отправиться к богам, улыбаясь. Всего один поцелуй, и все остальное, что
было со мной в жизни, исчезнет как дым.
занялась ставнем.
болтались за ее спиной.
привели меня обратно? Искры веселья в твоих глазах, румяный жар щек?
Конечно же, я знаю, что такую красоту всегда стерегут драконы, но сердце
мое оставалось здесь с весны, со дня, когда я впервые увидел тебя. Никакие
угрозы, никакая опасность не остановили бы меня от...
одолеть. Фриду нельзя было назвать хрупкой девушкой, и я удерживал ее
вполсилы. Мы крутились, шатаясь, под овощами. Я тщетно пытался прижать ее
губы к моим.
я.
разум он уже не сможет!
твоих локтей!
наступить мне на босую левую ногу. Я поджал ногу, схватившись за нее
обеими руками, и запрыгал на другой ноге, сдавленно бормоча нечто
маловразумительное на дразильянском, йоркобинском и даже вуззианском.
Когда я снова обрел способность говорить более или менее внятно, она
возилась со ставнем. Упорная женщина.
Как только он вернется в дом, ты побежишь туда и возьмешь лошадь.
Возможно, ты не успеешь оседлать...
повернулась ко мне, демонстрируя раскрасневшиеся щечки.
интересно. Нет, я ни за что не уеду отсюда без тебя, мой бесценный горный
цветок.
тебя!
умер счастливым?
более восхитительным, чем я ожидал. Ее поцелуй... Должно быть, хромая
обратно в гостиную, я улыбался как идиот.
возвращении не застать меня в доме, он молнией бросился бы на конюшню -
прежде, чем я успел бы отпереть ее, не говоря уже о том, чтобы вывести
коня. И потом, я все равно не собирался убегать отсюда.
ларец. Самое время начинаться новой истории.
вдруг многое стало совершенно очевидным.
19. РАССКАЗ СЛУЖАНКИ
меня знают как Хайди. Я работаю... то есть работала до... несколько дней
назад... горничной в доме маркграфа фон дер Краффа. То есть не в замке, а
в его городском доме, в Гильдербурге.
просто Рози. У кухарки, что была после нее, была дочка, так ту тоже звали
Розалинда, вот я и думаю, что меня стали звать Хайди, чтобы с ней не
путать.
он солдатом, наемником и помер, раненый стрелою при осаде Хагенварка. Это
все было еще до того, как мать моя пришла в Гильдербург, так что никто его
и не помнит вовсе. Ну, из тех, кого я знаю. Я даже не знаю, как его звать
было, когда он был в солдатах. Мама никогда об нем не рассказывала, а
может, это я не помню. Я ведь тогда маленькая была совсем. Ни того, на
кого он был похож, ничего такого. Она говорила только, что он у нее был из
благородных, а вот того, как они повстречалися, ничего такого не говорила.
Она всегда плакала, как вспоминала об нем.
говорили, всем детям кажется, что ихняя мать самая красивая. У нее были
темные волосы и темные глаза. Кажись, она была еще высокая... не помню
точно. Она померла от чахотки. Я тогда, наверно, была совсем маленькая, я
только помню, что однажды ее не увидела больше.
мне, а она позволила оставить меня. Она добрая, правда? Не каждый ведь
позволит, чтобы в доме бесполезная сирота росла? Я замка ихнего ни разу не
видела, то есть не помню такого, но городской дом у них большой, а замок -
тот еще больше, так мне говорили. Я живу... то есть жила... на чердаке, но
зимой нам позволяют спать на кухне, там теплее.
кастрюли... ну и полы тоже. Я девушка честная. Я стараюсь как могу, чтобы
мной были довольны. Кухарка меня часто хвалит за хорошую работу, не то что
некоторых. Она мне даже деньги доверяет и отпускает за покупками на рынок,
И я не позволяю садовникам и лакеям, чтобы они приставали.
наверно, не поверите, но капитан Тигр и ее светлость меня порасспросили и
теперь верят. Я девушка честная, я врать не буду.
за весеннюю уборку, это мы каждый год так убираемся, как они уедут. Ну, в
других-то домах это раньше делают, но это все потому, что мы ждем, покуда
маркграф уедет. Прислуга из других домов над нами смеется, мол, мы всегда
поздно спохватываемся, да только мы убираемся ничуть не хуже ихнего.
молодого господина, вот она меня и послала с ящиком зимних одеял на
чердак. То есть не на тот чердак, где прислуга спит. Тот в западном крыле,
а этот - в южном, и там хранят всякое добро, и там всегда темно и воздух
спертый, и я всегда боюсь нацеплять паутины на чепец. Фрау Мюллер
ругается, если что. Там полно всяких ящиков, и сундуков, и разного добра,
и оно там хранится уже много лет. Ну, нашла я место для ящика, что
принесла, и поставила его биркой наружу - это фрау Мюллер так велит, - и я
не тратила там время зря, а пошла обратно на лестницу, а как спустилась
немного, кто-то со мной и заговорил.
важного сказать должен.
парня только шутки на уме, это кухарка так говорит.
время послушать, потому как я тебе много чего скажу такого важного.
него на уме штучки похуже, чем у Раба, вот я и говорю, вроде как ему:
здесь не заперла!
все думала, что это Дирк, вот и решила, что поделом ему, пусть посидит
взаперти. Потом я услышала, как Дирк с Анной хихикают в углу бельевой,
стало быть, это не он был, а потом я вроде как обо всем этом забыла до тех
пор, как спать легла. А как легла, так вспомнила, что дверь-то заперла, и
стала думать, что это я, может быть. Раба там оставила. А в том крыле ведь
никто и не живет, как господа уедут. Я все печалилась, что вот заперла
Раба и он там кричит-кричит, а его до зимы так и не услышит никто. И как
вспомню, я ведь до самого вечера его не видела, даже за ужином, а чтобы он
обед или ужин пропустил, такого не бывает. Это я только назавтра узнала,
что кухарка его словила в кладовке, где он в варенья залез, да заперла его
в погреб без ужина, а тогда я этого и не знала вовсе, а только лежала и
все не спала, а печалилась. Ну и допечалилась до того, что встала -
потише, чтобы Анну не разбудить, - и надела халат, и пошла на цыпочках в
то крыло.
ведь решила бы, что это я словно распутница какая иду к Дирку или еще кому
из парней, и тогда выгнала бы меня вон из дома, как уже бывало кое с кем.
Но я дошла до двери на чердак, и отперла ее, и отворила тихо, и говорю:
Никитин Юрий
Маккарти Кормак
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Орлов Алекс
Лондон Джек