служить революции, делайте это осмотрительно, иначе вы ей вред принесете,
Митя, огромнейший вред... Захаживайте, коли будет время, а пока - простите
меня, полно работы...
был в Киеве по делам журнала, встретившись с товарищами, поинтересовался
Богровым.
до беды недалеко.
отделение.
вернулся из конюшен и принялся за повторный просмотр затребованных им
материалов. И в голове - окончательный, до мелочи - выстроился жесткий
план д е л а.
(освобожденный из арестантских рот, уехал в свой тридцатикомнатный
бакинский замок), связей с Киевом не прерывал. Его агентура в преступном
мире, главные держатели м а л и н, через сложные, но хорошо отлаженные
конспиративные ходы поддерживала с ним постоянные контакты, получала н а в
о д к и на кавказских воротил, делилась с покровителем по справедливости,
что называется, "по закону".
работы", задуманной полковником. Так уж было заведено, что он, Асланов, не
спрашивал о предмете работы, ибо в к о д л е существует свой, особый такт:
надо сказать, - скажут; не надо - ну и не возникай.
чтобы пришить неугодного политика чужими руками, но людей, работавших по
фармазонному делу; Киев, Волынь и Одесса издавна славились
профессиональными мошенниками.
недоучившийся студент, который - после курса, прослушанного им в
Страсбургском университете, - выдавал себя то за профессора медицины, то
за правозаступника, то за представителя "Лионского кредита"; надувши,
таким образом, одесского помещика Лаврова, положил в карман без малого
двести тысяч; другой раз р а б о т н у л киевского купца Схимника, всучив
ему заемных билетов лондонского банка на четверть миллиона, а билеты эти
были напечатаны в маленькой типографии Василия Вульфа.
свою ш к о л у; ученики были ему бесконечно преданны - режь, ничего не
откроют.
предшествовало тщательное изучение отчета агента "Дымкина", отправленного
к Богрову в Петербург после того, как тот передал фон Коттену записку о
беседе с Егором Егоровичем Лазаревым и сообщил ему же, что его посетил
человек, представившийся другом "Николая Яковлевича", и в течение примерно
пятнадцати минут расспрашивал о нынешней богровской позиции и особенно о
том, готов ли он к активной революционной работе.
тиранией", друг "Николая Яковлевича" никаких заданий не дал, явки своей не
оставил, запретил говорить кому бы то ни было, даже самым близким друзьям,
о своем визите и пообещал найти, когда это потребуется в интересах
"святого дела".
служба у фон Коттена, сто двадцать пять рублей в месяц; красиво выполнил
операцию по проверке Богрова, - не ш е с т е р и т ли. Естественно, он не
знал и не мог даже предположить, что беседует с таким же, как и он сам,
агентом охранки и что с ним проводили такие же беседы другие агенты
охранки, считавшие в свою очередь его "Николаем Яковлевичем", эсеровским
нелегалом, или же "Иваном Кузьмичом", эмиссаром анархистов...
работе против эсеров и своей работе по Богрову.
в Царском.
билет в вагон первого класса, Кулябко проводил агента уголовной полиции,
аслановского человека, фармазона по призванию и недоучившегося паровозного
техника Щеколдина на встречу с Богровым.
столовую, рассказал, что устал от суеты, алчет дела, ждет указаний,
связей, явок.
разговора.
подивившись всезнанию Кулябко; смешливо подумал: "Полковнику б в нашем
фармазонском деле подвизаться, с хорошей бы скоростью работал,
по-курьерски".
Каждое утро просыпаешься с жаждой деятельности! Мы теряем время, каждая
прошедшая минута невосполнима, если она не отдана революции.
проникаясь все большим уважением к жандармскому полковнику, словно бы
знавшему заранее все, что скажет в е р т л я в ы й. - Я восхищен.
Подскажите, где здесь телефонный аппарат.
Яковлевичем?
адресе Николая Яковлевича, который, по вашим словам, и в террор не прочь
уйти, как в пятом году...
никакого дела иметь нельзя, а вы в террор хотите! - Щелколдин поднялся. -
Не по пути нам, Дмитрий Григорьевич, вам еще готовить и готовить себя к
делу... Подготовитесь - поговорим. И не провожайте меня, не надо...
пусть там поколобродит, тогда и придет время для главной работы.
его, видимо, в тонкости дела (чему Курлов был отчасти и рад), понимая, что
задуманное, видимо, невероятно рискованней, чем все покушения, совершенные
до сих пор на политических деятелей России (не без ведома, а порою и не
без помощи охранки), генерал пришел к выводу, что в данном эпизоде
необходимо обеспечить себе такого рода страховку, которая стала бы - в
случае нужды - абсолютным для него, именно для него, заслоном.
обстоятельств убийства великого князя Сергея Александровича и Плеве, в
которых был замешан сотрудник охранки Азеф, с экспроприациями,
проведенными Рыссом-старшим, террористом-загадкой; известен Кулябко; с
взрывом на конспиративной квартире петербургского охранного отделения, во
время которого агентом охранки Петровым был разорван полковник Карпов,
генерал написал строго доверительное и сугубо личное письмо Столыпину,
передав при этом одну копию Дедюлину, а вторую - з а л о ж и л в дела
особого отдела под грифом "совершенно секретно".
ревизовать агентуру охранных отделений, рекрутированную из числа бывших
политических преступников.
клевета, публикуемая в эмигрантской революционной прессе, - писал Курлов,
- не могут, милостивый государь Петр Аркадьевич, не вынудить нас к тому,
чтобы в самое же ближайшее время, во всяком случае до поездки венценосной
семьи на торжества в Киев, напечатать в тех газетах, которые получают
средства из нашего секретного, рептильного фонда, ряд материалов про то,
что отныне чинам полиции предписано руководствоваться качественно новыми
мерками при привлечении сотрудников для борьбы с революционным движением.
Лишь люди, искренно преданные делу Престола, могут быть сотрудниками
охраны; лица, доказавшие делом, всею своей нравственной структурою
верность незыблемым принципам Православия, Самодержавия и Народности".
вызвав его, не преминет заметить, что он, мол, не намерен бороться с
революцией в белых перчатках...
Азефа; он, Курлов, помнил, как Столыпин, прихлопнув ладонью папку с
рапортом сотрудницы петроградской охранки Шорниковой, сделавшей провокацию
на квартире депутата Озола, отвалился на спинку кресла и воскликнул:
Поднявшись на кафедру дворца - бледный до синевы, - он говорил с верою,
прочувствованно от всего сердца, несмотря на то, что знал правду о
провокации Шорниковой, сам ее и санкционировал: