Чтение 34–й страницы книги ~Княжич~

Подошли. За спиной моей стали. Поклонились Ольге.

Она им в ответ поклон отвесила.

- Плоходите, гости дологие, - очень серьезно сказал Святослав.

Ольга развернула коня и пошла в город. Мы пошли за ней. Я оглянулся на затаившуюся толпу. Увидел довольные лица киевлян. И вошел в ворота.

- Как бы ладью нашу не растащили, - вздохнул Гостомысл.

- Не волнуйся, - сказал Побор. - Я с грузалями договорился. Они ее обратно к пристани спустят...

Баня, в которую нас отвели попариться с дороги, была, по коростеньским меркам, огромной. Мы все за один раз в нее поместились.

Четыре печи жарко горели по углам парной. Десяток банщиков и пять холопов поддавали пару.

- Это для дружинников баня, - пояснил ключник. - Каган с домочадцами в своей моются. Она прямо в тереме приспособлена.

- Вот сейчас подопрут дверку да огнем подпалят, - сказал Ярун, пользуя меня дубовым веником.

- Не подопрут, - ответил я. - Асмуд знает, что я здесь. Он скорее костьми ляжет, чем позволит над нами дурное сделать.

- Это почему? - удивился Ярун.

- Долг у него передо мной, - сказал я. - Ложись, я тебя похлещу...

- И потом, - добавил Смирной, - если они баню подпалят, так весь Киев выгорит. Путята, - крикнул он болярину, -спину мне потри!..

Попарились мы на славу. В чистое переоделись. На белый свет вышли. Хорошо. А нас уже ключник ждет.

- Госпожа велела вам в терем идти. Она в горнице вас ждет. Там уж и столы накрыты.

Мы в горницу вошли. Красота вокруг. У нас-то дома деревянные. Из дуба срублены. И детинец, и подворья, и град Коростень. А здесь терем каменный. Беленый. Разрисован красками яркими. И Перун Громовержец, и Белее Учитель, и сам Сварог с Ладой своей словно живые на стенах предстают. И Ирий Пресветлый, и Пекло страшное. Смотреть можно на чудо это и глаз не отводить.

Да только некогда нам. Не за красотой мы приехали. За невестой для отца, а мне за мачехой.

Вот и она. И вправду пригожая. Под стать терему разукрашенному. И лицом хороша, и станом. Не такая красивая, как Любава, конечно. Ну, так краше моей любимой во всем свете не сыскать.

- С легким паром вас, гости дорогие, - сказала она.

- И тебе, госпожа, благодар от нас.

- Где же отец твой, Асмуд? - спросил Путята.

- Приболел он. Старый уже. Не к отцу вы приехали - к кагану Киевскому. Я мать его и в своем доме хозяйка. Так что со мной все разговоры ведите.

- Как скажешь, госпожа, - склонил голову Гостомысл. - Просто болярин хотел старого знакомца повидать.

- Еще повидаются. А пока садитесь за столы, гости дорогие. Поешьте снеди, для вас приготовленной, попейте медов пьяных да пива пенного...

- Отведаем и снеди, и хмельного, - сказал Гостомысл. - Только позволь нам вначале подарки от господина нашего, Мала Древлянского, тебе передать. Смирной, - позвал он, - несите, что привезли.

Взглянула Ольга на гривны серебряные, на кубки золотые, на меха куньи и отвернулась. Вздохнула тяжко. Платочек шелковый к глазам поднесла.

- Это вира196 за Ингваря, - сказал Гостомысл. - Знаем мы, что малая это плата за содеянное. Только, видно, уж так угодно было богам. Муж твой, как волк, землю нашу расхищал и грабил. Села жег. Города палил. В Малине-граде всех подчистую вырезал. Старого с малым не пожалел. Повинен был в гибели княгини Древлянской. От его рук Беляна Вацлавна с Явью простилась. За то и смерть от нас принял. Честно принял. И вину перед Древлянской землей своей кровью смыл. Нет у нас боле обиды ни на него, ни на Киев.

- Мужа мне моего уже не вернуть, - сказала Ольга. - Виру вашу я принимаю. Зла на землю

Древлянскую больше не держу. Но докатилось до меня, что вы на Русь не только долги отдать, но и взять что-то пришли.

Гостомысл кивнул Побору. Болярин вышел вперед и притопнул ногой.

- Мы охотники заезжие, - скороговоркой заговорил он, - за зайцем серым гнались, в ваш удел забежали. Быстрый заяц от нас улепетывал, через тын-частокол перепрыгивал, схоронился в дому твоем, девица, дозволь отыскать его, красавица...

- Погодите. - Ольга взмахнула платочком. - Я не красна девица, я вдова безутешная. Не нужны мне зазывы и уговоры. Вы, значит, сватами ко мне приехали?

- Да, госпожа. - Побор был немного разочарован. - Князь Древлянский тебя в жены просит.

- Что ж... за столы ласки прошу... тут и поговорим...

Еда и питье были отменными. Отроки яства быстро меняли, подливать мед пьяный не забывали. Да и разговор клеился.

- Пойми, госпожа, - говорил Гостомысл, - трудно тебе без опоры мужской.

- Так-то оно так, - отвечала Ольга, - да боюсь, меня киевляне в Коростень не отпустят.

- Не гневи богов, госпожа. Киевляне тебя за ворота не выпускают. Печенеги земли полуденные рвут. Кривичи снова голову поднимают. Еще немного, и развалится Русь. Враги только того и ждут. Коршунами в грады и веси бесприглядные вцепятся. Мал Нискинич дельное предлагает. Замирим Перуна с Даждьбогом на веки вечные.

- Да, - согласилась Ольга, - трудно одной. Только Мала Нискинича я не знаю совсем. Как же я могу ему женой стать, если не люб он мне?

- Не о любви речь ведем, но о выгоде, - продолжал ведун наседать. - Ты же сама говоришь, что уже не девка красная. Да и он уже не вьюнош. Смотри, какой сын у него, - кивнул он на меня. - Дочка есть, Святославу погодка...

- Отец Святослава как родного примет, - вставил и я словечко. - Малуша ему сестрой будет названой. Я братом старшим...

Ольга внимательно посмотрела на меня. О чем-то своем подумала...

- Ты не сомневайся, госпожа. - Гостомысл к ней ближе придвинулся. - Никто ни тебя, ни сына твоего обижать не собирается. Как была хозяйкой Киева, так и останешься, а Русью вам вдвоем с князем сподручнее будет править. Мал Нискинич рода древнего. Его и восход и закат уважают. Непросто будет врагам против него выступить. И ты за ним, как за стеною, будешь...

- Разумны слова твои, человек Божий, - наконец сказала Ольга. - Только и вы меня поймите. Такие дела с наскоку не решаются. Обдумать все надо. С умными людьми посоветоваться...

- Никто не торопит тебя. - Гостомысл был доволен. - Мы не сразу ответ твой получить хотим. Ты подумай. Взвесь все внимательно. А потом и отклик свой дай. Стань нам госпожой законной. А Добрыну, - вновь он кивнул на меня, - матушкой.

Ольга вновь взглянула мне в глаза, а потом улыбнулась вдруг:

- На том и порешим, гости дорогие. Вам уже покои приготовлены. Вы же устали с дороги. Вот и отдохнете. А я как надумаю, так и знать вам дам...

4 мая 946 г.

Долгими показались нам те семь дней, что мы ответа от Ольги ждали. Она-то из Киева уехала. Святослава с собой забрала. Ключник сказал, что в деревеньке она своей, в Ольговичах, заперлась. Думу думает. Терем свой нам оставила. Холопы были услужливы. Девки сенные к дружинникам древлянским приветливы. Стража городская не злобная. Только в посады нас не выпускали. Сказали, что там опасно нам будет. Больно злы киевляне.

Мы не противились. У нас Ярун "приболел". Ключник лекаря позвать велел. Соломон нам и докладывал, что на Подоле и в Козарах делается. От него мы узнали, что Асмуд драккар снарядил, вверх по Славуте отправился. И о том, что от Свенельда пока вестей нет. Видно, сильно его печенеги придавили.

И о том, что тихо в посадах. Затаились все. Ждут, что со сватовством получится. В Козарах купцы об заклад бьются, пойдет Ольга за Мала или отказ даст? Гадают. Товар придерживают, ожидают, что цены поднимутся...

И не знали мы тогда, в затворе сидючи, и не ведали, что Асмуд на встречу с новгородским войском отправился. Что Свенельд с печенегами договор заключил и спешит к Киеву. Не один спешит, с молодым ханом Курей и войском его торопится. Что в Ольговичи пришел конунг Стегги, сын Иггивальда, со своей дружиной. И плату за год вперед получил. И стремя кагану Киевскому поцеловал.

А если бы знали?

Сегодня Ольга вернулась в Киев. Нас в терем свой каменный позвала.

На этот раз в горнице столов не было. Ольга вышла к нам в хорошем расположении духа, улыбалась.

- Небось заждались, гости дорогие? - спросила.

- Да, госпожа, - Гостомысл за нас всех ответил.

- Что ж, - сказала она, - вот мое решение. Шлите гонца князю Малу. Пусть встречает меня там, где мужа моего, Игоря Рюриковича, жизни лишил. Хочу последнюю честь ему отдать. Прощения попросить за то, что недолго по его кончине скорбела. Поплачусь на могиле его, тризну справлю. С Малом повидаюсь. Тогда и скажу, пойду за него или нет. А теперь ступайте. Мне приданое готовить надо.

- А Святослав как же? - спросил Побор. - Возьмешь его с собой?

- Святослав пока в Ольговичах останется. - Ольга взглянула на нас. - Ему под присмотром спокойнее будет. А как с Малом столкуемся, так и его привезут.

- Рекой пойдем или сушей? - спросил Гостомысл.

- Как быстрее?

- Рекой восемь дней, сушей - четыре.

- Сушей. И пусть Мал на Ирпене переправу наведет. Мне три дня на сборы нужно. Как раз гонец успеет.

- Как скажешь, госпожа, - поклонился ей ведун.

14 мая 946 г.

Ближе к полудню мы подошли к подножию высокого крутояра. На этом месте полгода назад принял смерть каган Киевский. Две березы и дуб по-прежнему на вершине высокого утеса растут. К небушку тянутся.

Здесь, под крутояром, и похоронили его. Ингваря. А теперь здесь для тризны столы накрыли. Ждут Ольгу. Ждут и нас.

Путята, как только Ольга свой ответ дала, так и в землю Древлянскую ускакал.

А мы еще на три дня задержались. Готовилась Ольга к отъезду. И мы готовились. Задарили нас киевляне снедью разной. -Переметные сумки заполнили. Тяжело загрузили, щедро.

Но пришел день, и мы в сторону родины из Киева выступили. И мать кагана Киевского с нами.

Сама она налегке шла. Верхом у нее совсем неплохо получалось. И кобылка под ней справная. Серая в светлых яблоках. С Ольгой три десятка варяжских дружинников. Охрана личная. Я с ними на первом же привале сошелся. Дивились они тому, что я по-свейски легко говорю. Я им рассказал, как в трэлях ходил. А они мне, что по родным берегам соскучились, что Ольга не жадная, жалует их и серебром, и даже золотом. И одежей, если есть нужда.

Мы до Ирпеня добрались и сразу поняли, что успел Путята до Коростеня доскакать. Переправу отец велел навести. Скрепили лодки рыбаки ирпеньские. Борт к борту поставили. Доски сверху настелили. Так что мы, не замочив ног, через реку пограничную перешагнули.

Сразу, как переправились, Ольга ко мне кобылку свою направила.

- Давай-ка, княжич, в сторонку отъедем, - сказала и поводья дернула, коня в галоп пуская.

А я за ней вдогон поскакал.

Конь подо мной резвый, горячий. Не мой Гнедко, но ничего. Коней нам Ольга из кагановой конюшни дала. Со сбруей, с седлами. Расщедрилась.

Резво он шел по берегу. Ольгину кобылку быстро настиг. Окоротила Ольга коня. Повод натянула. Ко мне обернулась.

- А ты на отца похож? - спросила.

- Да, - кивнул я, а сам удивился, чего это она вдруг.

- Красивый у тебя отец, - улыбнулась она. - А ты правда меня в мачехи хочешь?

- Я хочу, чтобы между нами и людьми нашими больше распри не было.

- И ты думаешь, что после свадьбы лучше будет?

- А ты так не думаешь? - ответил я вопросом на вопрос.

- Не знаю я, - пожала она плечами, тронула повод и пустила шагом своего коня обратно к переправе. - Смешно, - сказала. - Пасынок на год младше мачехи.

- Такая уж Доля нам выпала, - улыбнулся я.

Но тут разговор наш прервали. Варяги подлетели. Охрана Ольгина. Окружили ее, меня в сторону оттерли. Точно я недруг и навредить ей могу. Только я на это не обиделся. Они свою службу несли. Охранную.

Больше мы с ней не разговаривали.

А пока мы по Древлянской земле шли, я все на нее поглядывал. Как ей родина моя? Нравится? Но она и не смотрела по сторонам. Ехала молча, в свои думы погруженная. А зря.

Вокруг весна буйство учинила. Зеленью чистой землю раскрасила. Цветами яркими в глаза брызгает. Солнышко светит. Птицы трелями рассыпаются. Даждьбога славят. Благостно стало на душе.

А вдвое радостнее оттого, что Любаву скоро увижу. Соскучился по ней, сил нет. Как закончится все, я сразу к ней. Но когда это все закончится?

Так мы и двигались вперед.

А я все думал, какой она мне станет мачехой. Не обидит ли Малушу? Сумеет ли отца полюбить? Без любви разве жить можно?

Так и добрались мы до крутояра. Поодаль стали. Смотрю, всадники летят. Отец нам навстречу скачет. Спешит. Путята за ним едва успевает. Подлетел к Ольге. Осадил коня. На дыбы его перед ней поднял.

- Здраве буде, - говорит, а сам, вижу, волнуется.

А конь под ним танцует. Сбруей поигрывает. На кобылку Ольгину глазом косит. Дескать, смотри, какой я молодец.

А та отвернулась. Точно ее ничего не касается. Потом и вовсе головой в землю уткнулась, молодую травку щипать начала.

Мы-то дальше поехали. К столам поближе. А отец с Ольгой остался. Оглянулся я. Вижу, что они говорят о чем-то. Пусть говорят. Может, что и выговорят.

А все же верно, что в гостях хорошо, а дома лучше. Рад я был увидеть после долгого отсутствия родные лица.

- Что, Добрыня, - спросил Белорев, когда мы подъехали к своим, - хорошо ли вас угощала княгиня Киевская?

- Здрав будь, знахарь, - ответил я. - Угощала неплохо, но разве снедь полянская может с нашей сравниться?

- А что? Наша еда лучше?

- А то сам не знаешь?

- Ну, а сама княгиня Ольга?

- Это ты у Гостомысла спроси. Он с ней больше моего говорил.

- А все же?

- Поживем - увидим.

- О чем это князь с ней беседу ведет? - подошел к нам ключник Домовит.

- Это не наше дело, - ответил ему Путята, сходя с коня. - Ты лучше скажи, что там у тебя со столами?

- А что? - пожал плечами ключник. - У нас все к тризне готово. Холопы уж накрывать начали.

- Да... - вздохнул Гостомысл. - Дай им Белес разума. Столковались бы...

Ольга наплакалась вволю. И не столько ей мужа своего жалко было, сколько по себе слезы лила. По житью своему нелегкому. Ольга даже злилась на Игоря. Оставил ее одну с малолетним сыном. И сдалась же ему эта треклятая земля Древлянская.

Она сидела у его могилы на большом валуне. Одна. Никто не смел мешать ее вдовьему горю. А слезы все текли и текли. Да только не вернут эти слезы соленые ни мужа, ни покоя.

Враги кругом. Недруги. Только и ждут повода, чтобы и ее, и Святослава жизни лишить. И среди этих недругов выживать надо. Сына на ноги ставить. Сердце в одной ладони сжать, а в другой Русь удерживать. Иначе сломают, искорежат и выкинут, словно безделицу ненужную.

А слезы - это ничего. Хорошо даже. Пусть враги думают, что и вправду она горем безутешным придавлена. Пусть победу свою попразднуют. Недолго им радоваться. Всего ничего...

Встала она с валуна холодного. Слезы утерла. Повернулась к стоящим в отдалении дружинникам.

- Снимайте шеломы, - крикнула. - Натаскайте земли. Курган насыпьте. Как положено. Пусть курган стоит, чтоб люди Игоря помнили...

Курган насыпали высокий. Мы тоже хотели помочь, но Ольга попросила отца, чтоб не вмешивался. Он и здесь ей на уступку пошел. Понимал, что важно это для нее. А потому мы ждали в сторонке. Впрочем, варяги и сами справились.

Меня так и подмывало спросить отца, договорились они или нет. Видел я, что и других это волнует. Только молчал князь, и мы молчали. Стояли и смотрели, как дружинники землю в шеломах таскают.

А после и за тризну сели. И все сразу ясно стало. Рядом Ольга с отцом во главе стола оказалась. Выходит, будет у меня мачеха.

Вздохнул я только. Зубы покрепче сжал. Обидно мне почему-то за матушку стало. А потом успокоился. Прав был отец. Лучше уж так, чем война.

Холопы налили в братину197 меда пьяного. Отцу подали. Тот встал. Поднял ее двумя руками высоко над головой. Посмотрел на заходящее солнце и сказал:

- Пусть пухом Ингварю земля Древлянская будет. Не хотели мы смерти его, только сам он ее в земле нашей нашел. Прощаю ему все обиды свои. Не держу на него больше ни гнева, ни зла. Пусть спокойно ему будет в Сварге. Пусть не пустеет его чаша в Светлом Ирии. Да будет так!

Выпил он и по кругу братину пустил. Все приложились к поминальному меду. По очереди. И каждый о своем подумал. Каждый извинил кагана Киевского. Чтобы легко его душе в Репейских горах жилось.

И я к братине приложился. Простил я Ингварю все, что он мне плохого сделал. И смерть матери тоже простил. Мертвые, они бесчестья не имеют...

А вслед за тем тризна своим путем пошла. И пили много. И ели много. И песню кто-то затянул.

А Ольга сидела, словно каменная. Отец ей что-то наговаривал, а она и не замечала будто. И не ела, и не пила.

Стемнело уже совсем. Лишь разложенные вокруг стола костры освещали поминающих. Разгоняли ночную тьму, красили все вокруг в алое.

Мне мед в голову ударил. Легко стало. На душе весело. Натуга последних дней отпускать стала. И уже не такой страшной жизнь грядущая казалась.

"Ну что? - думал я. - Ну мачеха. Не съест же она меня в самом-то деле. И Малушу небось не обидит. Отец не позволит..."

Тут вдруг кукушка в ближнем лесу закуковала.

- Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?

Я уж считать начал. Потом лишь дошло: откуда кукушке так рано взяться? Не пришло еще ее время. Удивился я. Смотрю - Ольга встрепенулась вроде. На отца посмотрела. Улыбнулась. Сказала что-то. Встала из-за стола. К бору направилась. И варяги тоже приподнялись. Вслед за ней пошли. Оно и понятно - охрана. И Путята встал. Что-то Смирному на ухо шепнул...

А вокруг уж веселье вовсю. Тризна, она веселья требует. Чтоб Ингварь в Сварге не скучал. Никто и не заметил, что застолье пустеть стало. Мало ли, куда люди отлучиться захотели? Может, по нужде. Или по каким-то другим делам.

Я тоже из-за стола вышел. Тихонько к бору направился. В лесок зашел. Вроде тихо. Решил чуть пройтись да обратно вернуться. Прошелся. Слышу - ветка треснула. То ли зверь, то ли человек? Подобраться поближе захотел. Еще пару шагов сделал. Прислушался...

Даждьбоже пресветлый! Конь фыркнул! Наши кони недалеко от столов к коновязи привязаны. Значит, не наши! Я крикнуть собрался. Кто, мол, такие? Не успел. Ладонь чья-то мне на рот легла.

- Тише, княжич, - в ухо мне Путята прошептал.

Я только головой кивнул. Он меня отпустил. Я к нему повернулся.

- Чужие? - выдохнул.