Чтение 323–й страницы книги ~Архипелаг ГУЛАГ~

историю!..

И что' можно сейчас возразить всем им, всем им против их слитного
невежества? И как им сейчас можно объяснить?..

Ведь истина всегда как бы застенчива, она замолкает от слишком наглого
напора лжи.

Долгое отсутствие свободного обмена информации внутри страны приводит к
пропасти непонимания между целыми группами населения, между миллионами -- и
миллионами.

Мы просто [перестаем быть единым народом], ибо говорим действительно на
разных языках.

А всё-таки прорыв совершился! Уж как была крепка, как надёжна казалась
навек отстроенная стена лжи -- а зазияла брешь, и прорвалась информация. Еще
вчера у нас никаких лагерей не было, никакого Архипелага -- а сегодня всему
народу и всему миру увиделось: лагеря! да еще фашистские!

Как же быть?? Многолетние мастера выворачивания! изначальные хвалебщики!
-- да неужели вы это стерпите? Вы -- и оробеете? Вы -- и поддадитесь?..

Да конечно же нет! Мастера выворачивания первые и хлынули в эту брешь!
Они как будто годами только её и ждали, чтобы наполнить её своими
серокрылатыми телами и радостным -- именно радостным! -- хлопаньем крыльев
закрыть от изумлённых зрителей собственно Архипелаг.

Их первый крик -- мгновенно найденный, инстинктивный, был: [это не
повторится]! Слава Партии! -- это не повторится!

Ах, умницы, ах, мастера заделки! Ведь если "это не повторится", так уж
само собой приразумевается, что [сегодня] этого нет! В будущем -- не будет,
а сегодня конечно же не существует!

Так ловко хлопали они своими крыльями в бреши -- и Архипелаг, едва
появившись взорам, уже стал и миражом: его и нет, и не будет, ну может быть
разве только -- был... Так ведь -- [культ личности!] (Удобный этот "культ
личности"! -- выпустил изо рта, и как будто что-то объяснил.) А что'
действительно есть, что' осталось, что' наполняет брешь, и что' пребудет
вовек -- это "Слава Партии!" (Сперва как будто слава за то, что "не
повторится", а потом и сразу почти уже как будто слава и за сам Архипелаг,
это сливается, не разделишь: еще и журнала того не достали с повестью, но
всюду слышим: "Слава Партии!" Еще не дочитали до того места, как плёткой
бьют, но со всех сторон гремит: "Слава Партии!")

Та'к херувимы лжи, хранители Стены, прекрасно справились с первым
моментом.

Но брешь-то всё-таки оставалась. И крылья их не могли на том успокоиться.

Второе усилие их было -- подменить! Как фокусник, почти не закрывая
платочком, меняет курицу на апельсин, так подменить и весь Архипелаг, и
вместо того, который в повести показан, представить зрителям уже совсем
другой, гораздо более благородный. Сперва попытки эти были осторожны
(предполагали, что автор повести близок к трону), и подмену надо было
делать, непрерывно хваля повесть. Но И. Чичеров *(10) справился, сразу
наметил основные пути. Взахлёб нахвалясь, он стал в рецензии рассказывать об
Архипелаге "от очевидцев" -- рассказывать о коммунистах в лагере, которые,
правда,

"...не собирали партийных взносов, но проводили ночами тайные партийные
собрания (?), обсуждали политические новости... За пение шёпотом
"Интернационала" по доносам стукачей гноились в карцерах... Бендеровцы,
власовцы, издевались над настоящими коммунистами и калечили их заодно (!) с
лагерным начальством... Но всего этого Солженицын нам не показал. Что-то в
этой страшной жизни он не сумел рассмотреть".

А Чичеров и в лагере не был, но -- рассмотрел! Ну, не ловко? Лагеря-то
оказывается были -- не от Советской власти, не от Партии! (Наверно, и суды
были -- не советские.) В лагерях верховодили-то власовцы и бендеровцы
[заодно] с начальством. (Вот тебе раз! А мы Захаровой поверили, что у
начальников лагерных -- партийные книжки, и были всегда!)

Да еще не всех в московской газете печатают! Вот наш рязанский вожак
писатель Н. Шундик предложил в интервью для АПН, для Запада, да не
напечатали (может, и АПН -- [[заодно]]?..) еще такой вариант оценки
Архипелага:

"проклятье международному империализму, который спровоцировал все эти
лагеря!"

А ведь умно! А ведь здорово! Но не пошло'...

То есть в общем лагеря были какие-то иностранные, чужеродные, не наши, то
ли берианские, то ли власовские, то ли немецкие, чёрт их знает, а [наши]
люди там только сидели и мучились. Да и "наши"-то люди -- это не все наши
люди, обо всех "наших" газетных столбцов не хватит, [наши] -- это только
коммунисты!

Вместе с нами протащившись по всему быту Архипелага, читатель может ли
теперь увидеть такое место и такое время, когда подходила пора петь
"Интернационал" шёпотом? Спотыкаясь после лесоповала -- небось не попоёшь?
Разве только если целый день ты просидел в каптёрке...

А -- [о чём] ночные партийные собрания (опять же -- в каптёрке или в
санчасти и уж тогда дневные, конечно, зачем же ночью?..)? Выразить недоверие
ЦК? Да вы с ума сошли! Недоверие Берии? Да ни в коем случае, он член
Политбюро! Недоверие ГБ? Нельзя, её создал сам Дзержинский! Недоверие нашим
советским судам? Это всё равно, что недоверие Партии, страшно и сказать.
(Ведь ошибка произошла [только с тобой одним] -- так что и товарищей надо
выбирать поосторожней, они-то осуждены -- правильно!)

Простой шофёр А. Г. З-йко, не убеждённый порханьем этих крыльев, пишет
мне:

"Не все были, как Иван Денисович? А какими же были? Непокорными, что ли?
Может быть, в лагерях действовали "отряды сопротивления", возглавляемые
коммунистами? А [против кого] они боролись? Против партии и правительства?"

Да что за крамола! Какие могут быть "отряды сопротивления"?.. А тогда --
о чём собрания? О неуплате членских взносов? -- так не собирали... Обсуждать
политические новости? -- зачем же для этого непременно собрания? Сойдись два
носа верных (да еще подумай, кто верен!) и -- шепотком... Вот только о чём
единственном могли быть партийные собрания в лагерях: как [нашим] людям
захватить все придурочьи места и уцелеть, а не-наших, не-коммунистов --
спихнуть, и пусть сгорают в ледяной топке лесоповала, задыхаются в газовой
камере медного рудника!

И больше не придумать ничего делового -- о чём бы им толковать.

Так еще в 1962-м году, еще повесть не дошла до читателя, -- наметили
линию, как будут дальше подменять Архипелаг. А постепенно, узнавая, что
автор совсем не близок к трону, совсем не имеет защиты, что автор -- и сам
мираж, мастера выворачивания смелели.

Оглянулись они на повесть -- да что ж мы сробели? да что ж мы ей славу
пели (по холуйской привычке)? "Человек ему (Солженицыну) не удался... В душу
человека... он побоялся заглянуть". *(11) Рассмотрелись с героем -- да он же
"идеальный негерой!" Шухов -- он и "одинок", он и "далёк от народа", живёт,
ничтожная личность, желудком -- и не борется! Вот что больше всех стало
возмущать: [почему Шухов не борется]? Свергать ли ему лагерный режим, идти
ли куда с оружием -- об этом не пишут, а только: [почему не борется??] (А уж
готов был у меня сценарий о Кенгирском восстании, да не смел я свиток
развернуть...)

Сами не показав нам ни эрга борьбы, -- они требовали её от нас
тонно-километрами!

Так и всегда. После рати много храбрых.

"Интересы Шухова, честно говоря, мелки. А самая страшная трагедия культа
личности в том, что за колючей проволокой оказались настоящие передовые
советские люди, соль нашей земли, подлинные герои времени", которые "тоже
были непрочь закосить лишнюю порцию баланды... но доставали её не
лакейством". *(12) (А -- [чем?] Вот интересно -- а [как?])

"Солженицын сделал упор на мучительно трудных условиях. Он [отошёл от
суровой правды жизни]". А правда жизни в том, что оставались "закалённые в
огне борьбы", "взращенные ленинской партией", которые... что же? боролись?
нет, [глубоко верили], что пройдёт мрачное время произвола".

"Убедительно описаны некоторыми авторами муки недоедания. Но кто может
отрицать, что [муки мысли] во сто крат сильнее голода?" *(13) (Особенно если
ты его не испытал.)

А в том и муки их мысли: что' же будет? ка'к будет? когда' нас помилуют?
когда ж нас опять призовут руководить?

Так ведь и весь XXII съезд был о том: кому хотели памятник ставить?
Погибшим коммунистам! А просто погибшим Иванам? Нет, о них речи не было, их
и не жаль. (В том-то и мина была "Ивана Денисовича", что подсунули им
простого Ивана.)

Порхали, трепали крыльями в бреши не уставая, уже второй год подряд. А
кто мог паутинкой легенды затягивать -- затягивал. Вот например, "Известия"
*(14) взялись поучить нас и как надо было бороться: оказывается, [бежать]
надо было из лагеря! (не знали наши беглецы адреса автора статьи Н.
Ермоловича! вот бы у кого и перекрыться!.. Но вообще советик вредный: ведь
побег подрывает МВД!) Ладно, бежать, а -- дальше?

Некий Алексей, повествуют "Известия", но почему-то фамилии его не
называют, якобы весной 1944-го года бежал из рыбинского лагеря на фронт -- и
там сразу был [охотно] взят в часть майором-политработником ("круто тряхнул
головой, отгоняя сомнения"), фамилии майора тоже нет. Да взят не
куда-нибудь, а в полковую разведку! да отпущен в поиск! (Ну, кто на фронте
был, скажите: майору этому погоны недороги? партбилет недорог? В 41-м еще
можно так было рискнуть, но в 44-м -- при налаженной отчётности, при
СМЕРШе?) Получил герой орден Красного Знамени (а как его по документам
провели?), после войны "поспешил уйти в запас".

А второго называют нам полностью: немецкий коммунист Ксавер Шварцмюллер,
бежал к нам от Гитлера в 1933-м, арестован в 41-м как немец (это всё
правдоподобно). Ну, сейчас мы узнаем, как должен бороться в лагере истинный