Наглость, Суета и Предательство, о чем с неопровержимостью
должны свидетельствовать зубы м-ра Дарка.
балаганные уроды не намного хуже тех, кто на его долгой
памяти открывал и закрывал двери библиотеки. Но в одном он
уверен совершенно. В этом убедили его две строки Шекспира.
Их надо было поместить в центре книжного циферблата, ибо
именно они наиболее точно выражали суть его мрачного
предчувствия.
твердо убежден: если ему не удастся изжить наступающий ужас
сегодня ночью, он останется с ним на всю оставшуюся жизнь.
И он все поглядывал в окно, все поджидал: Джим, Вилли, вы
идете? Придете вы сюда?
нападавших от лавины книг всех веков и народов - ее с трудом
сдерживал порядок полок и разделителей.
воскресного вечера.
затаившихся в кустах под стеной библиотеки, то и дело шли
люди, заставляя ребят зарываться носами в палые листья.
может, какой-то парнишка, а может, Карлик, может, подросток
с сознанием Карлика, а может, просто сдуло несколько листьев
с дерева и бросило по подмерзшему после дождя тротуару.
Ладно. Было и ушло. Джим сел, а Вилли все еще лежал,
прижавшись к доброй, безопасной земле.
ее теперь боюсь. "Этим книжкам, поселившимся здесь, - думал
он, - сотни лет от роду. У них шелушится кожа от старости,
они расселись на полках, как стая грифов, крыло к крылу.
Только ступи в темные переходы - сразу миллион золотых
корешков так и вылупятся на тебя. Библиотека старая, и
Карнавал старый, и отец старый..."
он? А что, если они уже побывали здесь, изменили его,
переделали, наобещали с три короба, чего и дать не могут, а
он-то думает - у них есть, и мы войдем сейчас, а потом, лет
через пятьдесят, кто-нибудь возьмет книжку, откроет, а
оттуда на пол вывалимся, как сухие бабочкины крылья, мы с
тобой, а? Как сожмут нас, как засунут между страницами,
никто и не узнает, куда мы подевались...
действовать - и вот он уже колотит в библиотечную дверь.
Еще миг - и Вилли присоединился к нему. Куда угодно, лишь
бы убежать от уличной ночи, хоть в такую же ночь, но в
тепло, под крышу, за дверь. Если уж выбирать, пусть лучше
пахнет книгами... сил больше нет вдыхать запах мокрых
прелых листьев... Вот уже отворилась дверь, и на пороге -
отец со своей призрачного цвета шевелюрой. Они на цыпочках
прошли пустынными коридорами, и Вилли вдруг испытал безумное
желание свистнуть, как бывало иногда на кладбище после
захода солнца. Отец расспрашивал, почему они припозднились,
а ребята старательно припоминали все места, где прятались
днем. Они побывали в старых гаражах, отсиживались в
амбарах, пробовали скрываться даже на деревьях, но в конце
концов все это им надоело. Они вылезли из какой-то
очередной норы и заявились прямо к шерифу. Полчаса,
проведенные в участке, были прекрасны своей полной
безопасностью, а потом Вилли пришла в голову мысль побродить
по церквям, что они и сделали, облазив все церкви в городе,
от подвалов до колоколен. Неизвестно, насколько безопасны
были церкви на самом деле, но некое чувство защищенности там
возникало. А потом надоело и это. Скука и предвечерняя
тоска чуть было не погнали их на Карнавал, но тут, весьма
кстати, солнце село, и настала пора двигаться к библиотеке.
Весь день она представлялась им дружественным фортом,
крепостью на захваченных врагом землях, и только в самом
конце они испугались: а не сдалась ли и эта цитадель
арабам?
что это я все шепчу? - подумал он вслух. - Привык за этот
день. Вот чертовщина! - Он рассмеялся и тут же испуганно
оборвал себя. Из глубины библиотеки словно бы прошелестели
легкие шаги. Но это всего лишь вернулись отголоски его
собственного смеха, отраженные стеллажами, и кошкой
прокрались по переходам.
полуосвещенные библиотеки одинаково приглушают голоса, гасят
пыл, вынуждают говорить вполголоса из страха перед
призрачными отголосками, продолжающими жить и после вашего
ухода.
разложил свои фолианты. Здесь все переглянулись, каждый
поразился бледности другого, но говорить об этом не стали.
отец Вилли, придвигая ребятам кресла.
о приближавшейся, по его словам, грозе, о ночном поезде, о
том, как странно разворачивался на лугу Карнавал; потом в
полуденном свете открылся проселок и по нему на луг брели
сотни христиан - только львов не хватало, чтобы закусить
ими; вместо львов был лабиринт, где само Время блуждало
взад-вперед; дальше - неисправная карусель, перерыв на ужин,
м-р Кугер, племянник с грешными глазами, потому что на самом
деле он был мужчина и жил так долго, что и рад бы умереть,
да не знает как...
Фолей, снова Карнавал, дикий разбег карусели, мумия м-ра
Кугера, мертвей мертвого, но вскоре ожившая под
электрическими разрядами, - все это и была буря, только без
дождя и грома, а потом - парад, яма, накрытая решеткой,
нудная игра в прятки, и рассказ закончился абордажем
библиотечных дверей.
перед собой, потом его губы шевельнулись раз, другой, и он
произнес:
сейчас.
время!
карманы, в результате чего на столе перед ним оказались:
старая губная гармошка, перочинный нож, сломанная зажигалка,
записная книжка - он давно уже предназначил ее для записи
мудрых мыслей, но все руки не доходили. Перебрав весь этот
жалкий мусор, он покачал головой и наконец обнаружил
измочаленный спичечный коробок, зажег трубку и принялся
расхаживать по комнате.
откуда он взялся, да почему, да зачем он здесь? Вроде бы
никто и никогда такого не видел, а уж в нашем городишке -
тем более. Однако не угодно ли вам посмотреть вот сюда. -
Он постучал пальцем по сильно пожелтевшей газетной рекламе с
числом в правом верхнем углу: 12 октября 1888 года.
Реклама гласила: "Дж. К. Кугер и Г. М. Дарк
представляют: театр-пандемониум, сопутствующие выступления,
международный противоестественный музей!"
афишах эти же инициалы. Но ведь не могут они быть теми же
самыми?