Гарпократу, мифическому богу молчания, две розы, чтобы тот молчал и никому
не говорил о шалостях богов. А Гарпократ обиделся и бросил розы с обрыва.
Цветы, упав, окаменели, обратились в скалы... Роза, Сэм, - эмблема
молчания. Лепестки ее бутона плотно сжаты, как губы, не желающие выдать
тайну. Пока не кончен контракт, Сэм, помните о розе и молчите...
В тот день Добби был задумчив, печален и как бyдто расстроен.
Вечером я подошел к решетке, чтобы взглянуть на скалу Двух Роз, и
отпрянул. На шоссе у скалы внизу стоял маленький человек и внимательно
рассматривал в бинокль виллу Добби.
Так прошла зима. Моя тоска по дому становилась все сильней, и, наконец,
наступило такое весеннее утро, когда мне снова страстно захотелось хоть
одним глазом взглянуть вблизи на отца, на дядюшку и на Эдит Уинтер. Я
больше не мог противиться этому желанию и решил, что свято выполню
контракт и ни с кем в Эшуорфе не промолвлю ни слова. Я только взгляну
издали на отцовский домик, на Эдит и возвращусь. Был как раз очень удобный
для отлучки момент. Добби заперся наверху и сказал, что он занят
перепиской своей рукописи и не выйдет к обеду. Мигли возился в кухне. Я
небрежным тоном сказал ему, что буду работать в виварии и чтоб он меня не
беспокоил. А то была у Мигли такая скверная манера: вдруг показываться в
сарае, смотреть на меня, что-то ворчать себе под нос и потом удаляться.
С трепетом перешагнул я порог железной ограды.
Знакомыми с детства тропинками я быстро спускался в Эшуорф. Так было
ближе. Легкомысленно я радовался, как птица, вылетевшая из клетки.
Казалось, будто еще вчера я бегал по этим холмам вместе с мальчишкой Эдом
и другими, сорванцами, спускался по этим заросшим диким терновником
склонам. Здесь я мечтал побродить по белу свету. О, каким сплошным
праздником рисовалось мне тогда кругосветное путешествие и каким жестоким
испытанием оказалось оно для меня в действительности! Впрочем, я не жалел
об этом. Узнав невзгоды бродячей жизни, я в то же время познал очарование
постоянной смены впечатлений. Жестокость судьбц часто оказывается мнимой.
Судьба заставила меня бродить по планете, но зато она познакомила меня с
жизнью в самых интересных ее проявлениях.
Такие мысли пришли мне в голэву, когда, не оглядываясь, приближался я к
скале Двух Роз, бодро спускаясь по извилистой знакомой тропе. Она
по-прежнему камениста и по обочинам окаймлена вереском, просыпающимся от
зимней спячки под влиянием весеннего воздуха и солнца. Вот старый
обгоревший пень громадного дуба, когда-то сожженного в бурю молнией. Около
него пробивались сквозь прошлогоднюю листву крупные темные фиалки,
напоминавшие глаза Эдит. Лишайники облепили почерневшую кору старого пня,
а хлопотливые муравьи уже построили здесь свой затейливый городок. Когда
они успели это сделать? Да, прошли дни моего детства. Оно теперь далеко
позади вместе с той бурной ночью, когда весь Эшуорф смотрел снизу на
пылавший дуб.
А вот и скала Двух Роз! Дожди и ветры разрушили вершины громадных камней.
Издали они напоминали очертания цветочных тугих лепестков. Сколько раз
любовался я отсюда прелестным видом побережья и никогда не мог наглядеться
досыта! Картина здесь была более выпукла и красочна, нежели с вершины
Черного Холма. Прямо передо мной расстилалась величественная ширь океана и
приятная округлость Эшуорфского залива. Маяк у мыса Джен казался крохотной
спичкой, воткнутой в извилистый берег. На далеком горизонте низкие
слоистые облака сливались с густыми полосами дыма. Там совершали свои
рейсы пароходы линии Европа-Америка. По берегу направо в дымке веселого
теплого утра растянулись поселки Олдмаунта. Домиков Уэсли с его шлюзами на
канале не видно - они скрыты от меня горой Шарпи, позади которой должен
тянуться тоннель Фомы. Коричневое пятно крыши замка с четырьмя готическими
башенками выглядывает из-за лесистых холмов. Это замок Олдмаунт. А под
ногами у меня совсем близко Эшуорф. У берега знакомые очертания пристани,
мачты рыбачьих шхун, белые пятнышки парусов гоночных яхт. Слева к ручью
тянутся ряды низких кирпичных сараев. Еще поворот, и я вижу памятный мне
мостик, где я простился с Эдит...
По рoвным улицам старого Эшуорфа я шагал с благоговейной медлительностью,
низко надвинув на глаза шляпу, чтоб не быть узнанным. Все так, как было.
Нет, вернее, почти так. Над "Нептуном" по-прежнему на проржавевших петлях
качалась полинявшая вывеска с угрожающим трезубцем бога морей. Но теперь
лица бога не видать. Оно окончательно смыто потоками осенних ливней, а
трезубец искривлен и беспомощен. Но под тентом трактира и сейчас, как
обычно, матросы играли в кости, курили, стучали стаканами, обменивались
крепкими солеными словами. В окне аптеки по-прежнему красовалась сушеная
ящерица, а громадные стеклянные шары. наполненные разноцветными
жидкостями, величественно покоились по сторонам ее. Помню, по вечерам
старый Орфи зажигал позади шаров огарки, тогда ящерица лежала а
таинственном сине-эеленом освещении. И каждому было ясно, что здесь аптека.
Когда я вошел в аптеку, там вместо старика Орфк с покупателями занимался
молодой дрогист. По выпуклым бараньим глазам и веснушкам я узнал в нем
Эда. Но странное дело, Эд совершенно не узнал меня, хотя, забывшись, я
приподнял шляпу, и Эд отлично видел меня. Нас разделяло только неширокое
пространство аптечного прилавка, и Эд вопросительно смотрел мне прямо в
глаза.
- Что прикажете, сэр?
- Нет ли у вас средства от одышки? - произнес я, от волнения еле переводя
дыхание, боясь, что Эд узнaет меня. Было очень неосторожно с моей стороны
заходить в аптеку. Надо скорее убираться.
Но Эд сделал любезное лицо, которое делают приказчики перед незнакомым
покупателем.
- О, конечно... Вот пилюли... Эссенция несколько дороже...
Он поправил галстук, стягивающий его гуттаперчевый воротничок, и голос у
него приобрел лирический оттенок, как у его отца:
- Разрешите то и другое? Изготовлено нами по рецептам доктора Флита.
Кстати, позвольте вам вручить проспект и визитную карточку доктора. Он
принимает ежедневно.
Молча кивнув головою, я уплатил деньги. В аптеку вощел кто-то, настойчиво
требуя лакричного пoрошка. Это был маленький человечек в картузике с
длинным козырьком. Подходя к прилавку, он толкнул меня и не извинился.
Сунув в карман пилюли и эссенцию, я поспешил уйти.
Вот и харчевня "Королевский тигр". Мальчишки-газетчики бежали навстречу,
весело выкрикивая последние новости:
- Кража бриллиантов у герцогини Аксит! Митинг горняков в Уэсли!
Однорукий высокий старик в порыжевшем цилиндре и старомодном сюртуке
остановился около меня.
- Эй, газету!
Лохматый мальчишка сунул старику свежий номер и помчался дальше. Старик
ловко одной рукой развернул гaзету, про6ежал глазами по страницам и
равнодушно посмотрел на меня.
Дядюшка Реджи - это было он - не узнал меня, как и Эд. Вот он двинулся по
тротуару, расправляя плечи и выпячивая грудь. Мне нестерпимо хотелось
догнать его и крикнуть;
"Дядюшка, милый, постойте! Это я, ваш малыш Сэм. Расскажите мне об отце.
Как живет Эдит? А вы по-прежнему ходите в "Королевский тигр", чтобы
посидеть там вечерок за рюмкой померанцевой? Все еще философствуете там с
приятелями, родной мой?"
Дядюшка свернул в харчевню, а. я прошел боковой улочкой на старую Рыночную
площадь, пропахшую рыбой и гнилой зеленью. Вот пройду мимо лавок и увижу
за углом крышу отцовского домика. Но на углу тихой когда-то улочки теперь
расположилось круглое брезентовое сооружение, которое заставило меня
вспомнить мои артистические похождения. Вывеска с размалеванными рожами
возвещала о гастролях какого-то укротителя, и мальчишки возбужденно
вертелись около кассы этого бродячего цирка.
Доктор Флит важно направился со своими некрасивыми дочерьми, вероятно, за
билетами в цирк. Они отлично знали меня. Теперь, столкнувшись со мной,
все трое посмотрели на меня пустыми, безразличными глазами.
Домик отца показался мне необитаемым. Дым не вился над кухонной трубой. На
дощечке дома владельцем значился Реджинальд Бранд, а не Айзидор Пингль.
"Боже мой... Неужели отец?.."
Старая Оливия сидела на крыльце с вязаньем и не yзнала меня. Подойти к
ней? А мое слово? Контракт? Ведь Добби буквально вернул мне жизнь. Надо
быть честным по отношению к нему.
Я махнул рукой. Пустынно было и в садике Уинтеров.
Я медленно пошел обратно, тая в душе такую тоску, какой не испытывал
никогда.
"Проклятый контракт! - думал я, ускоряя шаги. - Пора обратно к Добби. Да,
скорее бы развязаться с ним..."
Весенней красотой блистал тот день. Солнце величественно горело над
спокойною гладью океана. Прохладный ветерок ласково касался моего лица.
Подъем не утомлял, так как я с детства привык лазать по горам.
"Но почему все-таки никто не узнал меня в Эшуорфе? Неужели я так
изменился?" - подумал я, выбравшись на площадку к вилле. За изгородью
слышался радостный лай Кипа, почуявшего мое приближение.
Я остановился, перевел дух, выгер влажный лоб носовым платком и вздрогнул;
мне показалось, что мое лицо... было не мое, а чужое.
Прозоров Александр
Свержин Владимир
Флинт Эрик
Русанов Владислав
Прозоров Александр
Распопов Дмитрий