не объяснишь мне кто ты такая и что сейчас творится в Вае.
тебя убить. Но я всегда относилась к тебе хорошо, варанец. Поэтому я отвечу
на твои вопросы.
обратил на них внимания. Потому что Люспена говорила такие вещи, от которых
у него, простого варанского солдата, волосы вставали дыбом. Хотя, казалось
бы, после всех событий этой ночи можно было разучиться удивляться на всю
оставшуюся жизнь.
народа наблюдаю за Медовым Берегом, потому что мы определили там, у вас,
большую опасность. Опасность, с которой ты сегодня столкнулся лицом к лицу.
Имя ей -- шардевкатраны. Я могу отчасти повелевать ими, но в ближайшие дни
они станут совершенно невменяемы. А потом -- приблизительно через неделю --
шардевкатраны окуклятся, подобно гусеницам бабочек. А потом, весьма скоро,
из них выйдут те, кого ваш Свод Равновесия остановить не сможет ни при каких
условиях. Вот почему и тебе, и мне надо попасть на наш корабль, который
сейчас мечет "молнии". И если нам посчастливится добраться до него, мы
отправимся в Новый Ордос.
раскат разрушительного грома.
Люспена, не оборачиваясь. -- И именно ее пытается остановить наш палубный
исчислитель, направляющий "молнии".
тон Люспены. Не получилось.
за кормой лодки. И выхватили из темноты пенные буруны -- словно бы несколько
собак, бешено колотя лапами по воде, изо всех сил стремились настичь их
лодку. И эти пенные буруны были уже совсем близко.
жестко сказала Люспена. -- Возьми это и не вздумай раскроить мне череп. Все
равно не выйдет.
набалдашником, а сама, обнажив широкий волнистый меч, перебралась на корму.
У Тэна мелькнула отнюдь не самая своевременная мысль, что он многое отдал бы
за одну ночь с этой женщиной, в руках которой волнистый, пламенеющий меч
смотрится волнующим знаком пламенной страсти. Нет, он не раскроит ей череп.
часть Переделанных Человеков и лодку настигли лишь четверо. Но и эти четверо
были страшными противниками.
наполняться водой. Люспена несколько раз нанесла рубящие удары в темноту за
кормой и была опрокинута на спину ответным выпадом костерукого. Тэн успел
заметить, что удар пришелся прямо в живот Люспены, но та совершенно не
пострадала -- только отчего-то сразу в нескольких местах с треском лопнуло
ее ночное платье.
собственной везучестью, опередив противника, тюкнул его по голове палицей.
Тот исчез под водой, но спустя несколько мгновений поразительно живучая
тварь вынырнула справа от Тэна и тот не успел опомниться, как страшная боль
пронзила его левую руку до самой шеи. Тэн не знал, что тварь метила ему
прямо в сердце и, будь они сейчас на суше, обязательно достигла бы своей
цели. Но у всякой одержимой и Измененной плоти есть свои пределы силы. Их
преследователи истратили слишком много, гоняясь вплавь за своими жертвами, и
их ночное зрение сильно пострадало от ослепительных вспышек "молний Аюта".
Если бы не это -- Тэн умер бы мгновенно.
противнику повторный удар по голове и набалдашник палицы полностью ухнул
вглубь пробитого-таки черепа с таким звуком, от которого приличных дам
должно бы сразу вытошнить. Но Люспена была не из "приличных". Заливаясь
жутковатым победным смехом, она изловчилась отсечь конечность другого
Переделанного, которая, проткнув днище, ободрала ей бедро и, угрожающе
щелкая костяной дланью-ножницами, наугад искала плоть своей жертвы.
которого текли непрошенные слезы, вызванные изуверской болью в сломанной
руке, понял, что надежды на спасение больше нет. И тут откуда-то слева
донесся выкрик на незнакомом Тэну языке. Голос был женским -- уверенным и
властным -- и прозвучал совсем близко. Люспена что-то задорно прокричала в
ответ. Тэн сообразил, что за неразберихой ночного боя не распознал в
скрипении и плеске весел приближения не то галеры, не то крупной лодки.
Тотчас же оттуда, откуда их окликали, донеслось громкое шипение и на их
гибнущую лодку обрушился ослепительный сноп света. Словно бы тысячу свечей
разом возожгли перед зеркалами и зеркала, собрав свет свечей воедино,
направили его туда, куда желали их хозяева.
готов нанести Люспене смертельный удар своей устрашающей рукой-клешней,
беспомощно заслонил свои выпученные глаза и вслед за светом в него вонзились
разом три метательных копья. Тэн успел только подивиться самоуверенности их
спасителей -- уйди любое из копий на четверть ладони в сторону и он, а не
Переделанный, упал бы в воду, пробитый насквозь копьем, -- а Люспена уже
столкнула спасенного и похищенного ею командира вайского гарнизона в воду.
был уже совсем близко. Тэн разглядел нос большого баркаса и весла, воздетые
вверх, словно крылья невиданной птицы или рога морского чудовища. А потом
его нежно подхватили под мышки два длинных багра. Но от этой нежности его
сломанная рука словно бы растеклась расплавленным свинцом и вместе с ней
растеклось и сгинуло все мироздание, что безумствовало вокруг, пронзенное
коваными двухлоктевыми наконечниками аютских метательных копий.
способу решения каких бы то ни было проблем крайне редко. То же касалось и
прочих видов холодного и метательного оружия.
Даже самого дрянного. Воин получше должен уметь убить врага голыми руками.
Даже не складывая ладоней в кулаки. Но настоящий воин не нуждается ни в
кулаках, ни в мече для того, чтобы утвердить свое превосходство, -- так
полагал Ибалар.
опасаясь при этом за свою жизнь. А вот из Лагхи предстояло для начала
сотворить посредственного воина. Что в понимании Ибалара было равносильно
сотворению первоклассного фехтовальщика.
мечу, Ибалар решил заняться его телом.
человеческий рост, вырытая на самой сухой из окрестных полян. Но так как
даже эта поляна располагалась в самом сердце Мертвых Болот, на дне вырытой
ямы всегда хлюпала зеленоватая жижа. Из этой ямы Лагха должен был
выпрыгивать без помощи рук и запрыгивать спиной вперед, не теряя при этом
равновесия. Поначалу это упражнение показалось Лагхе не только бредовым, но
и невыполнимым. Но после трех дней этого сумасшествия, оно стало вполне
обыденным развлечением. Но Ибалар не удовольствовался и этим. Спустя неделю
Лагха уже запрыгивал в яму на руках и выпрыгивал назад спиной вперед.
ветке каменного дуба, которая шла параллельно земле на высоте глаз Лагхи. А
потому висеть приходилось поджав колени.
Однажды утром он извлек из сундука полоску южного шелка длиной в сорок
локтей. И повязал ее конец вокруг шеи Лагхи так, чтобы основная часть ткани
стелилась у юноши за спиной. Он должен был бежать столь быстро, чтобы, пока
он бежит, конец шелкового шарфа за его спиной ни разу не касался земли. На
овладение этим трюком у Лагхи ушел почти целый месяц.
Ибалар предложил ему лист пергамента, на котором была записана какая-то
южная мура из разряда таких, каких было не жаль угробить и испачкать. Лагха
должен был прижать лист пергамента к груди и бежать так быстро, чтобы лист
держался лишь одним напором набегающего ветра. С этим пергаментом Лагха
освоился за три дня.
похвал. "Лучшая похвала -- та, которую достойный муж выскажет самому себе",
-- сказал он однажды. И Лагхе ничего не оставалось как хвалить себя самому.
Например, выбегая с крыльца домика на сваях на тропу с шелковым шарфом за
спиной, Лагха думал о том, что его доблесть не в том, чтобы бежать так
быстро, как требуется, а в том, чтобы во время этих безумных забегов по
болотным тропам ни разу не оступиться. Оступись он хоть раз, когда
поблизости нет Ибалара, и трясина проглотит его с большим аппетитом и без
всяких угрызений совести. То, что этого до сих пор не произошло, и есть
лучшая похвала ему, Лагхе. А смерть -- гораздо худшее наказание, чем все,
какие может измыслить Ибалар в случае его нерадивости. Почему-то в то, что
Ибалар действительно может убить его в любое мгновение, Лагхе верилось все
меньше и меньше. Слишком много сил потратил учитель на то, чтобы сделать
Лагху таким, каким он стал теперь. В воспитание жертвенных баранов не
вкладывают таких усилий.