вышли на площадку с монолитами. Впереди шел, высоко подняв кувалду, де
Керадель, ею он указывал на Пирамиду, как священник на алтарь. Дахут шла
рядом со мной, пела, пела, высоко поднимая свой золотой серп. Толще
становились стены перевернутой туманной чаши над нами и вокруг нас, все
гуще окутывал нас туман. Темнее становились тени, охраняющие стоящие
камни.
танце, как бы сливаясь с танцующими клочьями тумана. Слуги погасили
факелы, но теперь на камнях зажглись огни святого Эльма. Колдовские огни.
Фонари мертвых. Вначале слабо, потом все ярче и ярче. Сверкающие, сияющие
шары, но с мертвенной серостью.
пустые, ненаселенные - пока. Пение становилось громче, жертвы все
приближались, обходя монолиты. Все ближе и ближе. И все ярче светились
огни святого Эльма, освещая дорогу к Пирамиде.
мне; раскачивались; напряженные взгляды не отрывались от Пирамиды. Что они
в ней увидели?
длину больше рослого человека, и на том месте, где находились бы плечи
лежащего, - каменное возвышение, как подушка. Камень в пятнах - как и
кувалда; красные пятна и по бокам. Слева другой камень; низкий;
приземистый; в середине углубление и от него канавка, как бы для спуска
жидкости. А справа еще одна плита с углублением, которое почернело от
огня.
часть меня, самая жизненная часть, отступила в сторону, чтобы смотреть на
представление, а другая часть меня, менее важная, в этом представлении
участвует. И в то же время эта меньшая часть прекрасно знает, что ей
делать. Двое слуг в белом протянули мне пучки прутьев, связки листьев и
две чаши, в которых находились какие-то желтые кристаллы и смолистое
резиноподобное вещество. На почерневшем камне-алтаре я развел костер, как
предписывает древний обряд... разве я не помню, как жрец в древнем Карнаке
разжигал костер перед Алкар-Азом?
кристаллы и резину. Поднялся странный острый запах, он окутал нас и
устремился в Пирамиду, как будто его туда всасывало сквозняком.
руках. Дахут взяла у нее ребенка, женщина не сопротивлялась, Дахут отошла
к алтарю. В дыму я различил блеск золотого серпа, потом де Керадель взял у
меня блюдо и кувшин. Поставил их возле алтаря. И вернул мне, когда они
заполнились.
Взял кувшин и вылил его содержимое на этот порог. Потом вернулся к костру
и начал подкармливать его, беря ветви в красные руки.
маленькое тело и бросил его в Пирамиду. Дахут напряженно застыла рядом,
высоко подняв золотой серп, но серп больше не был золотым. Он стал
красным, как мои руки. Между нами и вокруг нас вился дым от священного
огня.
спотыкаясь, вышел мужчина, с широко раскрытыми, немигающими глазами, с
восхищенным лицом. Де Керадель схватил его за плечи, двое слуг немедленно
набросились на него, сорвали с него одежду и положили обнаженного на
камень. Голова его упала на каменную подушку, грудь выступила над ней. Де
Керадель быстро нажал на горло, на грудь, на бедра. Жертва неподвижно
лежала на камне, и де Керадель начал бить по обнаженной груди черной
кувалдой. Вначале медленно, потом все быстрее и быстрее, все сильнее, как
предписывал древний обряд.
вспыхнули огни святого Эльма. Они пульсировали, то разгорались, то
увядали. Жертва замолкла, де Керадель нажал на горло... боль жертвы должна
быть безмолвной, безмолвную боль труднее переносить, поэтому она более
приемлема для Собирателя...
сердце. Дым от огня уходил в Пирамиду. Де Керадель поднял высоко над
головой тело жертвы.
меньшее тело.
падалью. Туман над Пирамидой сгустился. Бесформенная тень сгустилась в
тумане и нависла над Пирамидой. Она сделала туман темным, она опустилась
на Пирамиду, но я знал, что это только часть чего-то, протянувшегося до
края галактики, и что наш мир в этом чем-то только ничтожный мотылек, а
наше солнце - ничтожная искорка... Это нечто повисло над Пирамидой, но не
вошло в нее.
блюдо и кувшин и передал их мне; снова оцепенело прошел я сквозь туман и
дым к алтарю и брызнул красным на огонь и на порог Пирамиды, полил порог
содержимым кувшина.
жертв вышла женщина, старуха, сморщенная и дрожащая. Помощники де Кераделя
раздели ее, он бросил ее на камень, ударил по увядшим грудям кувалдой, еще
и еще.
булавой, уже не черной, а красной, и бросал и бросал тела.
сквозь камни крыши, не по-прежнему сквозь него устремлялись клочья тумана.
В Пирамиде стало темнее. И дым алтаря больше не окутывал де Кераделя,
Дахут и меня, а устремлялся прямо в Пирамиду.
какое царило до рождения солнца. Все движения прекратились.
рассматривает меня тысячью глаз. Я чувствовал его внимание, зловещее,
жестокое настолько, что человек не может воспринять эту меру жестокости.
Это внимание, как щупальцами, окутало меня. Как будто черные бабочки
притрагивались ко мне своими усиками.
выше, пока не превратилось в слабый, сдержанный шепот.
ним слушала Дахут... в руках ее серп, не золотой, а красный.
святого Эльма не было. В руках слуг горели факелы. Сзади, распевая и
раскачиваясь, шли оставшиеся в живых жертвы. Мы миновали дубовую рощу,
деревья молчали. Меня по-прежнему охватывало странное оцепенение, и я не
чувствовал ужаса перед тем, что видел... или делал.
туманными и нематериальными они кажутся.
реакции на все, сопровождавшее призыв Собирателя, уступало место чему-то
другому, еще не определенному, но достаточно сильному. Возбуждение,
вызванное зеленым напитком, уходило. У меня появилось впечатление
нереальности, я двигался в нереальном мире среди нереальных предметов. Что
стало с моей белой одеждой? Я помнил, что де Керадель снял ее с меня, но
куда он ее девал и куда делся сам, я не знал. И руки у меня чистые, больше
не в крови.
Фиолетовые огни все еще слабо видны во взгляде. Она обнимает меня руками
за шею, прижимается ко мне губами. Шепчет:
умирает. Это вас я люблю, Алан.
я, Алан Карнак, еще не проснулся.
морского цветка, а в ее поцелуях сладость вновь познанного или давно
забытого зла.
за сон, я не помнил, помнил только, что он... отвратителен. День ветреный,
волны бьют о скалистые берега, воет ветер, и в окна пробивается серый
свет. Я поднял левую руку, чтобы посмотреть на часы, но их не было. Не
было их и на столе у кровати. Во рту у меня пересохло, кожа была сухой и
горячей, я себя чувствовал так, будто два дня подряд пил.
кое-чего, кроме часов, не хватало: пистолета под мышкой, пистолета Мак
Канна. Я лег и постарался вспомнить. Вспомнил зеленый напиток, в котором
поднимались светящиеся пузырьки, и потом - ничего. Между этим зеленым
Роллинс Джеймс
Афанасьев Роман
Акунин Борис
Шилова Юлия
Сапковский Анджей
Сертаков Виталий