Чтение 34–й страницы книги ~Пария~

- Я, гмм... я слышал голос моего брата, Уилфа, - выдавил он хриплым
голосом.

- Ты и видел его, или только слышал?

Джордж опустил голову и уставился в землю. Потом поднял голову и
сказал:

- Зайди внутрь. Кое-что тебе покажу.

Я вошел за ним в дом. Когда я закрывал за собой дверь, далеко над
океаном раздалось первое ворчание бури и неожиданный порыв ветра захлопал
садовой калиткой. Джордж провел меня в гостиную, подошел к темному
дубовому столу, стоявшему рядом с камином, открыл его и начал копаться
внутри. Наконец он вытащил большую фотографию, оправленную в рамку, и
подал ее мне так торжественно, как будто вручал почетный диплом.

Я внимательно осмотрел фотографию, даже проверил, что на ее обороте.
Это был черно-белый снимок, представляющий автостраду на фоне деревьев.
Окрестности были мне знакомы. На обочине дороги стоял автомобиль. И все.
Самый неинтересный фотоснимок, какой я видел в жизни.

- Ну и что? - бросил я. - Я не очень понимаю, что я здесь должен
видеть.

Джордж снял очки и сунул их в футляр.

- Найди здесь моего брата, - ответил он, указывая на фотографию.

Я напряг зрение.

- Я не вижу его. Здесь же никого нет.

- Вот именно, - буркнул Джордж. - На этой фотографии был мой брат, он
стоял перед объективом. Потом, две или три недели назад, я стал замечать,
что он понемногу отодвигается, на каких-то шесть или семь футов, но все
еще стоит. Вначале я не обратил на это внимание, думал, что у меня уже
старческий склероз. Но через неделю он исчез за поворотом дороги.
Потому-то я и снял эту фотографию со стены. Мой брат ушел с этой
фотографии, вот и все. Не знаю, ни как он это сделал, ни почему он это
сделал.

Я отдал ему фотографию.

- То же самое творится и с моими фотографиями Джейн, - сказал я. -
Они меняются. Они выглядят почти так, как и раньше, но не совсем.

- Как ты думаешь, что это значит? - спросил Джордж. Он резко схватил
меня за руку и посмотрел прямо мне в лицо. - Думаешь, это колдовство?

- В определенном смысле, - ответил я. - Мне очень трудно это
объяснить. Но пара человек из Музея Пибоди исследует это дело. Может, они
найдут способ обеспечить покой твоему брату. И Джейн. И всем другим духам,
которые посещают Грейнитхед. По крайней мере, я надеюсь, что это им
удастся.

Джордж опять надел очки.

- Я слышал плач Уилфа, - сказал он, с грустью всматриваясь в пустую
дорогу, изображенную на фотографии. - Ночь за ночью я слышал его плач в
комнате для гостей на втором этаже. Там никого не было, во всяком случае,
я никого не видел. Но я слышал этот ужасный, отчаянный плач и бесконечные
рыдания. Я даже не могу выразить, как это все выводит меня из себя, Джон.

Я сжал его руку успокаивающим жестом.

- Не переживай так, Джордж. Ты, наверно, думаешь, что Уилф несчастен,
но ты можешь и ошибаться. Может, ты воспринимаешь только самую грустную
часть его посмертного существования. Может, личность человека после смерти
распадается на части, и где-то там может существовать счастливый Уилф, не
только этот грустный.

Джордж пожал плечами.

- Я не очень могу в такое поверить, Джон, но спасибо за утешение.

- Не представляю, как бы я мог утешить тебя, - признался я. - Сам я
знаю лишь одно: эти парни, из Пибоди, думают, что открыли причину этих
явлений.

- Так что же это? Излучение или что-то еще в таком роде?

- Не совсем. Расскажу подробнее, когда узнаю больше. Я дам тебе
знать. Обещаю. При условии, что ты тоже сдержишь свое обещание и
пригласишь меня на покер.

Мы подали друг другу руки, собственно, неизвестно почему. Потом я
оставил Джорджа дальше поправлять изгородь, сел в машину и поехал по
кочкам Аллеи Квакеров домой.

Всю дорогу с пристани я боялся этого возвращения. Я тащился по
Восточнобережному шоссе со скоростью менее двадцати миль в час, к ярости
едущего за мной водителя грузовика. Но наконец я приехал на место. Вот уже
у подножья холма стоит мой дом, выглядящий убого, старо и грустно под
пасмурным небом. Я развернулся и, паркуясь у дома, решил, что проведу
здесь ночь в последний раз. Дом казался мне таким холодным и враждебным,
что я не хотел в нем больше жить.

Охваченный недобрым предчувствием, я вышел из машины и подошел к
двери. Разболтанный ставень постукивал на ветру: крючок выскочил из петли
в стене во время ненастья. Ставень так и будет стучать так всю ночь, если
я не принесу лестницу и не закреплю его. Я открыл входную дверь и вошел в
дом. В нем ничего не изменилось. Тот же холод, та же вонь гнили и та же
атмосфера заброшенности и ужаса.

Прежде всего нужно было растопить камин в гостиной. Когда языки
пламени стали лизать поленья, я налил себе выпить и, все еще не снимая
плаща, вошел в кухню, проверить, что у меня есть на ужин. Конечно, я мог
съесть бифштекс Солсбери, или курицу в соусе, или консервированное мясо,
подогрев его. Но мне почему-то не хотелось ни на первого, ни на второго,
ни на третьего. По чему я действительно тосковал, так это по жаркому с
красным перцем, приготовленному Джейн, жгучему от перца и густому от
фасоли по испанским рецептам. Мне стало жаль и Джейн, и самого себя.
Мигающий призрак, три ночи кряду навещавший меня, почти изгладился из
памяти, успев стереть в моем мозгу образ любимого лица Джейн, так что
когда я пытался вспомнить ее, мне с ужасом приходила на память эта
ужасающая электрическая маска.

- Джейн, - прошептал я сам для себя, а может, даже немного и для нее.
Ведь Данте писал: "Нет ничего грустнее, чем вспоминать о счастливых
временах во время бедствия". Меня выучил этому фрагменту мой бывший шеф из
"Мидвестерн Кемикал Билдинг".

- Джон, - раздался в ответ чей-то шепот.

Она была здесь, в этом доме. Я знал, что она здесь. Ветер, который
вздыхал в камине, балки потолка и оштукатуренные стены были пропитаны ее
присутствием. Никакие экзорсисты не могли изгнать ее отсюда, поскольку она
стала частью дома и - каким-то удивительным образом - частью меня самого.
Инстинктивно я знал, что пусть даже я уеду подальше отсюда, в Сент-Луис,
или дальше, или вообще на Западное побережье, Джейн всегда будет со мной.
Она будет шептать мне и уговаривать, чтобы я ее любил, она будет втягивать
меня все глубже в призрачный мир электрического чистилища, пока наконец
моя жизнь не станет невыносимой. Я любил ее, когда она умерла, но я знал,
что если она и дальше будет меня мучить, то я в конце концов ее
возненавижу. Может, именно это и сгубило миссис Саймонс. Она не захотела
потакать прихотям своего умершего мужа, и тот ее убил. Как долго это
продлится, пока меня не настигнет такой же конец?

Я подумал, что, наверно, мертвые ревнуют живых. Брак Чарли Манци
распался, поскольку появился дух его сына. Джордж Маркхем все больше
беспокоился о своем умершем брате. Моя связь с Джилли была под угрозой,
пока я не отошлю дух Джейн на покой. Один черт знает, сколько осиротевших
жителей Салема и Грейнитхед открыло, что умершие родные ревниво защищают
свои права и не позволяют иметь чувственные связи с другими людьми.

Прошлой ночью я думал, встречу ли я после смерти Джейн. Что она
шептала мне сегодня утром, когда я бултыхался в воде? "Не оставляй меня".
Как будто хотела, чтобы я тоже умер и чтобы мы снова были вместе. Я
задумался, не то же ли случилось и с миссис Гулт? Может быть, ее позвала
умершая мать? Чувствовала ли она, что сможет быть счастлива только тогда,
когда совершит самоубийство и присоединится к своей матери в мерцающем
мире духов?

Может, я проявляю склонность к поспешным выводам, так же, как Эдвард.
Но я начал подозревать, что все эти сверхъестественные явления имели одну
цель: вызвать у осиротевших людей нелюбовь к реальному, материальному
миру, убедить их в том, что лишь после смерти они смогут найти счастье и
покой. Совсем так, будто мертвые изгоняли из жизни живых, в то время как
живые должны изгонять мертвых. И хотя я не знал, имело ли это что-то общее
с "Дэвидом Дарком", я пришел к выводу, что Эдвард прав и что тут действуют
могучие зловещие силы.

Я допил виски и вернулся в гостиную, чтобы налить себе еще порцию.
Часы в холле заскрежетали, а потом пробили шесть вечера. Было позже, чем я
думал: после четырех часов время для меня будто ускорилось. Огонь в камине
трещал и гудел. Я подложил еще пару поленьев.

Лишь тогда я случайно посмотрел на картину с "Дэвидом Дарком",
которую Эдвард оставил прислоненной к креслу. Картина выглядела немного
иначе, хоть я и не мог сказать, что в ней изменилось. Я поднял ее и
внимательно изучил в свете лампы. Она казалась мне более темной, более
хмурой, как будто в ней не хватало солнца. И я был уверен, что когда
рассматривал ее раньше, то не видел этого угрожающего скопления туч с
правой стороны.

Может, эта картина действовала как спиритическая лакмусовая бумага?
Когда в воздухе висела опасность, она темнела и приобретала грозный вид.
Даже нарисованные волны вздымались выше, а нарисованные деревья гнулись
ниже под напором невидимого ветра.

Я положил картину на пол. Сегодня ночью, подумал я, наступит что-то
вроде конфронтации: я и Бедфорды с одной стороны встанем лицом к лицу с
духами Грейнитхед. Порыв дождя ударил в оконное стекло. Я оцепенел,
замерзший, несмотря на огонь в камине, и молился от всей души, чтобы
наконец закончился этот гротескный, кошмарный сон наяву.