Чтение 34–й страницы книги ~Солнечные стрелы~

которых имел свое ритуальное значение. В первом они оставили сенелей. В
другом многие придворные, сопровождавшие Эсториана, покинули господина и
двинулись к тронному залу по своим, строго регламентированным путям. В
следующем дворе при нем не осталось никого, кроме нескольких гвардейцев,
окруженных дюжиной черных фигур.

Ведомый регентом, нимало не обеспокоенный тем, что творится за его
спиной, Эсториан вступил в сердце Золотого дворца.

Солнцерожденный несомненно строил тронный зал в Эндросе по образу и
подобию этого грандиозного помещения. Но в отличие от той, сравнительно
недавно возведенной постройки здесь дремали века. Тысячи пилонов
взлетали к золотому куполу, накрывавшему зал, в котором свободно могла
маршировать армия. Плиты пола были инкрустированы драгоценными камнями -
рубинами, сапфирами, топазами, изумрудами... Непосредственно трон
окружал довольно широкий ров с водой, по внешним краям которого стояли
оленейцы.

В далекие времена троном для асанианских владык служила обширная
золотая чаша, покоившаяся на спинах каменных львов, пока сравнительно
недавно одному из властителей не пришла в голову фантазия заменить ее
широким, усыпанным подушками креслом, ножки которого подпирали мраморные
крестцы. В этом кресле свободно могли разместиться двое, а над ним
нависало чудо, созданное руками искусных ваятелей: стоящий на задних
лапах лев, обнимающий солнечный диск.

Усовершенствовать подобным образом трон приказал Хирел Увериас, чтобы
свободно делить его с императрицей Варьяна. Потом там восседал их сын,
затем внук... Имена этой цепочки владык выстроились в мозгу Эсториана.
Хирел и Саревадин, Ганиман, Варуиан, Ганиман. Теперь, если ничего не
случится, трон займет он - Меруван Эсториан.

Он несколько осовел от жары, и ему на секунду почудилось, что со спин
каменных львов сходит невысокая темная тень, мерцая белозубой усмешкой,
медленно и плавно, едва касаясь ногами пола. Отец. Эсториан тряхнул
головой. Тень растворилась в воздухе. Они убили его.

Лорд Фираз, недовольный заминкой, слегка поклонился. Эсториан шагнул
вперед. Ему показалось, что оленейцы хотят сомкнуть строй, но они
почтительно расступились, пропуская его к трону.

Лорд Фираз остановился у возвышения, на которое Эсториан должен был
взойти один. Кто-то, похожий на регента, как одна капля влаги походит на
другую, подал старику тяжелую, расшитую золотом мантию - десятую мантию,
превращавшую наследника во владыку.

Это было нелегкой задачей для маленького желтолицого человечка -
накинуть на плечи статного северянина последний ритуальный покров, но
регент справился с ней и распростерся на полу возле его ног, недвижный,
словно охапка соломы. Эсториан не должен был ни поднимать высокочтимого
лорда, ни благодарить его за свершенный акт. Он просто ждал. В гулкой
тишине, охватившей зал, послышался какой-то звук. Эсториан оглянулся.
Придворные лежали плашмя на каменных плитах пола. Все, кроме безликих,
безмолвных стражей, закутанных в черные плащи. Там, где на камне
пламенели мантии принцев, вырос еще один оленеец.

Время шло. Лорд Фираз, еле слышно покряхтывая, поднялся с колен. В
руках он держал вещь, которую Эсториан хотел упразднить. Золотая маска
тускло сверкала. Слепое безглазое лицо. Облик асанианина, решившего,
уходя в иной мир, запечатлеть свою красоту. Широкие скулы, толстые щеки,
губы крупные и припухшие, как у девушки. Голый, надменный лик без
морщин, словно при жизни этот человек не ведал ни душевных мук, ни
страданий.

Эсториан протянул руку. Регент вздрогнул и сжал пальцы. Эсториану
пришлось приложить усилия, чтобы вынуть из его рук тяжелый овальный
предмет.

Золото было прохладным. Он поднял маску и заглянул в узкие прорези
изнутри. Мир в них выглядел непривычно четко. Оленеец, стоявший в
шеренге принцев, исчез. Лорд Фираз все еще пребывал в оцепенении. Редкие
волосы на его черепе чуть шевелились, будто от сквозняка.

Эсториан опустил маску, не зная, как вести себя дальше. Он держался
прямо, но мантия, возложенная на него регентом, казалось, весила вдвое
больше, чем остальные его одежды, и тянула к земле. В абсолютной тишине
Эсториан прошествовал к трону и сел, ощутив невероятное облегчение.
Маску он расположил на коленях вертикально, придерживая руками.

Лорд Фираз словно очнулся и вновь обрел надменный, независимый вид.
Нельзя было понять, как он отнесся к самовольным действиям Эсториана.
Его слова заскакали по мраморным плитам пола, будто пригоршня
драгоценных ограненных камней.

- Смотрите, принцы, смотрите, лорды Золотого дворца! Вот ваш
император!

***

Это было похоже на заверения в лояльности от прибывших издалека
послов, только во сто крат хуже. Спина его одеревенела, зад страшно
ломило, паха он не чувствовал. Церемония длилась десятый час.
Дьявольское измышление - притащить его в этот зал прямо с дороги, не
позволив ни перекусить, ни передохнуть.

Порой ему приходилось в Керуварионе давать аудиенции важным лицам,
возвратившись с охоты или после ночных забав. Ощущения совпадали, но
здесь не было ни доброй матушки, способной знаком вызвать его за дверь,
ни верного Годри с чашей восстанавливающего силы вина. Придворные,
ожидая своей очереди, потихоньку перекусывали в углах зала, принимая
снедь из рук заботливых слуг, он видел это, но не имел права
присоединиться ни к одной из пирующих групп.

Варвар, скачущий в Асаниан, походя отвергал приглашения важных
лордов, мечтающих затащить царственную персону за свой стол. Император
Асаниана мечтал, как о высшем благе, о чашке воды.

Он мог бы прервать церемонию, симулируя обморок или просто приказом,
но не хотел этого делать. Они, кажется, решили его извести, но он все
выдержит. Он примет присягу от каждого, даже самого захудалого лорда, до
двадцать девятого колена перечисляющего своих предков, окруженного
скопищем своих сыновей, родичей и кузенов, каждый из которых обязан
произнести речь в честь своего господина.

Слава небу, провинциалы трех-четырех мантий были менее многословны,
чем столичные говоруны. Он отпускал их милостивым движением бровей. Он
молчал.

Говорил за него лорд Фираз. Спокойный, подтянутый, привычный к
длительным церемониям, он отвечал на цветистые речи фразами столь же
краткими, сколь политичными, находя приличествующие каждому случаю
слова. Эсториан не находил в них ни тени пренебрежения к персонам
нижестоящих князьков. Столько лет битв, побед и неимоверных усилий! Чему
были посвящены они? Тому, чтобы он восседал на асанианском троне, не
смея пошевелиться, ощущая, как пустой желудок прилипает к хребту?

Кто здесь раб? И кто победитель? Асаниане опускали глаза. Последний
из них отбежал от трона и замер, превратившись в неподвижную
раззолоченную копну. Эсториан ждал. Копны стояли все так же неподвижно.
Ни одна из них не выказала желания вновь обратиться в живое, испускающее
шелестящие звуки существо.

Он встал, напрягая негнущиеся ноги. На плечи его вновь навалился
неимоверный груз. Пространство, испещренное разноцветными пятнами,
вытянулось. Тяжелые двустворчатые двери заскочили за горизонт. Он должен
был как-то добраться до них. Это казалось невозможным.

Он попытался сделать шаг. И не упал. Одно движение влекло за собой
другое. Шаги плодились, как дети в асанианских гаремах. Он мысленно
рассмеялся и медленно, без посторонней помощи побрел к выходу.

Гордость? Да. А еще неукротимое упрямство. Он никогда не покажет
своей слабости никому. Особенно им. Он ненавидит их за то, что они
подвергают его испытанию. Он любит их, как препятствия, которые удается
преодолеть.

Он медленно, не шатаясь, добрел до дверей, распахнувшихся перед ним,
и вышел в соседствующее с тронным залом помещение. Проворный слуга
совлек с него верхнюю мантию. Он благодарно улыбнулся. Второй слуга уже
подавал ему чашу с водой. Он обласкал его восторженным взглядом. Он
отметил, что среди слуг нет евнухов, и это тоже обрадовало его.

Он погрузил губы в ароматную влагу, вовсе не думая, что она может
быть отравлена. На позолоченном подносе были разбросаны какие-то булочки
вперемешку с фруктами. Он не стал накидываться на пищу, как
изголодавшийся зверь. Он чинно отламывал сдобные кусочки и ел, запивая
мелкими глотками воды. Асаниан, кажется, все же проник в него, он стал
сдержанным.

Слуги спокойными и осторожными движениями освобождали его от одежд,
потом знаками показывали, что он может принять ванну. Больше всего на
свете ему хотелось сейчас погрузиться в сон, завалившись прямо тут же на
кушетку, стоящую возле стены. Но купальня тоже сулила блаженство. Если,
конечно, быть бдительным. Он вновь внимательным взглядом обвел слуг. Его
отвели в просторное помещение. Там плескалось озеро теплой воды,
зеленовато-синее, со стайками играющих рыбок. Он обнажил душу, пытаясь
коснуться далекой замкнутой сущности.

Вэньи, посмотри! Здесь твое море, здесь кусочек того, что ты так
любишь.

Но она отстранилась. Она свернулась в плотный клубок, выставив
жалящие иглы. Он остался один.

Совершенно один.

Здесь не было ни Годри, ни молодцов-гвардейцев, ни заботливой
матушки. Она ожидала в своем дворце и не смела явиться к нему без
приглашения. Так повелевал асанианский этикет.

Он открыл рот, чтобы отдать приказание слугам, и вновь закрыл его.