бендеровской бригады выслушивать критику своих действий.)
лагерей. Устроены были "лагпункты облегчённого режима" (и в Кенгире был
такой!): по сути, в зоне только спать, потому что на работу ходить
бесконвойно, любым маршрутом и в любое время (все и старались пораньше уйти,
попозже вернуться). В воскресенье же третья часть зэков увольнялась в город
до обеда, третья часть после обеда, и только одна треть оставалась не
удостоенной прогулки. *(3)
можно ли в таких условиях [работать?] и на какой успех можно рассчитывать?
лагерную эпоху до 1954-го описал так: "Полный разгул! Кто не хотел -- и на
работу не ходил. За свои деньги покупали телевизоры". *(4) У него остались
очень мрачные воспоминания от той короткой недоброй эпохи.
как проситель, не имея позади себя ни плётки, ни БУРа, ни шкалы голода!
тараном [зазонного содержания]: арестанты вообще уходят жить за зону, могут
обзаводиться домами и семьями, зарплата им выплачивается, как вольным, вся
(уже не удерживается на зону, на конвой, на лагерную администрацию), а с
лагерем у них только та остаётся связь, что раз в две недели они приходят
сюда отмечаться.
вместе! -- а юридические органы еще восхваляли это зазонное содержание как
гуманнейшее и новейшее открытие коммунистического строя! *(5)
Погубить великий Архипелаг, погубить, рассеять и обескуражить сотни тысяч
[практических работников] с их жёнами, детьми и домашним скотом, свести на
ничто их выслугу лет, их звания, их беспорочную службу!
Верховного Совета" или проще "разгрузочные" и, отстраняя лагерное
руководство, заседали в штабном бараке и выписывали ордера на освобождение с
такой лёгкостью и безответственностью, будто это были ордера на арест.
Надо было что-то предпринимать! Надо же было [бороться!]
жребиев: либо оно будет замолчано, либо оно будет оболгано. Я не могу
назвать значительного события в стране, которое избежало бы этой рогатки.
замалчивалось, когда же что-нибудь о нём писали -- то лгали: во времена ли
великих Каналов или о разгрузочных комиссиях 1956-го года.
необходимости, мы сами способствовали, чтобы сентиментально прилгать тут.
Ведь как же не растрогаться: мы привыкли к тому, что даже адвокат нападает
на нас, а тут прокурор -- и нас защищает! Мы истомились по воле, мы
чувствуем -- там какая-то новая жизнь начинается, мы это видим и по лагерным
изменениям -- и вдруг чудодейственная полновластная комиссия, поговорив с
каждым пять-десять минут, вручает ему железнодорожный билет и паспорт
(кому-то -- и с московской пропиской)! Да что же, кроме хвалы, может
вырваться из нашей истощённой, вечно-простуженной хрипящей арестантской
груди?
упихивает тряпки в дорожный мешок, -- [таково] ли должно было быть окончание
сталинских злодеяний? Не должна ли была бы эта комиссия выйти перед общим
строем, снять шапки и сказать:
десятилетиями вы томились тут, не виновные ни в чём, а мы собирались в
торжественных залах под хрустальными люстрами и ни разу о вас не вспомнили.
Мы покорно утверждали все бесчеловечные указы Людоеда, мы -- соучастники его
убийств. Примите же наше позднее раскаяние, если можете. Ворота -- открыты,
и вы -- свободны. Вон, на площадке, садятся самолёты с лекарствами,
продуктами и тёплой одеждой для вас. В самолётах -- врачи.
смысл. Разгрузочная комиссия -- это аккуратный дворник, который идёт по
сталинским блевотинам и тщательно убирает их, только всего. Здесь не
закладываются новые нравственные основы общественной жизни.
Заключённые по одиночке (опять разобщённые!) вызываются на комиссию в
кабинет. Несколько вопросов о сути его судебного [дела]. Они заданы
доброжелательно, вполне любезно, но они клонятся к тому, что [заключённый
должен признать свою вину] (не Верховный Совет, а опять-таки несчастный
заключённый!) Он должен помолчать, он должен голову склонить, он должен
попасть в положение [прощённого], а не прощающего! То есть, маня свободой,
от него добиваются теперь того, чего раньше не могли вырвать и пытками.
Зачем это? Это важно: он должен вернуться на волю робким! А заодно протоколы
комиссии представят Истории, что сидели-то в основном виноватые, что уже
таких-то зверских беззаконий и не было, как разрисовывают. (Может быть, и
финансовый был расчётец: не будет реабилитации -- не будет реабилитационной
компенсации. *(6) [Такое] истолкование освобождения не взрывало и самой
системы лагерей, не создавало помех [новым поступлениям] (которые не
пресекались и в 1956-57-м), никаких не получалось обязательств, что их тоже
освободят.
себя виновным? Тех [оставляли сидеть]. Не очень было их и мало. (Женщин, не
раскаявшихся в Дубровлаге в 1956 году, собрали и отправили в Кемеровские
лагеря.)
лет за мужа-бендеровца, от неё потребовали теперь признать, что сидит за
мужа-[бандита]. "Ни, нэ скажу". -- "Скажи, на свободу пойдешь!" -- "Ни, нэ
скажу. Вин -- нэ який не бандит, вин -- ОУНовец". -- "Ну, а не хочешь --
сиди!" (председатель комиссии -- Соловьёв). -- Прошло всего несколько дней,
и к ней пришёл на свидание едущий с севера муж. У него было 25 лет, он легко
признал себя бандитом и помилован. Он не оценил жениной стойкости, а
накинулся на неё с упрёками: "Та казала б, шо я -- дьявол с хвостом, шо
копыта у меня бачила. А яка мини теперь справа с хозяйством та детьми?"
еще три года сидеть.
сочетание звёзд сошлось на небе Архипелага в 1955-56 годах. Это были его
роковые годы и могли бы стать его последние годы!
о своей стране, еще были бы пронизаны и пропитаны ну хотя бы только своим же
Учением, но безраздельно, без "личного сектора", бескорыстно -- когда же,
как не в эти годы было им оглянуться, и ужаснуться, и зарыдать? Кто ж
пропустит в "царство коммунизма" с этим кровавым мешком за спиной? Он весь
сочится, он пятнает багрово всю спину! Политических распустили -- а
[бытовиков] миллионы кто же напек? Не производственные ли отношения? не
[среда] ли? Не мы ли сами?.. Не [вы] ли?
Отложить попечение о морском флоте Сукарно и гвардии Квамо Нкрумы! Хотя бы
сесть да затылок почесать: как же нам быть? Почему наши лучшие в мире законы
отвергаются миллионами наших граждан? Что заставляет их лезть в это
гибельное ярмо, и чем невыносимее ярмо -- тем еще гуще лезут? Да как, чтобы
этот поток иссяк? Да может законы наши -- не те, что надо? (А тут бы не
обошлось подумать о [школе] задёрганной, о [деревне] запущенной, и о многом
том, что называется просто [несправедливостью] без всяких классовых
категорий.) Да тех, уже попавших, как нам к жизни вернуть? -- не дешёвым
размахом ворошиловской амнистии, а душевным разбором каждого павшего -- и
[дела] его, и личности.
гнил в нашем теле -- хватит?
в душе и вовсе ничего не отзванивает. Пусть Архипелаг еще на сорок лет
останется, а мы займёмся Асуанской плотиной и воссоединением арабов!
вдруг как бы перестали действовать некие физические законы, к которым мы
привыкли; когда предметы стали на диво двигаться против сил поля и против
сил тяжести, -- нельзя будет не поразиться, как много возможностей на
короткое время сошлось в этих руках, и как возможности эти использовались
лишь как бы в игру, в шутку, а потом покидались беспечно. Удостоенный первой
после Сталина силы в нашей истории -- уже ослабленной, но еще огромной, --
он пользовался ею как тот крыловский Мишка на поляне, перекатывая чурбан без
цели и пользы. Дано ему было втрое и впятеро твёрже и дальше прочертить
освобождение страны -- он покинул это как забаву, не понимая своей задачи,
покинул для космоса, для кукурузы, для кубинских ракет, берлинских
ультиматумов, для преследования церкви, для разделения обкомов, для борьбы с
абстракционистами.
Нужно было натравить его на интеллигенцию? -- ничего не было проще. Нужно
было его руками, разгромившими сталинские лагеря -- лагеря же теперь и
укрепить? -- это было легко достигнуто! И -- [когда?]
распоряжения по лагерному режиму! Они продолжены в 1957 году -- году прихода
Хрущева к полной безраздельной власти.