смерти). Быть может, наконец, душа, утратившая благо, получает взамен,
хотя и на время, суетную возможность умножаться в пространстве. Как бы то
ни было, старик исчез.
огибала сзади ферму, ныряла в лес. Выйдя из лесу, Марк увидел вдалеке
колокольню; ноги у него горели, он проголодался. На дороге ему
повстречалось стадо коров, они пригнули головы и замычали. Он перешел по
мостику ручей и, миновав еще один луг, добрался до Кеннингтона, откуда
ходил автобус.
еще какой-то рухлядью, сидела женщина и трое детей, один из которых держал
клетку с канарейкой. Вслед за ними появились муж и жена с тяжко
нагруженной коляской; потом - машина. Марк никогда не видел беженцев,
иначе он сразу понял бы, в чем дело.
станции. Автобус на Эджстоу шел только в 12:15. Марк стал бродить по
площадке, ничего не понимая - обычно в это время в деревне было очень
тихо. Но сейчас ему казалось, что опасность - только в Беллбэри. Он думал
то о Джейн, то о яичнице, то о черном, горячем кофе. В половине
двенадцатого открылся кабачок. Он зашел туда, взял кружку пива и бутерброд
с сыром.
человека. Поначалу они не говорили о печальной процессии, тянувшейся за
окнами; они вообще не говорили, пока человек с лицом, похожим на картошку,
не обронил в пространство: "А я вчера Рэмболда видел". Никто не отвечал
минут пять, потом молодой парень отметил: "Наверное, сам жалеет". Разговор
о Рэмболде шел довольно долго, прежде чем хоть как-то коснулся беженцев.
дому, других разорил бунт, третьих - восстановление порядка. В городе, по
всей видимости, царил террор. "Вчера, говорят, штук двести посадили", -
сказал кабатчик. "Да, ребята у них... - заметил парень. - Даже моему
старику въехали..." - он рассмеялся. "Им что рабочий, что полицейский", -
сказал первый, с картофельным лицом. На этом обсуждение застопорилось.
Марка очень удивило, что никто не выражал ни гнева, ни сочувствия. Каждый
знал хотя бы одного беженца, но все соглашались в том, что слухи
преувеличены. "Сегодня писали, что все уже хорошо", - сказал кабатчик.
"Кому-нибудь всегда плохо", - проронил картофельный. "А что с того? -
сказал парень. - Дело, оно дело и есть". "Вот я и говорю, - заключил
кабатчик. - Ничего не попишешь". Марк слышал обрывки собственных статей.
По-видимому, он и ему подобные работали хорошо; мисс Хардкастл переоценила
сопротивляемость "простого народа".
Маркет-стрит и поспешил к дому. Город совершенно изменился. Каждый третий
дом был пустым, многие витрины - заколочены. Когда Марк добрался до
особняков с садиками, он увидел почти на всех белые доски, украшенные
символом ГНИИЛИ - голым атлетом с молнией в руке. На каждом углу стоял
институтский полисмен в шлеме, с дубинкой и с револьвером на ремне. Марк
надолго запомнил их круглые, белые лица, медленно двигающиеся челюсти
(полицейские жевали резинку). Повсюду висели приказы с подписью:
"Фиверстоун".
до дома он проверил, в кармане ли ключ. Дверь была заперта. Значит,
Хатджинсонов с первого этажа нет. Он отпер дверь и вошел. На лестнице было
холодно, на площадке - темно. "Джейн!" - крикнул он, входя в квартиру и
уже не надеясь ни на что. На коврике, еще перед дверью, он увидел пачку
нераспечатанных писем. Внутри все было прибрано. Кухонные полотенца не
сохранили ни капли влаги, хлеб в корзине зацвел, молоко давно скисло. Уже
все поняв, он продолжал бродить по комнатам, тихим и трогательным, как все
покинутые жилища. Он сердился; он искал записку; он просмотрел письма, но
почти все были от него. Вдруг, в передней, он заметил надорванный конверт
письма, адресованного м-сс Димбл, туда, в ее домик. Значит, она была
здесь! Эти Димблы всегда его недолюбливали. Наверное, увезли Джейн к себе.
Надо пойти к Димблу, в его колледж.
очень хотелось стать обиженным мужем, разыскивающим жену. По дороге в
Нортумберлэнд он выпил. Увидев на "Бристоле" вывеску института, он
чертыхнулся было и прошел мимо, когда вспомнил, что сам он - крупный
сотрудник ГНИИЛИ, а не сброд, который теперь сюда не пускают. Они спросили
его, кто он, и сразу стали любезны. Заказывая виски, он чувствовал, что
вправе отдохнуть, и сразу же заказал еще. Гнев на Димблов усилился, прочие
чувства смягчились. В конце концов, насколько лучше и вернее быть своим,
чем каким-то чужаком. Даже и сейчас... ведь нельзя всерьез принимать это
обвинение! Так уж они делают дела. Уизер просто хочет покрепче привязать
его к Беллбэри и заполучить туда Джейн. А что такого, в сущности? Не может
же она жить одна. Если муж идет в гору, придется ей стать светской дамой.
В общем, надо скорей увидеть этого Димбла.
некоторых пор и до последнего распутья человек этот появлялся в нем
внезапно и побеждал на время все остальное. Так, кидаясь из стороны в
сторону, пробивался сквозь молодость Марк Стэддок, еще не обретший
личности...
домой.
виду. Марк потолстел, стал каким-то землистым и пошловатым, что ли.
мужчина. Что-то изменилось. Димбл всегда держался с ним очень вежливо и
всегда недолюбливал его. Марк не обижался, он не был злопамятным; он
просто пытался ему понравиться. Он любил нравиться. Когда с ним бывали
сухи, он мечтал не о мщении, а о том, как он очарует и пленит обидчика.
Если он и бывал нелюбезным, то лишь к стоящим ниже, к чужакам,
заискивающим перед ним. В сущности, он уже был недалек от подхалимства.
не спрашивайте меня.
она убежала.
истощение. Понимаете, ей померещилось...
сами...
нет?
понимаете. Город захвачен.
увидел себя со стороны. От этого у него перехватило дыхание.
же степени!..
то, что не любит Марка; укорял и сейчас.
Джейн.
покровительством. Ей хорошо. Если вам есть еще до этого дело, лучше
оставьте ее в покое.
потому, что не знают, где она.
За кого вы меня принимаете?