из страха перед чем-то неизвестным, что ее
ожидает. Потом закурила свою неизбежную сигарету.

- Бедная моя Кэй!

- Что? Почему ты говоришь "бедная"?

- Потому что я тебе причинил боль, хотя и довольно случайно. Но
думаю, это было даже необходимо. Я хочу добавить, что сделал это без
злого умысла, но только лишь потому, что я мужчина. Это может еще
когданибудь случиться.

- В нашей комнате?

- Нет.

Она бросила ему признательный взгляд. Она неправильно его поняла, ибо
еще не знала, что эта комната для него уже как бы ушла в прошлое.