Самый умный из них достал из тумбочки лампу на аккумуляторах. Это зря. Пара щелчков. Нет лампы и нет бандита. Минус второй.
В соседней комнатке вспыхнул карманный фонарик и сразу грохнуло несколько полновесных выстрелов. Толстый громила свалился в проходе. Фонарик погас. Рыжая и Мак не дремлют. Молодцы!
Минус три.
Это легче, чем в тире. ГШ раздает щелчки, словно расшалившийся школьник на перемене. Всё больше неподвижных тел, всё «веселее» дергаются оставшиеся. Нервы у них не выдерживают, и они вслепую палят из пистолетов. Иногда попадают. Друг в друга. К пивному перегару и табачному дыму добавляется густой запах крови.
Минус...
Сильный удар в спину, я падаю. Опять удар. Во рту солоноватое, теплое...
Отползаю за кресло, с трудом переворачиваюсь.
Джон и еще один стоят надо мной. Оба в «ночниках». Непослушной рукой я пытаюсь поднять вывалившийся пистолет.
Следующий выстрел пробивает мне локоть. Это больно...
– Лэжи, сука, – негромко цедит Джон. – Кто тэбя послал?
Чёрный зрачок ствола пристально смотрит мне в лицо.
Вздрагивает... Чуть в сторону. Тело опять отзывается вспышкой боли. Он прострелил мне вторую руку.
– Я маму твою имел, – кривится Джон. – Все скажешь.
Уцелевшие бандюки на ощупь крадутся вдоль стены к двери, которая ведёт наружу. Сейчас им плевать и на своего вожака, и на его разборки. Лишь бы вырваться из пропахшего смертью подвала.
А кавказец поднимает мой ГШ. И вместе с напарником осторожно приближается ко входу в соседнюю комнату.
Там, в темноте, затаились Катя и Мак. Слепые и беспомощные. Свет! Они должны включить свет!
Я пытаюсь крикнуть, но вместо крика получается шепот.
В руках у Джона граната.
– Свет! – выдыхаю вместе кровью. Нет, не услышат...
Кавказец оборачивается и лыбится уголком рта. Кажется, понял. Зрачок пистолета снова заглядывает мне в глаза. В последний раз.
Выстрелы раскалывают тишину. Но у него же глушитель?.. Почему, судорожно нажимая спуск, кавказец оседает на пол? С перекошенным, мертвеющим лицом...
Пули свистят надо мной и рвут в клочья мягкую обивку кресел. В ответ на щелчки ГШ громогласно разговаривает «стечкин». Откуда-то из угла комнаты.
Напарник Джона в разбитых «ночниках» уже уткнулся головой в диванный валик. А кавказец все стреляет. Даже мертвый. Пока есть пули в обойме.
Тишина.
Кто-то ползёт ко мне, тихо зовет:
– Таня...
Это не Мак и не рыжая.
– Таня...
Я могу только простонать в ответ.
Он склоняется над мной. Лицо, покрытое едва присохшими ранами. Шея, руки в бинтах. Я знаю это лицо... Наверное, у меня бред...
– Ты пришла. Ты послана нам...
Он прикасается ко мне, чувствует под пальцами кровь
и вздрагивает:
– Все будет хорошо...
Неясное шевеление в наваленных посреди комнаты телах. Он оборачивается и стреляет. Кажется, опять не промахнулся.
– Слепень... Ты видишь... в темноте?
– Я слышу, Таня. Я привык.
Пытаюсь приподняться. Не получается. Какой-то звон в ушах. И даже «ночники» не могут разогнать тёмные круги перед глазами...
Он на ощупь хватает подушку с дивана, подкладывает мне под голову, шепчет:
– Мы обязательно выберемся отсюда. Вместе. Ты позволишь мне идти за тобой?
– Зачем?
– Ты послана нам. Ты – наша надежда.
– Я умираю... Слепень.
Он плачет. Странное зрелище – мужские слезы. Это неправильно...
– Так тяжело бродить во тьме, Таня... Я отвык от света. Когда в первый раз ты пришла, я не понял... Но теперь знаю. Ты спасёшь нас
– Даже себя... не спасла...
– Тогда в метро... он приказал собакам. Они бы меня растерзали. Ты не дала. Ты запретила им.
Бедный, наивный преподаватель философии... Я молчу. Говорить нету сил.
Вспыхивают, постепенно разгораясь, неоновые лампы. В ту же секунду из соседней комнаты показываются торчащие вихры и ствол «беретты».
Разлепляю губы... Я шепчу, но меня не слышат.
Слепень, щурясь от яркого света, быстро оборачивается. Стрелять он не собирается. Но в руке у него по-прежнему пистолет. И рыжая жмёт на курок. Без колебаний.
Слепень падает.
– Нет! – наконец вырывается из моих легких. Отчаянным усилием я приподнимаюсь и сажусь, привалившись к ножке кресла.
– Он не враг, слышите вы...
Кашляю, выплёвывая темные сгустки. Опять могу вздохнуть полной грудью.
Катя и Мак неуверенно приближаются, переступая через тела. Мак хватает вывалившуюся из руки кавказца гранату. Рыжая не сводит взгляда со Слепня – испуг, тщательно скрываемый под напускной грубостью.
– Что ж он, придурок, ствол не бросил...
Склоняется над длинной фигурой:
– Ещё дышит. – Кусая губы, она отходит. – Я оружие соберу...
Пистолет «философа» лежит рядом. Я поднимаю его. И вдруг осознаю, что рука слушается меня. Вместо боли – лёгкое жжение... Сдвигаю «ночники», задираю рукав куртки. Брови Мака изумленно ползут вверх.
– У тебя...
Края раны стягиваются. Прямо на глазах.
Паренёк таращится, утратив дар речи, и слегка отступает. Рыжая, собиравшая оружие в кулёк, удивленно поднимает голову.
Встаю, шатаясь, и сбрасываю пробитую, набухшую от крови куртку. Со второй рукой то же самое. Поворачиваюсь спиной к Маку:
– Что видишь?
– Так не бывает...
Странное тепло растекается у меня по коже. Внутри будто полыхает необжигающий огонь.
Рыжая подходит и касается рукой моей спины:
– Две пули... Да?
Голос у нее совсем робкий.
– Хватит, – передергиваю я плечами и отступаю. – Номер бабы Дарьи помнишь?
Голова кружится. И слабость, будто прошла пятьдесят километров. Опускаюсь на диван. Передохнуть бы. Вот только со временем у нас не очень. Те из девяти, кто уцелел и выскользнул наружу, наверняка успели вызвать подкрепление...
Катя, открыв экранчик трофейной «мыльницы», бойко стучит по клавиатуре. Спустя минуту огорченно вздыхает:
– Нет связи.
Я надеялась, хоть здесь Джон оборудовал себе что-то вроде ретранслятора. Поднимаю глаза... Ага, плоская коробочка на потолке, к ней несколько проводов. Чёрт его знает, почему всё это не работает...
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Глуховский Дмитрий
Куликов Роман