здесь я не выиграю, каждый живет своей методой.
двадцати, и сделал сразу десять ставок: Щеколдин понял, что тот играет
здесь давно, лгал, будто ни разу не был в казино; выиграл семьдесят
франков, сел на освободившийся стул, достал из кармана блокнотик и
карандаш, начал записывать те номера, на которые падали выигрыши, - так
только профессионалы себя ведут, дилетанты быстро проигрываются и
отваливают восвояси, лишь м а с т а к норовит выстроить схему; коли, к
примеру, давно не выпадало на первую десятку из тридцати шести заветных
цифр, надо ставить именно на первые, глядишь, десяток тысяч в кармане,
шальные, счастливые, с л а д к и е деньги!
глаза, алчно следившие за стремительным бегом шарика, пущенного рукою
крупье на мягко вертевшуюся рулетку.
уверенно; внутри у него сомнения нет, живет собою, челюсти крепкие, но
запугать его можно, слишком высоко о себе думает, а на донышке в нем
страх".
более, спружинился весь, начал кусать заусенцы, сделал крупную ставку,
ошибся на одну цифру, проиграл и лишь после этого начал искать глазами
Щеколдина; подошел к нему:
протянул Богрову молча.
пару раз выиграл, потом ж а х н у л тысячу франков на цифру одиннадцать,
она еще ни разу не игралась за вечер; шарик остановился на двенадцати.
Богров поставил еще одну тысячу на одиннадцать, и шарик вновь лег рядом на
десять.
сразу даже понял, отчего оказался за столом один: почти все игроки
столпились там, где весь вечер стоял Щеколдин. Невысокий, неряшливо одетый
итальянец, с толстенной сигарой в углу толстого, безобразного рта,
выиграл, поставив на цифру "четыре"
когда итальянец глубоко затягивался, так глубоко, что сигара его делалась
на мгновенье словно бы разрезанной красным ободком шипящего жара.
остановился на цифре четыре.
принесли аккуратный ящичек, там - в упаковке - деньги, сто двадцать девять
тысяч шестьсот.
сказав это, начал багроветь, будто после апоплексического удара.
сговоре, тот воссел на трон, крутанул шарик, и снова выпала четверка.
казино, словно бы подстреленный, никак упасть не может, еще бы, четыре с
половиной миллиона, состояние!
наблюдая, как служители накрывали столы черным сукном, - работа казино
была прервана, все деньги из кассы взяты п о д л о п а т у. - А вы -
суетились...
завтра к вечеру, Николай Яковлевич?
же, не понял, принес две рюмашечки по тридцать граммов, Щеколдин несколько
раздраженно дважды повторил:
другого - вы мелко играли, вы нервничали, вон даже на мизинце до крови
кожу обгрызли... А ведь казино - шуточный риск в сравнении с нашим
делом... Вы нравитесь мне, в вас есть задор и ум, но, прошу вас, подумайте
еще, время п о к а есть, в какой мере вы готовы к делу? После того как вы
скажете "да" и узнаете объект, против которого надо будет работать, отказ
выполнить приказ, уклонение от д е л а означает для вас смерть. Только
поэтому я и повторяю вам: думайте, у вас еще есть время. Не скажу, чтоб
много, но - есть.
бы... А что вообще-то значит заиграться? Этот итальянец, который сегодня
снял банк казино, играл ведь, но не заигрался? Почему? Фатум? Или был в
сговоре с первым крупье, которого потом заменили? Какой смысл тогда было
оставлять деньги на четверке в третий раз? Просто он знал, что будет
выигрыш, он был н а д игрою, над нами, мелочевками, он делал главное дело
жизни, его ж теперь все узнают".
Европа узнает, завтра же в газетах раструбят.
бессмертие.
станет главным человеком мира в двадцатом веке, это уж точно.
Щеколдин. - Никогда и никому.
странного человека, заказавшего столь огромное количество русского
напитка, пожелал хорошего вечера и поинтересовался, что будут заказывать
себе гости на ужин.
скромности в тратах на себя, щедрость по отношению к Богрову. - Мне -
спагетти, а моему другу дайте самое вкусное из того, что у вас есть.
фирменное.
время, когда можно было переходить на дружество, отбрасывая отчество.
вы, спагетти.
с Богровым и сказал:
Виктор, ни Абрам... Лучше откажитесь, вы еще слишком молоды, мне, говоря
честно, жаль вас...
был Гоц, брат погибшего Михаила, подвижник террора.
в конце, когда Богров устанет, это будет для вас лучшая проверка; по тому,
как он среагирует, вы поймете все про его затаенные мысли".
акта... Я спрашивал вас, готовы ли вы на смерть во имя нашего дела...
Человек, который совершит р а б о т у, обязан остаться живым, и вы это
прекрасно понимаете...
боюсь ощутить неискренность... Скажите мне, обдумавши вопрос, ответьте
честно, испепеляюще честно, как и надлежит говорить
революционеру-террористу...
затягивает, - понял он, - этот человек может погрузить в такую пучину,
откуда уж выхода не будет; такой убьет, узнай про меня правду, у него
порою глаза останавливаются, как у маньяка".
неуверенный в себе, быстрый, как зверек, алчущий ласки человека, у
которого большая и сильная рука, ответил:
разверзшимся молчанием могилы, перед вечной недвижностью, перед крышкой
гроба и гвоздями, которые проржавеют, покроются черной теплой плесенью...
Да, я боюсь этого, а потому уповаю на память, которая вечна... На память
поколений по тем, кто отдает себя на алтарь революции... На ее кровавый,
ужасный алтарь... Но я не могу и не хочу быть слепою пешкой в руках
неведомых мне мастеров борьбы, против этого восстает мое существо; я готов
на все, но в союзе равных.
вы можете прожить здесь?