— Это будет для тебя серьезным испытанием, — заметил он. — Но когда ты научишься висеть уверенно, не сомневаюсь, что ты убедишься в том, что игра стоила свеч. Тогда узнаешь, что я имел в виду.
Он дал мне в руки моток веревки и терпеливо показал, как завязывать и развязывать узлы. Кроме того, он научил меня надевать на веревку куски резинового шланга для того, чтобы веревка не повреждала кору деревьев, когда я охватывала ею ветку, делая очередную петлю. Я узнала, как упираться в ствол ногами, чтобы сохранять равновесие, и как миновать гнезда птиц, если они попадутся на моем пути.
В течение последующих месяцев я работала под его постоянным руководством и не поднималась выше самых низких веток. Когда я научилась обращаться со снаряжением и уверенно двигаться, сохраняя равновесие, кожа на руках у меня так затвердела, что перчатки были больше не нужны, Эмилито разрешил мне подниматься на более высокие ветки. Я тщательно отрабатывала на них те же маневры, которые до этого изучала на нижних ветках. И вот однажды совершенно неожиданно для себя я поднялась на самую вершину дерева, по которому училась лазить. В этот день Эмилито подарил мне то, что по его словам было самым ценным подарком. Это был комплект, состоящий из трех защитного цвета полевых комбинезонов и соответствующих им по раскраске кепок. Очевидно, он купил его на каком-нибудь складе армейского обмундирования в Штатах.
Нарядившись в лесные тона, я жила в роще высоких деревьев, которая находилась перед фасадом дома. Я спускалась на землю лишь для того, чтобы сходить в туалет, или для того, чтобы изредка отобедать с Эмилито. Я взбиралась на каждое дерево, которое мне нравилось, при условии, конечно, что оно было достаточно высоким. Было всего несколько деревьев, на которых я не побывала: среди них были очень старые, для которых мое присутствие оказалось бы вторжением, и очень молодые, которые еще не были столь крепкими, чтобы выдерживать мое движение на веревках.
Я предпочитала молодые и сильные деревья, потому что они вселяли в меня бодрость и оптимизм. Однако общение с некоторыми из тех, что были постарше, было тоже приятным мне, потому что им было что мне рассказать. Однако Эмилито разрешал мне ночевать только на одном дереве — на том, где находился домик, потому что лишь оно было оснащено громоотводом. Я спала на платформе в домике, в кожаном приспособлении, а иногда просто пристегнувшись к какой-нибудь ветке по собственному выбору.
Некоторые из моих излюбленных веток были толстыми и без сучков. Я часто лежала на них, глядя вниз. Положив голову на небольшую подушечку, которую л везде носила с собой, я обнимала ветку руками и ногами, оставаясь при этом в неустойчивом, но очень приятном положении. Конечно же, я всегда следила за тем, чтобы вокруг талии у меня была повязана веревка, надежно зацепленная за одну из верхних веток, на тот случай, если я потеряю равновесие или усну.
Чувства, которые я питала по отношению к деревьям, невозможно описать. Я была уверена, что проникаюсь их настроениями, знаю точно их возраст, привычки и ощущения. Я научилась общаться с деревьями с помощью импульсов, которые исходили изнутри моего тела. Часто наше общение начиналось с пробуждения во мне искренней симпатии, приближающейся по глубине к той, которую я чувствовала по отношению к Манфреду. Эта симпатия всегда появлялась во мне неожиданно и непринужденно. Тогда я начинала чувствовать их корни, уходящие в землю. Я знала, хотят ли они пить и какие корни достигают подземных источников влаги. Я могла сказать, что значит протягивать ветви навстречу свету, ожидать восхода солнца, намереваться увидеть его, чувствовать тепло, холод и бурю с громом и молнией. Я узнала, что значит никогда в жизни не сходить с одного места. Что значит молчать, ощущать через кору и впитывать свет листьями. Я вне всяких сомнений знала, что деревья могут страдать и что, как только общение с ними наладилось, они изливают на человека свою ласку и нежность.
Сидя на толстой ветке и прижимаясь спиной к стволу дерева, я занималась вспоминанием, которое приобрело теперь всецело иное качество. Я могла припомнить мельчайшие подробности своих прошлых переживаний, не боясь оказаться в плену у отвлекающих эмоций. Я могла громко смеяться над тем, что раньше было очень болезненным для меня. Я обнаружила, что никакие воспоминания не вызывают во мне чувства жалости к себе. Теперь я видела все в ином свете, не как закомплексованная городская жительница, которой я когда-то была, а как свободная и беззаботная живущая на дереве, которой я стала.
Однажды вечером, когда мы ели плов, который я приготовила из кролика, Эмилито удивил меня тем, что завязал очень оживленный разговор. Он попросил меня не уходить после ужина, потому что у него было что мне сказать. Это было столь на него не похоже, что я просто сгорала от нетерпения. Ведь я многие месяцы общалась преимущественно с деревьями и птицами. Я готовила себя к тому, что услышу что-то грандиозное.
— Прошло уже больше шести месяцев, как ты стала живущей на деревьях, — начал он. — Пришло время посмотреть, чему ты за это время научилась. Пошли в дом. У меня есть что тебе показать.
— Что ты собираешься мне показать, Эмилито? — спросила я, вспомнив о том дне, когда он хотел что-то показать мне в своей комнате, но я отказалась последовать за ним.
Имя «Эмилито» больше всего подходило ему теперь. Он стал для меня самым дорогим существом, точно как Манфред. В ходе одного из самых возвышенных озарений, которые посетили меня, когда я сидела на ветвях высокого дерева, я поняла, что Эмилито вовсе не человек. Был ли он когдато человеком, а потом стер в себе все человеческое с помощью вспоминания, я могла только догадываться. Его не-человечность была тем барьером, который становился на пути каждого, кто хотел поговорить с ним по душам. Ни один обычный человек не мог понять, что у Эмилито на уме, о чем он думает и что чувствует. Но если он того хотел, он мог войти во внутренний мир любого и разделить его настроения и мысли. Его не-человечность была тем, что я почувствовала еще тогда, когда впервые встретилась с ним возле кухни. Теперь меня не смущало его присутствие, и, хотя этот барьер еще разделял нас, я искренне восхищалась его совершенством.
Я спросила Эмилито снова, поскольку в первый раз он не ответил мне, что он собирается показать.
— Я хочу показать тебе нечто непревзойденной важности, — сказал он. — Но то, как ты увидишь его, зависит всецело от тебя. Все сводится к тому, смогла ли ты обрести молчание и гармоничность, присущие деревьям.
Мы быстро прошли через темный внутренний дворик в дом. Я проследовала за ним через холл к двери в его комнату. Мое беспокойство удвоилось, когда я увидела, что он надолго остановился перед ней для того, чтобы глубоко подышать, словно готовя себя к тому, что должно произойти.
— Порядок, давай войдем, — сказал он и легонько потянул меня за рукав. — Одно предостережение. Находясь в комнате, не смотри ни на что пристально. Гляди на все что угодно, но не присматривайся, скользи по всему поверхностными взглядами.
Он открыл дверь, и мы вошли в его странную комнату. Живя на деревьях, я совсем забыла, что уже заходила сюда в тот день, когда уехали Клара и Нелида. Теперь меня снова поразил диковинный набор предметов, которые ее наполняли. Первыми, что я увидела, были четыре лампы, которые стояли на полу, по одной у каждой стены. Я не могла себе и представить, что это могут быть за лампы. Комната и ее интерьер были освещены жутковатым бледно-янтарным светом. Я достаточно хорошо разбиралась в электрическом оборудовании для того, чтобы понять, что ни одна обычная электрическая лампочка не могла бы дать такого света, даже если бы абажур был сделан из самого диковинного материала.
Я почувствовала, как Эмилито взял меня за руку и помог переступить через заграждение высотой в один фут, которое отделяло от всей остальной комнаты небольшую часть пола в юго-западном углу.
— Добро пожаловать в мою пещеру, — сказал он, загадочно улыбаясь, когда мы с ним ступили на выделенную территорию.
Здесь стоял длинный стол, наполовину закрытый черной занавеской, и четыре кресла, очень странные на вид. Каждое из них имело высокую твердую овальную спинку, немного изогнутую по форме спины, а вместо ножек у кресла было основание, которое казалось прочным и круглым. Все кресла были обращены к стене.
— Не смотри пристально, — напомнил смотритель, помогая мне сесть в одно из кресел.
Я заметила, что кресла сделаны из какого-то пластичного материала. Круглое сидение пружинило, хотя я не могла сказать, почему так происходило: оно было твердым, как дерево, и в то же время прогибалось, когда я покачивалась на нем. Кроме того, оно поворачивалось вокруг своей оси. Овальная спинка, которая, казалось, охватывала меня сзади, была тоже одновременно пружинистой и твердой. Все кресла были яркого небесноголубого цвета.
Смотритель сел в кресло рядом со мной. Он повернулся на кресле лицом к центру комнаты и непривычно напряженным голосом велел мне тоже повернуться. Когда я сделала это, из глубины моего тела вырвался судорожный вздох. Комната, по которой я совсем недавно ходила, исчезла. Я смотрела в необъятное пустое пространство, озаренное тусклым сиянием. Комната, казалось, стала бесконечным пространством прямо у меня перед глазами. Мой взгляд простирался до далекого темного горизонта. Я еще раз судорожно глотнула воздух, потому что в животе у меня ощущалась пустота. Я почувствовала, что пол уходит из-под моих ног, и меня притягивает к себе пространство. Я не осознавала, где нахожусь, хотя по-прежнему сидела в кресле.
Я услышала слова Эмилито.
— Давай повернемся назад.
Но у меня не осталось сил, чтобы вращать сидение кресла. Должно быть, он сделал это за меня, потому что я внезапно поняла, что снова смотрю в угол комнаты.
— Ну что, скажешь, что так не бывает? — спросил смотритель, улыбаясь.
Я не могла вымолвить ни единого слова, не говоря уже о том, чтобы задавать вопросы, на которые, очевидно, не было ответов. Через пару минут Эмилито еще раз повернул мое кресло для того, чтобы снова дать мне возможность окунуться в бесконечность. Безграничность пространства казалась мне такой ужасной, что я закрыла глаза. Я ощутила, как он вернул мое кресло в исходное положение.
— А теперь встань, — сказал он.
Я бессознательно повиновалась ему и стояла рядом, непроизвольно дрожа и пытаясь вернуть себе дар речи. Он взял меня за плечи и повернул лицом к комнате.
Одолеваемая страхом, я из упрямства или по благоразумности отказывалась открывать глаза. Тогда смотритель ударил меня костяшками пальцев по макушке головы, отчего глаза у меня мгновенно широко открылись. С облегчением я увидела, что комната не является больше темным бесконечным пространством, а представляет собой ту самую комнату, в которую я недавно вошла. Игнорируя запрет смотреть пристально, я стала разглядывать все непонятные вещи, которые лежали вокруг.
— Эмилито, пожалуйста, скажи мне, что это за вещи? — спросила я.
— Я — всего лишь смотритель, — сказал Эмилито. Все это находится у меня на попечении. — Взмахом руки он указал на все, что находилось в комнате. — Но будь я проклят, если я знаю, что это. В действительности никто из нас этого не знает. Нам это все досталось по наследству вместе с домом от моего учителя, нагваля Хулиана, а он унаследовал это от своего учителя, нагваля Элиаса, который тоже получил это от своего учителя.
— Все здесь напоминает комнату, в которой в театре хранят декорации, — заметила я. — Но ведь это не так. Правда, Эмилито?
— Это магия! Ты можешь видеть это все, потому что ты освободила свою энергию и можешь выходить на иные уровни восприятия. Каждый может видеть это при условии, что он накопил достаточно энергии. Трагедия многих в том, что их энергия поглощена бессмысленными заботами. Но вспоминание — это ключ. Оно освобождает уловленную энергию — и voila! Ты видишь бесконечность прямо у себя перед глазами.
Я засмеялась, когда Эмилито сказал опа, потому что это было очень неуместно и неожиданно. Смех немного снял мое напряжение.
— Но реально ли все это, Эмилито, или я просто вижу сон? — только и могла я спросить.
— Ты находишься в состоянии сновидения, но все это реально. Настолько реально, что мы можем растаять здесь, как снежинки.
Рационально я не могла объяснить, что именно только что видела, поэтому у меня не было никаких оснований для того, чтобы доверять либо не доверять своим ощущениям. Мое положение было невыносимым, равно как и мой страх. Смотритель подошел ближе.
— Магия — это больше, чем черные кошки и обнаженные люди, танцующие ночью на кладбище и замышляющие недоброе против других, — прошептал он. — Магия холодна, абстрактна, сверхличностна. Вот почему мы называем постижение ее тайны магическим переходом или полетом к абстрактному. Для того, чтобы понять ее ужасное притяжение, мы должны быть сильны и решительны, а не пугливы и малодушны. Нагваль Хулиан любил это повторять.
Мне было так интересно, что я заметила, что слушаю его слова необычайно внимательно. Но тем не менее все это время мои глаза шарили по комнате, переходя от одного предмета к другому. Я пришла к выводу, что ни одна вещь здесь не была реальной. Но поскольку было ясно, что мне удается наблюдать их, я спрашивала себя, реальна ли я сама, или это все какой-то чудовищный сон. И дело было не в том, что эти вещи были неописуемы. Они просто не вписывались ни в какие мои представления.
А теперь готовься к полету лагов, — сказал Эмилито. — Что бы ни случилось, держись за меня. Если хочешь, ухватись за мой пояс или садись мне на плечи. Но что бы ты ни делала, не отпускай меня.
Прежде чем я успела спросить у него, что он решил делать дальше, он быстро повернул меня и усадил в кресло лицом к стене. Затем он повернул кресло на девяносто градусов, и я снова увидела в центре комнаты жуткое бесконечное пространство. Поддерживая меня за талию, он помог мне встать и сделать несколько шагов в сторону бесконечности.
Каждый шаг давался мне невероятными усилиями: казалось, что каждая нога весит не меньше тонны. Я почувствовала, как смотритель толкнул меня вперед, продолжая поддерживать. Внезапно какая-то грандиозная сила втянула меня вовнутрь, и я больше не шла, а парила в пространстве. Смотритель плавно плыл рядом со мной. Я вспомнила о его предостережении и ухватилась за его пояс. В мгновение ока новый прилив энергии ускорил мой полет до невероятной скорости. Я завопила ему, чтобы он остановил меня. Он быстро усадил меня себе на плечи, и я что есть мочи вцепилась в него. Я с силой зажмурилась, но это не подействовало. Я видела перед собой одну и ту же необъятность, независимо от того, закрыты или открыты были мог глаза. Мы парили в чем-то, не похожем на воздух. Земли в поле зрения тоже не было. Более всего я боялась, что какой-то головокружительный всплеск энергии оторвет меня от смотрителя. Я делала все что могла, для того чтобы держаться за него и в то же время оставаться сосредоточенной.
Все кончилось так же внезапно, как и началось. На меня налетел еще один энергетический вихрь, и я очнулась, стоя возле лазурного кресла и истекая потом. Меня трясло, и я, задыхаясь, судорожно глотала воздух. Волосы у меня растрепались, запутанные и мокрые, они рассыпались по лицу.
Смотритель толкнул меня назад в кресло и снова повернул к стене.
— Не вздумай написать в штаны, сидя в этом кресле, предупредил он строго.
Я не управляла телом. Все покинуло меня, включая и страх. Оно все выветрилось из меня, когда я парила в бесконечном пространстве.
— Ты уже можешь осознавать так же, как и я, — сказал Эмилито, кивая головой. — Но ты все еще не можешь управлять собой, находясь в этой новой сфере восприятия. Эта способность приходит после долгих лет упорных занятий и накопления силы.
— Я никогда не смогу объяснить этого себе, — сказала я и повернулась в кресле лицом к центру комнаты, чтобы еще раз полюбоваться бледно-розовой бесконечностью. На этот раз все, что было в комнате, показалось мне крошечным, похожим на фигурки на шахматной доске. Мне пришлось приложить специальные усилия, чтобы обнаружить их. Но холодность и жуткость этого пространства наполнили мою душу непревзойденным ужасом. Я припомнила, что Клара говорила о тех провидцах, которые сподобились достичь этого, и о том, как они смотрели в эту ширь и как она смотрела на них с холодным и неприступным безразличием. Клара никогда не говорила мне, что видела ее, но теперь я поняла, что она видела. Но даже если бы она и сказала мне тогда об этом, что бы это дало? Я бы только посмеялась над ней и подумала, что она все это выдумала. Теперь пришел мой черед смотреть в бесконечность и знать, что я никогда не смогу понять, на что смотрю. Эмилито был прав, когда сказал, что потребуются долгие годы упорных занятий и развития силы, чтобы чувствовать себя уверенно перед лицом этой бездонности.
— А теперь давай посмотрим на другую сторону бесконечности, — сказал Эмилито и плавно повернул мое кресло в сторону стены. Церемониальным жестом он поднял черную занавеску, а я в это время наблюдала за его действиями отсутствующим взглядом, стараясь перестать стучать зубами.
За занавеской оказался длинный узкий стол. Он был без ножек, и казалось, что он крепится к стене, хотя мне и не удалось разглядеть ни шарниров, ни кронштейнов, на которых бы он держался.
— Поставь локти на стол и положи голову на кулаки так, чтобы они находились под подбородком. Клара учила тебя делать это, — приказал он мне. — Прижми подбородок к рукам. Но держи голову легко и не напрягайся. Сейчас нам понадобится легкость.
Я сделала все так, как он сказал. В то же мгновение в черной стене на расстоянии шести дюймов от моего носа появилось маленькое окошечко. Смотритель сидел справа от меня и, наверное, смотрел в другое подобное окошко.
— Смотри туда, — сказал он. — Что ты видишь?
Я видела дом. Я узнала парадную дверь, а затем гостиную левого крыла дома, которую я успела осмотреть лишь мельком, когда мы с Эмилио проходили через нее в первый раз по пути к моему дереву. Гостиная была хорошо освещена и заполнена людьми. Они смеялись и разговаривали по-испански. Некоторые из них ели, сидя за столом, который изобиловал аппетитными блюдами, красиво сервированными в серебряной посуде. Я узнала среди них нагваля, а затем Клару. Она была сияющей и радушной. Она играла на гитаре и пела дуэтом с другой женщиной, которая вполне могла оказаться ее сестрой. Она была такой же крупной, как и Клара, но смуглокожей и черноволосой. Глаза ее были не такие лучисто зеленые, как у Клары. Они были сверкающими, но черными и зловещими. Затем я увидела, как в стороне Нелида исполняет танец под какую-то прекрасную незабвенную мелодию. Она чем-то отличалась от той Нелиды, которую я помнила, но я не могла понять, в чем же конкретно заключается это отличие.
Некоторое время я наблюдала за ними. Я была так очарована, словно умерла и оказалась в раю — настолько эта картина была нереальной, светлой и далекой от земных забот. Но мое веселье куда-то отлетело, когда я вдруг заметила, что в комнату через боковую дверь вошла еще одна Нелида. Я не могла поверить своим глазам — их было две! Я повернулась к смотрителю и задала ему бессловесный вопрос.
— Та, которая танцует, — это Флоринда, — сказал он. Она и Нелида очень похожи, только Нелида выглядит немного ласковее. — Он посмотрел на меня и подмигнул. Но на самом деле она намного беспощаднее.
Я сосчитала всех, кто был в комнате. Кроме нагваля здесь было четырнадцать человек: девять женщин и пять мужчин. В гостиной присутствовали две Нелиды, Клара со своей сестрой и пять других женщин, которые были мне незнакомы. Три из них явно были пожилыми, но, как и в случае Клары, Нелиды, нагваля и Эмилито, об их возрасте судить было очень трудно. Две другие женщины были лишь несколькими годами старше меня. Вероятно, им шел третий десяток.
Четверо мужчин были постарше и выглядели так же сурово, как и нагваль, но один был молодым. Он был смуглым, низкорослым и выглядел совсем юным. Его волосы были черными и кудрявыми. Он оживленно жестикулировал, его лицо было живым и выразительным. В нем было что-то такое, что выделяло его среди остальных. Сердце у меня забилось, и я ощутила к нему бесконечную симпатию.
— Это новый нагваль, — сказал смотритель.
Пока мы глядели в комнату, Эмилито объяснил мне, что каждый нагваль привносит в магию что-то новое, соответствующее его темпераменту и жизненному опыту. Нагваль Джон Мишель Абеляр, как индеец яки, привнес в группу индейскую степенность, которая стала отличительной чертой всех действий представителей группы. Их магия, сказал он, впитала в себя унылость, которая присуща индейцам яки. И всем им, включая и меня, традиция предписывает знакомство с мировоззрением этих индейцев и использование их принципов в своей жизни.
— Эта тенденция будет доминировать до тех пор, пока группу не возглавит новый нагваль, — сказал он мне на ухо. — Тогда тебе придется пропитаться его склонностями и причудами. Это правило. В соответствии с ним, ты должна будешь поступить в университет. Ведь он с головой ушел в научные исследования.
— Когда это случится? — шепотом спросила я.
— Когда все члены группы совместно взглянут в бесконечность, которая находится у нас за спиной, и позволят ей растворить нас, — ответил он тихо.
Облако усталости и мрака начало окутывать меня. Напряжение от попыток понять немыслимое давало о себе знать.
Эта комната, которая находится на моем попечении, — сказал Эмилито мне на ухо, — представляет собой совокупное намерение всех нагвалей, которые предшествовали Джону Мишелю Абеляру, и отражает все их характеры одновременно. Не существует абсолютно никакой возможности объяснить, что она собой представляет. Для меня, точно так же, как и для тебя, это непостижимо.
Я перевела глаза с комнаты, где сидели все эти люди и где веселье било ключом, и посмотрела на Эмилито. Мне захотелось заплакать, когда я вдруг поняла, что он так же одинок, как и Манфред, и является существом, которое достигло невообразимых уровней восприятия, но обречено на одиночество самим своим совершенством. Однако мое желание заплакать длилось очень недолго и уступило место благоговению, когда я поняла, что в данном случае оно намного более уместно, чем моя глупая грусть.
Новый нагваль позаботится о тебе, — сказал Эмилито, возвращая мое внимание обратно в комнату. Он является твоим окончательным учителем, который откроет тебе путь к свободе. У него много имен, каждое имя отражает его владение каким-то одним аспектом магии. В магии бесконечности его имя — Дилас Грау! [В обычной жизни — Карлос Кастанеда (Прим. ред.).] Когда-нибудь ты встретишься и с ним, и со всеми остальными. Ты не смогла сделать это тогда, когда вошла в левое крыло дома с Нелидой, и ты все еще не можешь сделать этого сейчас, сидя здесь со мной. Но ты завершишь магический переход очень скоро. Они ждут тебя.
Невыразимая тоска охватила меня. Я хотела проскользнуть через глазок в стене в ту комнату, чтобы быть вместе с ними. Там царили сердечность и взаимопонимание. И они ждали меня.
Каменистый Артем
Земляной Андрей
Березин Федор
Русанов Владислав
Контровский Владимир
Лукьяненко Сергей