крепко вцепился в другой конец гаечного ключа. Нападение было столь
внезапно, что ключ выскользнул из рук Саттона, блеснув на солнце.
слова:
вечность.
тупоумия!
греет спину закатное солнце, услышал, как кричит пересмешник-дрозд в
зарослях ежевики и как шуршат под ветром колосья на поле.
пальцем, и на пальце осталась кровь, теплая и липкая. Он осторожно
потрогал голову. Волосы слиплись.
пшеница выше чем по колено...
холма, чтобы спросить кое о чем, что забыл, а теперь вспомнил. А через
десять лет он напишет письмо, в котором изложит свои сомнения про меня, а
я в это время буду вытаскивать ведро из колодца, чтобы напиться...
шумела река.
схему. Я могу забрать гаечный ключ. Тогда Джон Генри не найдет его. Но
даже эта малость может сильно повлиять на дальнейший ход событий.
буду не я. Мне и в голову не приходило, что на гаечном ключе может
оказаться моя собственная кровь, и что именно мне придется стащить одежду
с веревки.
нет никакой необходимости обворовывать старика. Корабль по-прежнему
покоится на дне реки, так зачем мне оставаться здесь?
ведь и попал сюда только из-за письма, и оно было написано только потому,
что я побывал здесь. И остался... Остался потому, что не смог улететь. Но
причин задерживаться вроде нет. Надо улетать. Я улечу и попытаюсь еще раз.
бы о этом. О каком втором разе может идти речь, если в письме указано
именно сегодняшнее число, и именно в этот день Джон Генри Саттон говорил с
человеком из будущего?
я не смогу вернуться обратно. Почему-то мне придется украсть одежду и
наняться на уборку урожая. Потому что схема установлена раз и навсегда.
пошел вниз, к реке. Оглянувшись через плечо, он увидел, что Джон Генри
Саттон, опираясь на палку, спускается на пастбище...
нанесло предательское течение. Когда три дня бесплодных попыток истекли,
он признался себе, что положение практически безнадежно - течение
приносило новые тонны песка быстрее, чем ему удавалось убирать.
через день достиг цели.
с помощью двигателей. Сопла забиты песком, и при первой же попытке пустить
реактор и корабль, и немалая часть окрестностей просто-напросто взлетят на
воздух.
одиннадцать световых лет одной лишь силой разума. Он выбросил на костях
две шестерки.
несмотря на то, что запасная система обмена веществ действовала
безукоризненно.
сейчас мощь, сила, а сил-то у меня как раз и нет...
месте, просто перенести его через шесть тысячелетий. Однако черт знает что
произойдет с рекой за это, прямо скажем, немалое время?..
не было.
никогда не клал ключ в карман, а всегда носил на цепочке на шее - так было
надежнее. Саттон еще и еще раз обшарил все карманы. Ключа не было.
порвалась, и ключ провалился под рубашку! Он ощупал себя с ног до головы,
но так и не нашел ключа. Потом снял рубашку, очень осторожно, чтобы не
выронить ключ, если он все-таки там. Вывернул рубашку. Ключа не было! Снял
брюки, перетряхнул их - ничего.
таким трудом прорыл к входному люку. Да и что проку было в люке, если его
нечем открыть? И это еще не все. Одежду унесло течением.
звезды.
почувствовал биение сердца и ощутил, как возвращается обычная,
человеческая жизнь.
берегу затарахтел козодой. Над темными кустами танцевали светлячки.
какой-нибудь. Какое-нибудь яблоко-другое в саду, чтобы утолить голод.
Потом попытаться раздобыть одежду.
сажать, ухаживать, потом - собирать урожай, пилить бревна, ставить
изгороди и чинить их, ремонтировать нехитрую технику - для всего этого
требуются физические силы. От такой работы к концу дня немеют руки, ломит
спину, летом солнце сжигает кожу, а поздней осенью холодные ветры
пробирают до костей...
свойством - она отвлекает от болезненных воспоминаний. Сон после тяжкого
труда легок и приятен...
лишена интереса, даже приносит удовлетворение. Прямая линия изгороди,
поставленной собственными руками, что ни говори, дает повод для кое-какой
радости и даже гордости. Убранное поле, пахнущая солнцем солома, жужжание
косилки - все это создает символическую картину изобилия и довольства. А
еще бывают моменты, когда розовая пена яблоневых цветов, сияющая в струях
серебристого весеннего дождя, превращается в образ воскрешения земли после
жестокой и холодной зимы...
размышления не оставалось. На седьмой день он отдыхал, попадая в объятии
одиночества. Безделье приводило его в отчаянье.
Его одиночество имело характер ноющей раны, оно терзало, напоминая, что
главная работа не сделана, и неизвестно, будет ли сделана вообще.