Здесь мне удалось отбить довольно большой кусок; я взвесил его в руке. Он
был светло-бурый и легкий. Легкий, как... как бакелит.
потере связи, о том, что будет со мною через несколько часов, - мне
хотелось только, чтобы со мною был кто-нибудь из товарищей, чтобы я мог
поделиться этим необыкновенным открытием. Еще раз, но уже другими глазами,
оглядел я буроватый пейзаж. В нем было что-то вызывающее тревогу, но что
именно? Раньше я этого не замечал. Я начал вспоминать... Да, на что же он
похож? И вдруг понял: все вокруг выглядело как-то неправдоподобно, словно
огромных размеров театральная декорация. И это было неприятно. Декорация
величиной со сцену или даже с поле - пускай, но здесь лежали десятки,
сотни квадратных километров бакелита или похожей на него массы -
искусственной пластмассы, из которой на Земле делают пресс-папье или
"вечные ручки"! В этом было что-то гротескное и в то же время зловещее.
потом пошел по направлению к Мертвому Лесу. Однако, сделав несколько
шагов, поспешно, почти бегом, повернул вдруг без всякой причины назад.
Радио было у меня в скафандре, так что сигналы ракеты, если бы она
отозвалась, я бы услышал, но... я вернулся. Побудил меня к этому даже не
страх, а более сильное ощущение, которого я никак не мог преодолеть, -
здесь все было чуждым. Чуждым было низкое нависшее белое небо, сиявшее,
несмотря на тучи, ярким светом; чужды были неподвижность воздуха, равнина,
покрытая плоскими холмами, странный сухой стук, который издавали сапоги
при ходьбе по этой мертвой равнине.
равнины, которая прилегала к Мертвому Лесу, и обдумывал свое положение.
Если за сорок восемь часов мне не удастся связаться с товарищами, мне не
хватит воздуха. Тогда придется решать, что с собою делать. Но пока у меня
есть воздух, пища и самолет, чем я должен заняться в первую очередь?
Конечно, своей основной обязанностью: исследованием планеты. "Что ж, это
правильно, - раздумывал я далее. - Но если ракета вдруг появится, когда я
буду далеко от самолета? Ведь пока я добегу, она исчезнет в тучах, и я
потеряю, быть может, последнюю надежду на спасение. Значит, сидеть на
крыле самолета и ждать помощи?" Мой инструктор на центральной авиастанции
любил задавать один вопрос, особенно новичкам: что должен делать летчик в
случае вынужденной посадки в пустыне, в горах или вообще в безлюдном
месте? "Все, что возможно", - отвечали ему. "А если этого окажется мало?"
- "Тогда все, что невозможно!" Быть может, это звучит несколько наивно и
бесхитростно, но одному из моих коллег удалось выбраться из зыбучих
песков, где разбился его почтовый самолет: он шел пять дней, не глотнув за
все время ни капли воды, хотя ученые говорят, что без воды человек умирает
гораздо раньше. Когда его спросили, о чем он думал, когда шел, он
процитировал изречение нашего шефа.
внимание и главным образом то, что планета обитаема. Не будет ли слишком
легкомысленным оставить самолет без охраны? Конечно, но что поделаешь? Я
снова вскочил на крыло, взял в каюте маленький излучатель - конусообразный
аппарат с широкой рукоятью, - перевесил его через плечо и пошел к обрыву.
Через минуту я уже был у самого края.
стоял, рос Мертвый Лес. Глаз останавливался на кустах с длинными
блестящими ветками, на конусообразных сталагмитах, каких-то полупрозрачных
массах, лежавших, словно клубки змей, на бугристых сосульках,
ощетинившихся отростками, похожими на кораллы или на полипы. Эти растения
казались искусственно изваянными и были похожи на те, какие рисует мороз
на стекле, но только еще расцвеченные во все цвета радуги. Верхушки,
блестевшие отраженным светом, создавали иллюзию волнующейся поверхности
моря. Через некоторое время я заметил, что все размещено было здесь не так
уж хаотично: кое-где виден был определенный порядок. Неподалеку от моего
наблюдательного пункта край обрыва поднимался на несколько метров. Я
взошел на это срезанное с одной стороны возвышение, чтобы увидеть как
можно больше. Метрах в трехстах от меня в глубине Мертвого Леса виднелась
большая впадина. Окружавшие ее минеральные образования были ниже остальных
и более округлой формы. Самый центр впадины, окруженный, видимо,
кольцеобразным валом, как мне представлялось, был совсем гладким, но я не
мог сказать этого наверняка, так как его частично заслоняли кроны
ближайших деревьев. Зато я видел ясно, что чем дальше от этого места, тем
выше и остроконечное становятся мертвые деревья. Я решил спуститься и
рассмотреть их поближе. Обрыв, которым кончалась равнина, шел везде
отвесно. От уровня Мертвого Леса меня отделяло не более четырех метров. Я
заколебался. Кристаллические изваяния, светившиеся чистым и каким-то
застывшим блеском, стояли совсем близко подо мною. Любопытство
превозмогло. В последнюю минуту, когда, ухватившись за край обрыва, я уже
сползал по его отвесной стене, у меня мелькнула мысль: "А была ли при
конструировании скафандров предусмотрена возможность совершения в них
прыжков?" - но, слегка оттолкнувшись вниз, я уже упал на четвереньки,
потом встал и повернулся спиной к стене обрыва. Мертвый Лес стоял прямо
передо мной.
что-то вроде окаменелых полупрозрачных стволов, расщепленных вверху на
острые разветвления. Выше и ниже, над самой головой и у самой земли,
торчали осыпанные мельчайшими иголочками иглы - не то листья, не то рога,
- и в их глубине переливались и чередовались яркие радуги.
Проверив теперь направление, я отправился вглубь леса, с трудом передвигая
ноги в гуще хрустящих и резко скрипящих обломков. Подкованными сапогами я
давил фиолетовые кристаллы. Стволы мертвых деревьев имели винтообразное
строение, словно были сплетены из толстых стеклянных жил, и все они
закручивались вправо. Я все время поглядывал на компас, стараясь сохранять
направление, хотя это и было нелегко. Случалось, я запутывался в
переплетающихся "оленьих рогах" и тогда вынужден был искать другую дорогу.
Однако, кружась и плутая, я все же приближался к цели: в этом меня
убеждали оплавленные, округленные минеральные формы, появлявшиеся все в
большем количестве. Все меньше попадалось кристаллических игл, шпаг и
лучей, зато показались блестящие радужные образования, словно застывшие
фонтаны, поднимающиеся из земли неподвижными струями толщиной в руку
взрослого человека. Пробираясь среди них, я даже жмурился от вспыхивающих
отсветов, внезапных искр, бликов и теней. В чаще пылали алмазным трепетом
синие, желтые, фиолетовые, карминовые тона. Иногда какая-нибудь выпуклая
поверхность, издали блестевшая чистым серебром, при моем приближении гасла
и делалась матовой, словно припорошенная пеплом. Однажды, застряв в узком
просвете между ветвями застывшего фонтана, я рванулся, и преграда рухнула
с испугавшим меня громким треском: мне показалось, что треснул шлем.
собою толстыми распластанными ветвями, словно их пригибала невидимая сила.
со всех сторон красок я не сразу обратил на это внимание, думая, что так
преломляется в стеклах шлема наружный свет. Но вдруг красный свет
усилился, и я увидел, что его источник находится внутри шлема. Над экраном
радара в шлеме помещен матовый шарик, указатель прибора, чувства тельного
к радиоактивным излучениям. На Земле во время испытаний скафандров мы
входили в экспериментальную камеру, в центре которой находилась колба с
некоторым количеством сильно радиоактивного вещества. С приближением к ней
внутри матового шарика начинал светиться красный огонек, который по мере
приближения к источнику радиации становился все ярче, словно раздуваемая
головешка. Но сейчас указатель не светился, а пылал, как огромный кровавый
глаз, наполняя всю внутренность шлема багровым светом. Я остановился.
Блеск усилился настолько, что мешал смотреть в стекло. Да, место это было
очень опасным, так как где-то здесь, очевидно, находился источник мощных
излучений, и я решил как можно скорее отсюда уходить. Я прошел несколько
шагов в сторону под нависшими над головой сталактитами. Красный свет стал
слабее. Пошел дальше, перескакивая через скрученные, как корни, жилы
блестящей массы. Свет опять усилился. У меня в кармане был ручной
индикатор радиоактивности, похожий на маленький пистолет со светящейся
шкалой там, где у обычного пистолета находится курок. Я приподнял ствол
прибора. Мертвый Лес вовсе не был таким укромным и спокойным местом, каким
казался издали. Стрелка прибора плясала, как сумасшедшая, то и дело
пробегая шкалу до конца и ударяясь в упорный штифтик с такой силой, словно
хотела сломать его.
волнения - термометр показывал шестьдесят восемь градусов по Цельсию.
Лучше было отказаться от дальнейшего путешествия. Прогулка в таких
условиях могла обойтись мне дорого. Я знал, что комбинезон пропитан
веществом, поглощающим излучения, но он был слишком тонким, чтобы служить
надежной защитой. Сюда можно было идти лишь в специальном, гораздо более
плотном снаряжении, со слоем камекса в качестве экрана. Такие скафандры у
нас на "Космократоре" были. Когда я подумал об этом, мне пришло в голову
что я, быть может, никогда больше не увижу "Космократор", но что все же
нужно, несмотря на это, идти дальше.
Излучение росло и падало скачками. Я заметил, что оно усиливается, когда я
обращаю прибор к синеватым, стеклянистым стволам. Они были выше и толще
других и стояли на некотором расстоянии друг от друга, так что я в свое
стекло никогда не видел больше двух сразу. Я подошел к такому стволу. Он
был не такой прозрачный, как мне показалось сначала: эту иллюзию создавали
искаженные отражения на его поверхности. Когда я приблизился к нему,
красный свет внутри шлема так и запылал, словно кто-то живой предупреждал
меня об опасности. Внутри ствола под прозрачным слоем тянулся узкий пояс,
вернее цилиндрическая полоса неопределенного цвета: в зависимости от
места, с которого на него смотришь, она казалась то черно-красной, то