С недовольным ворчанием, разочарованный молодой лорд Грейсток обратился
тогда к другому роду деятельности. Прядь черных волос спускалась на его
глаза. Он откинул ее в сторону ладонью руки и движением головы. Это навело
его на мысль, что следует заняться кое-каким делом. Он отыскал свой колчан,
спрятанный в дупле расщепленного молнией дерева. Вытащив оттуда стрелы, он
перевернул колчан вверх дном и высыпал на землю все его содержимое -- свои
немногочисленные сокровища. Между ними находились плоский кусок камня и
раковина, найденная им на берегу около хижины отца.
плоскому камню, пока ее мягкий край не стал совсем тонким и острым. Он
действовал подобно цирюльнику, оттачивающему бритву теми же самыми приемами,
но его искусство было результатом многолетнего усиленного труда. Он
выработал без посторонней помощи собственный способ тереть край раковины о
камень. Время от времени он проверял остроту большим пальцем, и когда
наконец нашел ее достаточной, то взял прядь волос, ниспадающую на глаза, и
держа ее между большим и указательным пальцами левой руки, стал пилить ее
отточенной раковиной, пока она не отделилась от остальных волос.
волос не оказалась сильно укороченной, и лишь впереди торчал ощипанный
вихор. Тарзан не обращал никакого внимания на внешний вид; все дело было в
безопасности и удобстве. Прядь волос, падающая на глаза, в известную минуту
могла решить вопрос жизни и смерти, а растрепанные космы волос, болтающиеся
на спине, причиняли много неудобства, в особенности, если намокали от росы,
дождя или пота.
ему покоя. Он вспомнил свою недавнюю борьбу с Болгани-гориллой; раны,
полученные им тогда, только недавно зажили. Он раздумывал над странными
приключениями, которые видел во сне, и улыбался при мысли о печальном исходе
его последней проделки над обезьянами: он залез в шкуру Нумы-льва и бросился
на своих сородичей с львиным рычанием... Он хотел пошутить, но шутка была
принята плохо: на него накинулись и чуть не убили крупные самцы, им же самим
наученные, как защищаться от нападения страшного врага.
Тарзан, не находя ни малейшей возможности чем-нибудь развлечься в обществе
обезьян, быстро забрался на деревья и направился к своему жилью. Но на пути
туда его внимание было привлечено струей сильного запаха. Запах это шел с
севера. Там были Гомангани.
обезьян, всегда побуждало Тарзана подвергать исследованию все, что касалось
Гомангани. В этих существах было что-то, захватывавшее его воображение.
Может быть, Тарзана возбуждало разнообразие их деятельности и интересов?
Обезьяны жили только для того, чтобы есть, спать и размножаться. Все это
было свойственно также и остальным обитателям джунглей, исключая одних
Гомангани.
очищали от деревьев и кустарника; они следили за ростом плодов, и когда
плоды поспевали, они срезали их и прятали в хижины, крытые соломой.
Гомангани делали луки, копья, стрелы, приготовляли горшки для варки и
какие-то металлические вещицы, чтоб носить их на руках и ногах. Если б не их
черные лица, безобразно искаженные черты и то обстоятельство, что один из
них убил Калу, Тарзан, пожалуй, был бы не прочь иметь их своими сородичами.
По крайней мере, ему иногда так казалось. Но когда он об этом думал, в нем
поднималось странное неприязненное чувство, которое он не сумел бы объяснить
и понять, он знал только то, что все-таки он ненавидит Гомангани и предпочел
бы быть Хистой-змеей, чем одним из них. Но их обычаи были интересны, и
Тарзан никогда не уставал следить за ними. При этом главной его мыслью
всегда было изобрести новый способ отравлять им жизнь. Любимым развлечением
Тарзана было дразнить черных.
Поэтому он отправился навстречу к ним очень тихо и с большой осторожностью.
Он бесшумно пробирался через густую траву в открытых местах, а там, где лес
рос гуще, он перебрасывался с одной качавшейся ветки на другую и легко
перепрыгивал через гигантские сплетения упавших деревьев, если не было пути
по нижним террасам леса, и дорога там была заглушена растительностью.
были заняты охотой. Их способ охотиться был уже более или менее знаком
Тарзану. Ему и ранее приходилось наблюдать их манеру действовать в подобных
случаях. Они устраивали ловушку с приманками для Нумы-льва: привязывали к
клетке на колесах козленка таким образом, что, когда Нума схватывал
маленькое животное, дверь клетки опускалась за ним, и Нума попадал в плен.
хозяев, европейцев. Они убежали оттуда через непроходимые джунгли и
построили новую деревню. Прежде они жили в бельгийском Конго, пока
жестокость их бессердечных притеснителей не заставила их искать безопасности
среди неисследованных пустырей за границами владений короля Леопольда.
предпринимателей и научились у них некоторым уловкам, вроде описанной. Эта
последняя хитрая уловка позволяла им ловить даже самого Нуму, не причиняя
ему вреда, и перевозить его без всякого риска и со сравнительным удобством к
себе в деревню.
звериного товара. Тем не менее у них было достаточно побуждений к тому,
чтобы захватить Нуму живым. Во-первых, было необходимо очищать джунгли от
львов-людоедов. И потребовались многочисленные жертвы людьми и тяжкие
опустошения в деревнях, пока, наконец, чернокожие не догадались устраивать
на львов правильные засады и охоты. Во-вторых, в таких случаях был предлог
для праздничной оргии после удачной охоты, и праздники эти казались вдвойне
привлекательными, когда было под руками живое существо, которое можно было
истязать до смерти.
Так как он сам был еще более диким, чем самые дикие воины Гомангани, его не
очень удивляла их жестокость, но все-таки эти расправы с Нумой возмущали
его. Он не мог понять этого чувства. Он не питал никакой привязанности к
Нуме-льву, и все же в нем поднималось бешенство, когда черные причиняли его
врагу такие мучения и надругательства, какие только способен изобрести разум
существа, созданного по образу божию.
вернулись, чтобы убедиться в успехе или неудаче своей попытки. Он решил
также поступить и сегодня. Это пришло ему в голову сразу же, как только он
понял сущность их намерений.
воины ушли по направлению к своей деревне. Завтра они опять вернутся. Тарзан
смотрел им вслед с бессознательной усмешкой на губах. Он видел, как они один
за другим прошли вдоль широкой тропинки, под нависшей зеленью
многолиственных ветвей и узорчатых ползучих растений. Они задевали черными
плечами пышную растительность, и она смыкалась за ними.
за поворотом тропинки, его выражение изменилось: его осенила новая,
внезапная мысль. Медленная, жестокая улыбка тронула его губы. Он посмотрел
на перепуганного, блеющего козленка; козленок был слишком неопытен и
чересчур испуган -- и уже по этому одному не мог скрыть ни своего
присутствия, ни своей беспомощности.
веревки, которая была закреплена таким образом, чтоб в нужный момент
опустить дверь, он отвязал живую приманку, сунул ее под мышку и вышел из
клетки.
животное, мгновенно перерезав ему горло; потом он протащил окровавленного
козленка по тропинке вниз к водопою. Рассеянная полуулыбка не сходила с его
лица. Человек-обезьяна уселся на краю водопоя и быстро выпотрошил убитого
козленка.
маленькую тушу к себе на плечо и быстро взобрался на деревья.
спустился на землю, чтобы где-нибудь спрятать мясо убитой им добычи от
поползновений Данго-гиены или других плотоядных зверей и птиц джунглей.
Тарзан был голоден. Если б он был только зверем, он, не рассуждая и не
заботясь, прежде всего стал бы есть; но его человеческая душа подчинялась
требованиям более сильным, чем требования желудка: он был поглощен той
мыслью, которая сейчас все время вызывала улыбку на его губах и блеск
ожидания в глазах. Эта мысль заставляла его забыть о голоде.
вслед за Гомангани. Через две, три мили от львиной ловушки он их нагнал и
тогда опять перекинулся на деревья и уже поверху последовал за ними, выжидая
случая.
но в особенности Рабба-Кегу.
Рабба-Кега, по своей лености, отстал. Тарзан заметил это и обрадовался.
ангел смерти парил он вверху над ничего не подозревающим чернокожим
кудесником.
хорошенько, Рабба-Кега! Ты последний раз отдыхаешь в этом мире!
самодовольному чародею. Тупой слух человека ни за что не мог бы различить
шороха крадущегося человека-обезьяны среди шелеста ветерка в волнующейся
листве.
совершенно скрыт многолиственными ветвями и тяжелыми ползучими растениями.