Чтение 34–й страницы книги ~Разговоры с доном Хуаном~

времени, чтобы понять это самому, и я не знаю, с чего
начать.

Я сказал:

- Возьми песни, например. Что они значат?

- Только ты можешь это решить, - сказал он. - откуда я
могу знать, что они значат. Один защитник может тебе сказать
это, так же, как только он мог научить тебя своим песням.
Если бы я взялся объяснять тебе, что они означают, то это
было бы то же самое, что ты выучил бы чьи-то чужие песни.

- Что ты хочешь этим сказать, дон Хуан?

- Можно сказать, что тот, кто поет чужие песни, -
просто слушает певцов, поющих песни защитников. Лищь песни с
душой - его песни и научены им. Остальные - это копии песен
других людей. Иногда люди бывают так обманчивы. Они поют
чужие песни, даже не зная, о чем говорится в этих песнях. Я
сказал, что хотел узнать, для чего поются песни. Он сказал,
что те песни, которые я узнал, служат для вызова защитника,
и что я всегда должен пользоваться ими вместе с именем,
чтобы позвать его. Позднее мескалито, вероятно, скажет мне
другие песни для других целей, - сказал дон Хуан.

Затем я спросил его, считает ли он, что защитник
полностью принял меня. Он рассмеялся, как если бы мой вопрос
был глупым. Он сказал, что защитник принял меня и подтвердил
это, чтобы я понял, дважды показавшись мне как свет...
Казалось, на дона Хуана произвело большое впечатление, что я
увидел его свет дважды. Он подчеркнул этот аспект моей
встречи с мескалито.

Я сказал ему, что не понимаю, как это можно быть
принятым мескалито и в то же самое время быть напуганным им.

Очень долгое время он не отвечал. Казалось, он был в
замешательстве. Наконец, он сказал:

- Это так ясно. То, что он хотел сказать, так ясно, что
я не могу понять, как это непонятно тебе.

- Все вообще еще непонятно мне, дон Хуан.

- Нужно время, чтобы действительно увидеть, что
мескалито имеет в виду. Ты должен думать об его уроках, пока
они не станут для тебя ясными.
11 сентября 1964 года.

Снова я настаивал на том, чтобы дон Хуан перевел мне
мои зрительные видения. Некоторое время он отказывался.
Затем он заговорил так, как будто мы уже вели разговор о
мескалито.

- Ты видишь, как глупо спращивать, если он подобен
лицу, с которым можно разговаривать? - сказал дон Хуан. - он
не похож ни на что из того, что ты уже видел: он как
человек, но в то же время не совсем похож на человека. Это
трудно объяснить людям, которые о нем не знают ничего и
хотят сразу узнать о нем все. И потом его уроки столь же
волшебны, как и он сам. Насколько я знаю, ни один человек не
может предсказать его поступки. Ты задаешь ему вопрос и он
показывает тебе путь, но он не говорит тебе о нем, как ты и
я говорим друг с другом.

Понимаешь теперь ты, что он делает?

- Я не думаю, что у меня есть затруднения в том, чтобы
понять это. Чего я не могу понять, так это то, что это
значит.

- Ты просил его сказать тебе, что с тобой не так, и он
дал тебе полную картину. Здесь не может быть ошибок. Ты не
можешь говорить, что ты не понимаешь. Это не был разговор -
и все же это был он. Затем ты задал ему другой вопрос, и он
ответил тебе тем же самым способом. Относительно того, что
он имел в виду, я не уверен, что понимаю это, так как ты
предпочел не говорить мне, какой вопрос ты ему задал.

Я очень тщательно повторил вопросы, которые, как я
помнил, я задавал: "поступаю ли я так, как надо? На
правильном ли я пути? Что мне делать со своей жизнью?" дон
Хуан сказал, что вопросы, которые я задал, были только
словами. Лучше не произносить вопросы, а задавать их
изнутри. Он сказал, что защитник имел в виду дать мне урок,
а не отпугнуть меня, поэтому он показал себя как свет
дважды. Я сказал, что все еще не понимаю, зачем мескалито
терроризировал меня, если он меня принял. Я напомнил дону
Хуану, что согласно его утверждению, быть принятым мескалито
означает, что его форма бывает постоянной и не изменяется на
кошмар. Дон Хуан рассмеялся надо мной снова и сказал, что
если я буду думать о вопросе, который был у меня в сердце,
когда я разговаривал с мескалито, то я сам пойму урок.

Думать о вопросе, который я имел "в сердце", было
трудной проблемой. Я сказал дону Хуану, что у меня в голове
было много чего. Когдя я спросил, на правильном ли я пути,
то я имел в виду: стою ли я одной ногой в том или в этом
мире. Какой из этих миров правильный. Какой курс должна
взять моя жизнь.

Дон Хуан выслушал мои объяснения и заключил, что у меня
нет ясного представления о мире и что мне защитник дал
прекрасный и ясный урок. Он сказал:

- Ты думаешь, что для тебя здесь имеется два мира, два
пути. Но тут есть лишь один. Защитник показал тебе это с
невероятной ясностью. Единственный для тебя доступный мир -
это мир людей. И этот мир ты не можешь по выбору покинуть.
Ты человек. Защитник показал тебе мир счастья, где нет
разницы между предметами, потому что там некому спрашивать о
различиях. Но это не мир людей. Защитник вытряхнул тебя
оттуда и показал, как борется и думает человек. Это мир
людей. И быть человеком - это значит быть связанным с этим
миром. Ты имеешь глупость считать, что живешь в двух мирах,
но это только твоя глупость. Кроме одного единственного, нет
никакого другого мира для нас. Мы люди и должны следовать
миру людей удовлетворенно. Я считаю, что таков был урок.

Глава 9

Дон Хуан, казалось, хотел, чтобы я работал с "травой
дьявола" как можно больше. Эта позиция не соответствовала
его органической неприязни к этой силе. Он объяснил это тем,
что приближается время, когда мне надо будет опять курить, и
к этому времени следует получить более ясное знание о силе
"травы дьявола".

Он неоднократно предлагал мне по крайней мере испытать
"траву дьявола" еще одним колдовством с ящерицами.

Я долгое время играл с этой мыслью. Спешка дона Хуана
драматически увеличивалась, пока я не почувствовал себя
обязанным выполнить его требование. И однажды я принял
решение поколдовать о некоторых украденных вещах.
Понедельник, 28 декабря 1964 года.

В субботу, 19 декабря, я срезал корень дурмана. Я
подождал, пока не стало довольно темно, чтобы исполнить свои
танцы вокруг растения. За ночь и приготовил экстракт корня и
в воскресенье, примерно в 16 часов утра, я пришел к месту
своего растения. Я сел перед ним. Я вновь перечитал записи и
сообразил, что тут мне не нужно размалывать семена. Каким-то
образом, простое нахождение перед растением давало мне
чувство редкой эмоциональной устойчивости, ясности мысли или
же силы концентрироваться на своих поступках, чего я обычно
совсем лишен.

Я последовал в точности всем инструкциям, так
рассчитывая свое время, чтобы паста и корень были готовы к
концу дня. В 5 часов я был занят ловлей пары ящериц. В
течение полутора часов я перепробовал все способы, какие
только мог придумать, но всюду потерпел неудачу.

Я сидел перед кустом дурмана, стараясь придумать
эффективный способ достижения своей цели, когда внезапно я
вспомнил, что дон Хуан сказал, что с ящерицами надо
поговорить.

Сначала я был не "в своей тарелке", разговаривая с
ящерицами. Это было все равно, что чувствовать себя
неудобно, выступая перед аудиторией. Однако, чувство это
скоро прошло, и я продолжал говорить. Было почти темно. Я
поднял камень. Под ним была ящерица. Она казалась застывшей.
Я поднял ее. И тут же я увидел, что под камнем была другая
ящерица, тоже застывшая. Она даже не вырывалась.

Зашивание рта и век было очень трудной работой. Я
заметил, что дон Хуан поселил в мои поступки чувство
необходимости. Его позиция была такова, что когда человек
начинает поступок, то уже нет возможности остановиться.
Однако, если бы я захотел остановиться, то не было бы
ничего, что могло бы мне в этом помешать. Может быть, я не
хотел останавливаться. Я отпустил одну ящерицу, и она
побежала в северо-восточном направлении - знак хорошего, но
трудного колдовства. Я привязал другую ящерицу к своему