Чтение 34–й страницы книги ~Львы Аль-Рассана~

За всю свою жизнь он ни разу не ощущал подобного ужаса. Его сердце стучало, как бешеное, пока он мчался по равнине; он думал, что может действительно потерять над собой контроль, упасть с коня и погибнуть под копытами скачущих следом коней.

"Возможно, это было бы благословением, - думал Родриго Бельмонте, - так же, как пристрелить лошадь или охотничью собаку, сломавшую ногу, было актом милосердия".

Он был похож на эту лошадь или эту собаку.

Он был отцом, который пытался обогнать время ради своего сына. В нем сидел ужас, он определял его, превращал его разум в пустоту страха.

Он не испытывал ничего подобного, никогда прежде. Страх - да. Ни один честный солдат не может искренне утверждать, что он никогда не испытывал страха. Мужество заключалось в том, чтобы бороться с ним, победить его, подняться выше его и сделать то, что должен. Он много раз смотрел в лицо своей собственной смерти, боялся ее и умел победить этот страх. Но он никогда не чувствовал того, что испытывал сейчас, этой ночью в Аль-Рассане, мчась во весь опор к Орвилье во второй раз, менее чем за год.

Подумав так, Родриго увидел горящие впереди костры и понял, будучи опытным солдатом, что он опоздал.

Мувардийцы - разумеется, это были мувардийские воины - уже ускакали к тому времени, когда он подъехал к низкой ограде, послал через нее коня и спрыгнул на землю среди горящих фургонов, палаток и убитых, изувеченных людей, которых он знал.

Первым он нашел Иберо. Он не понимал, как этот человек здесь оказался. Маленький священник лежал в луже собственной крови, черной в свете костров. Ему отрубили руки и ноги. Они лежали на некотором расстоянии от тела, словно конечности сломанной детской куклы.

Родриго ощутил запах горящей плоти. Некоторых из солдат бросили в костры, на которых готовили еду. Он пошел, спотыкаясь, к центральной лужайке, которую помнил по прошлому лету. Надежды уже не осталось, но ему нечем было защищаться от этого. Он увидел отрубленную голову Гонзалеса де Рада и рядом с ней тело министра со стянутыми вниз лосинами, которое непристойно распростерлось поверх маленькой, лежащей лицом вниз фигурки мальчика.

Родриго снова услышал, как из груди у него вырвался какой-то звук.

Безмолвная мольба. О милосердии, о доброте, о том, чтобы время вернулось вспять и позволило ему поспеть сюда вовремя. Чтобы спасти своего сына или погибнуть вместе с Диего, если больше ничего ему не будет позволено сделать.

Звуки, картинки, запах горящей плоти исчезли где-то в отдалении. Он подошел к двум лежащим на земле телам.

Словно во сне, невероятно медленно, он опустился на колени и стащил тело Гонзалеса де Рады с распростертой фигурки своего сына. Тут он увидел - словно во сне, не веря своим глазам, - что еще сделали с министром Вальедо.

Потом осторожно, осторожно, словно во сне, он перевернул Диего лицом вверх на пропитанной кровью земле и увидел его разбитую голову. Тогда он заплакал, раскачиваясь из стороны в сторону, оплакивая лежащего в его объятиях сына, который покинул его.

Он слышал словно издалека, как подходят остальные. Кони. Шаги. Бегущие, потом медленные. Они остановились. Ему в голову пришла одна мысль. Он не поднял взгляд, не мог его поднять, но сказал тем, кто стоял рядом:

- Фернан. Остановите Фернана. Не позволяйте ему видеть это.

- Это я, папа. Ох, папа, он умер?

Тогда он поднял глаза. Заставил себя. У него остался в живых ребенок. Брат-близнец этого. Слитые воедино души. Всю жизнь разные, но рожденные вместе, с одним лицом. Вместе всегда, против всех неожиданностей этого мира. А теперь этому конец. "Теперь Фернан почувствует себя обнаженным, - подумал Родриго, - ледяной ветер будет дуть там, где прежде находился его брат".

При свете горящих фургонов он увидел лицо Фернана. И Родриго Бельмонте понял в то мгновение, что мальчик никогда не сможет пережить это зрелище: своего мертвого брата в объятиях отца. Оно будет формировать его и определять его жизнь, и Родриго ничего не сможет поделать, чтобы этому помешать.

Он должен перестать плакать. Должен постараться.

Аммар ибн Хайран стоял рядом, за спиной Фернана. Он предупредил их, сразу же, но все равно слишком поздно. Он тоже в свое время повидал немало убитых. Убитых и оскверненных, чтобы передать послание, предостережение. Родриго внезапно вспомнил День Крепостного Рва и то, что сделал ибн Хайран с правителем Картады потом. Убийство. В некотором смысле, это ответ.

Он понял, что вот-вот потеряет над собой контроль.

- Аммар, пожалуйста, уведи его, - прошептал он. - Он не должен этого видеть. Иди с этим человеком, Фернан. Пожалуйста.

- Он умер? - снова спросил Фернан, игнорируя или не желая поверить ужасному доказательству - разбитой, кровоточащей голове брата.

- Пойдем, Фернан, - мягко произнес ибн Хайран голосом поэта. - Давай пойдем к реке и присядем ненадолго. Может быть, мы сможем помолиться, каждый по-своему. Сделай это для меня, прошу тебя.

Из того далекого мира, где он очутился, где все голоса звучали приглушенно, Родриго смотрел, как его сын уходит вместе с Аммаром ибн Хайраном из Альджейса. Ашаритом. Врагом. "Береги его", - хотел он сказать Аммару, но теперь в этом не было необходимости, слишком поздно. Урон уже нанесен.

Он снова опустил глаза на сына, которого обнимал. Диего. Малыш. Поэты всегда пишут о сердцах, разбитых любовью.

Он сомневался, понимают ли они, что это такое. Абсурдно, но он чувствовал себя так, словно по его сердцу действительно прошла настоящая трещина, и эту трещину никогда не закрыть, никогда не залечить, и сердце никогда уже не будет целым. Мир ворвался в него и нанес ему неизлечимую рану.

Здесь присутствовало войско вместе с королем. Войско в Аль-Рассане. Он смутно подумал о том, сколько человек ему предстоит убить в попытке - безнадежной с самого начала - отомстить и смягчить боль этого мгновения. Эта маленькая, обмякшая фигурка у него на руках. Диего.

Наверное, ничто и никогда уже не сможет проникнуть в его сознание.

- О, милостивый Джад! - услышал он чей-то голос. Рамиро, король Вальедо. - О, только не это, ради всего святого!

Родриго поднял глаза. Голос короля прозвучал как-то особенно.

Приближались новые всадники с факелами. С севера. Не отряд короля, который встретил их у реки и городских стен. С другой стороны. Знамена Вальедо, освещенные пламенем.

Они подъехали и остановились. Он увидел королеву Вальедо, Инес.

Увидел, как его жена спрыгнула с коня и остановилась, глядя прямо на него, не двигаясь. Беззащитная.

Он не понимал, почему Миранда оказалась здесь. Почему все они оказались здесь. Но ему надо шевелиться, постараться оградить ее, хоть немного, от всего этого. Если сможет.

Осторожно, очень осторожно, он снова опустил Диего на холодную землю и встал. Одежда его пропиталась кровью, он, спотыкаясь, пошел к Миранде среди костров и убитых.

Он ладонями потер глаза, лицо. Казалось, его руки принадлежат кому-то чужому. Нужно найти какие-то слова, но их не было. Это сон. Он никогда больше не проснется.

- Прошу тебя, скажи мне, что он только ранен, - очень тихо произнесла его жена. - Родриго, пожалуйста, скажи, что он всего лишь ранен.

Он открыл рот и закрыл его. Покачал головой.

Тогда Миранда закричала. Имя. Только имя. Так же, как раньше это сделал он. Этот крик пронзил его, словно копье.

Он протянул руки, чтобы обнять ее. Она пробежала мимо него, туда, где лежал Диего. Теперь вокруг него собрались Другие люди. Обернувшись, Родриго увидел, что Джеана уже там. Она стояла на коленях рядом с его сыном. Еще один человек из отряда королевы, которого он не узнал, стоял с другой стороны. Миранда остановилась рядом с ними.

- О, пожалуйста, - произнесла она жалким голосом, которого он никогда раньше не слышал. - Пожалуйста.

Она опустилась на колени рядом с Джеаной и взяла руки Диего в свои ладони.

Он увидел, что Фернан возвращается от реки с ибн Хайраном. Наверное, он услышал крик матери. Теперь Фернан плакал, лицо его было искажено горем. Ветер насквозь продувал его.

Только сегодня утром, по дороге в Фезану, Родриго Бельмонте, если бы его спросили, ответил бы, что мир - трудное место, но интересное, и назвал бы себя человеком, которого бог благословил превыше его заслуг любовью, дружбой, и делом, достойным мужчины.

Но сегодня утром у него еще было двое сыновей.

Он вернулся туда, где лежал Диего. Кто-то - кажется, король, - набросил свой плащ на изувеченное тело Гонзалеса де Рады, лежащее рядом. Фернан стоял за спиной матери. Он не искал утешения, понял Родриго. Он стоял очень тихо и плакал, положив руку на плечо Миранды, и смотрел на брата. Ему тринадцать лет.

Джеана закончила осмотр и подняла взгляд на Родриго.

- Он не умер, но, боюсь, умирает. - У нее было бледное лицо, а одежда еще мокрая после реки. Все это так походило на сон. - Родриго, мне очень жаль. Удар проломил ему голову, вот здесь. Слишком сильный удар. Он не очнется. Это будет быстро. - Она взглянула на сидящую рядом женщину, которая держала руки своего ребенка. - Он... ему сейчас не больно, госпожа.

Однажды, в Рагозе, ему приснился сон, такой странный сон, как обе они, Миранда и Джеана, стоят где-то на закате. Никаких разговоров или ясных деталей, просто стоят вместе на закате дня.

Однако здесь было темно, и они стояли на коленях на земле. Миранда ничего не ответила, не шевельнулась, она смотрела на сына. Потом она все же пошевелилась, освободила одну руку и приложила ее, очень осторожно, к разбитой голове Диего.

Джеана снова посмотрела на него, и Родриго увидел в ее глазах печаль и гнев. Гнев на то, что они не могут победить, на то, что слишком рано отнимает у человека жизнь, делая лекарей бессильными. Она посмотрела на незнакомого мужчину, стоящего по другую сторону от Диего.

- Вы лекарь? - спросила она.

Он кивнул.

- Лекарь королевы, раньше служил в армии.

- Тогда я вам тут помогу, - тихо сказала она. - Возможно, есть другие, которым нужна наша помощь. Не может быть, чтобы они все умерли. Возможно, мы еще сможем кого-то спасти.

- Вы это сделаете? - спросил мужчина. - Для армии джадитов?

На лице Джеаны промелькнуло нетерпение.

- Что касается этого, - ответила она, - то я являюсь лекарем отряда Родриго Бельмонте. После сегодняшней ночи не знаю, но на данный момент я в вашем распоряжении.

- Можно я возьму его на колени? - прошептала Миранда Джеане. Словно до сих пор никто ничего не говорил.

Родриго беспомощно сделал еще шаг вперед.

- Вы ничем не можете ему повредить, госпожа. - Голос Джеаны звучал так мягко, он никогда не слышал у нее такого голоса. - Конечно, можно. - Она поколебалась, потом повторила. - Ему не больно.

Она собралась подняться с колен.

- Джеана, погоди, - раздался за их спинами другой голос. Женский голос. Родриго обернулся, очень медленно. - Твой отец хочет осмотреть мальчика, - сказала Элиана бет Данил.

В Аль-Рассане, в Эсперанье, Фериересе, Карше, Батиаре - даже, позднее, в далеких восточных землях ашаритов, - то, что произошло той ночью в горящей деревне возле Фезаны, стало легендой, которую рассказывали так часто в среде лекарей, при дворах правителей, в военных отрядах, университетах, тавернах, храмах, что она приобрела ауру магии и волшебства.

Конечно, в этом не было ничего сверхъестественного. То, что сделал Исхак бен Йонаннон, слепой, при свете белой луны, звезд и факелов в руках тех, кто ему помогал, было сделано так же аккуратно и тщательно, как и то, что он сделал пять лет назад в Картаде, когда помог родиться последнему сыну Альмалика Первого, и было таким же чудом.

И даже большим чудом. Незрячий, способный общаться только через жену, которая понимала каждый произнесенный им неясный слог, впервые взявший в руки хирургические инструменты, с тех пор как его ослепили, действуя на ощупь, по памяти и инстинктивно, бен Йонаннон сделал операцию, на возможность которой только намекал Галинус.

Он вырезал отверстие в черепе Диего Бельмонте вокруг того места, где удар мувардийца раскроил голову мальчика, и вынул осколок кости, вонзившийся в пугающе обнаженный мозг под отодвинутым назад скальпом и открытым черепом. Тот осколок, который должен был убить сына Родриго, еще до того как голубая луна присоединится к белой на небосводе.

В трактатах Галинуса это называлось трепанацией. Джеана о ней знала, как, по-видимому, и Бернар д'Иньиго, лекарь джадитов, который им ассистировал. И еще они оба знали, что ее никто и никогда не делал.

Джеана все время думала о том, что сама даже не попыталась бы это сделать. Ей бы в голову не пришло попробовать, счесть это возможным. С благоговением, все время борясь с желанием расплакаться, она смотрела, как твердые, уверенные руки отца ощупали края раны, обвели ее, потом взяли маленькую пилу и резец и вырезали отверстие в голове Диего Бельмонте.

Он отдавал им распоряжения, когда нуждался в их помощи. Ее мать, стоя над ними, под факелом, который держал сам король Вальедо, переводила его слова. Джеана или Бернар выполняли приказ - подавали скальпель, пилу, зажим, промокали сильно текущую кровь там, где Исхак отвел назад кожу на голове мальчика. Диего держали в сидячем положении, чтобы кровь стекала мимо раны.

Его держал отец.

Глаза Родриго оставались закрытыми почти все время, он сосредоточился на том, чтобы стать совершенно неподвижным, потому что Исхак через Элиану сказал, что это непременное условие. Возможно, он молился. Джеана не знала. Но видела, растроганная до слез, что Диего ни разу не дрогнул. Родриго держал сына неподвижно, как скала, он ни разу не пошевелился на протяжении всей этой невероятной операции вслепую на равнине.

Один раз у Джеаны возникла странная иллюзия: ей показалось, что Родриго мог бы сидеть так, держа сына в объятиях, вечно, если бы понадобилось. Что он, возможно, даже хочет сидеть так вечно. Камень, статуя, отец, делающий то единственное, что ему оставалось, что ему было позволено.

Разбитая кость черепа отделилась одним уродливым, зазубренным куском. Исхак велел Джеане проверить открытую рану, чтобы убедиться, что он вынул кость целиком. Она нашла два небольших фрагмента и удалила их с помощью пинцета, поданного ей д'Иньиго. Затем они с вальедским лекарем сшили лоскуты кожи и забинтовали рану, а когда закончили, остались стоять на коленях по обе стороны от мальчика.

Потом Диего положили на землю, и Родриго молча встал над ним рядом с Мирандой. Фернан стоял позади матери. На взгляд Джеаны, он очень нуждался в лекарстве, которое усыпило бы его. Но она сомневалась, что он согласится его выпить.

Белая луна уже находилась прямо над головой, а голубая поднималась на востоке. Костры погасли. Подошли другие лекари, вызванные из основной части армии, расположившейся к северу от них. Они занимались уцелевшими людьми. Таких было не слишком много.

"Кажется, прошла бездна времени", - осознала Джеана. Исхак, которого вели Элиана и Аммар, отошел в сторонку и сел на походный стул, который ему принесли.

Джеана и лекарь-джадит, д'Иньиго, смотрели друг на друга через тело лежащего мальчика. "У д'Иньиго уродливое лицо, но добрые глаза", - подумала Джеана. Во время операции он действовал спокойно и профессионально. Она не ожидала этого от вальедского лекаря.

Д'Иньиго откашлялся, стараясь прогнать усталость и волнение.

- Что бы со мной ни случилось, - начал он и замолчал. Снова глотнул. - Что бы со мной ни случилось, что бы я ни делал потом, этим мгновением в моей жизни лекаря я всегда буду гордиться. Тем, что сыграл свою маленькую роль. Вместе с вашим отцом, который... которого я так глубоко уважаю. За его работы и... - он замолчал в сильном волнении.

Джеана почувствовала, что безмерно устала. Наверное, ее отец совсем обессилел. Но это никак не проявлялось внешне. Если она даст себе волю, то начнет вспоминать, что совсем недавно произошло в Фезане, а этого делать нельзя. Пока рано. Ей необходимо сохранить самообладание.

- Он может не выжить. Вы это понимаете, - сказала она.

Д'Иньиго покачал головой:

- Он выживет. Выживет! Вот в чем чудо. Вы видели, что было сделано, как и я. Кость удалена! Это было сделано безупречно.

- И мы понятия не имеем, может ли человек выжить после подобного вскрытия черепа.

- Галинус говорил...

- Галинус никогда такого не делал! Для него это было святотатством. Для ашаритов, для киндатов. Для всех нас. Вы это знаете! - Она не хотела повышать голос. На них начали оглядываться.

Джеана снова перевела взгляд на лежащего без сознания мальчика. Теперь его устроили на постели и подушке и накрыли одеялами. Он был очень бледным из-за большой потери крови. Сейчас в этом заключалась одна из опасностей. Одна из многих. Джеана положила пальцы на его шею. Пульс бился ровно, разве что слишком быстро. Но, проверяя пульс и глядя в лицо Диего, Джеана поняла, что и она тоже уверена в том, что мальчик останется жив. Это непрофессионально, она повинуется эмоциям.

Но она была абсолютно в этом уверена.

Она подняла глаза на Родриго и на его любимую жену, мать этого мальчика, и кивнула головой.

- Он хорошо справляется. Так хорошо, как только можно надеяться, - сказала она. Потом встала и пошла туда, где находились ее мать и отец. Аммар был с ними, и это хорошо. Очень хорошо.

Джеана опустилась на колени у ног Исхака и положила голову на его колени, как делала когда-то, еще маленькой девочкой, и почувствовала, что руки отца, его сильные, спокойные, уверенные руки, легли на ее голову.

Через некоторое время она встала, потому что, по правде говоря, она уже не была маленькой девочкой, живущей в доме родителей. Она повернулась к мужчине, которого любила одного среди всех мужчин в мире, и Аммар открыл ей объятия, а она позволила ему своим прикосновением заставить ее ненадолго забыть то, что произошло с ее народом в городе в ту ночь.

Глава 17

Альвар де Пеллино той ночью крепко держал факел над Диего Бельмонте. Потом он видел, как отец Джеаны устало отошел вместе с женой на край деревни, а затем в одиночестве вышел, спотыкаясь, через восточные ворота на луг. Там он опустился на колени и начал молиться, стоя на коленях и медленно покачиваясь взад и вперед.

Хусари подошел и остановился рядом с Альваром. Он был весь грязный от крови, пепла и пота, так же, как сам Альвар. Хусари тихо шепнул:

- Это плач киндатов. Под двумя лунами. Плач по умершим.

- В Фезане?

- Конечно. Но насколько я знаю этого человека, он часть молитвы посвятит Веласу.

Альвар вздрогнул. Снова посмотрел на фигуру человека, стоящего на коленях в темноте. К своему стыду, он забыл о Веласе. Родители Джеаны только сегодня услышали о его гибели. Глядя на то, как старый лекарь медленно раскачивается взад и вперед, Альвар внезапно снова ощутил спокойную уверенность, которая посетила его еще во время путешествия на запад: в конечном счете, ему не суждено стать солдатом.

Он умел убивать, и очень неплохо, по-видимому; у него хватало мужества, хладнокровия и мастерства, но сердце его не лежало к бойне сражений. Он не мог говорить о них словами поэтов, как о славных подвигах, о турнирах, о полях славы, на которых мужчины могут добыть себе честь.

Он понятия не имел, какой у него может быть выбор, но понимал, что эта ночь - не время для размышления о подобных вещах. Сзади послышались шаги, и Альвар обернулся. К ним подошел Родриго.

- Альвар, я был бы тебе очень благодарен, если бы ты пошел со мной. - Голос Родриго звучал мрачно; в нем чувствовалась бесконечная усталость. Диего все еще не пришел в сознание; Джеана сказала, что он, вероятно, будет в таком состоянии всю ночь и утро. - Я думаю, мне понадобится свидетель того, что произойдет дальше. Ты в порядке?

- Конечно, - быстро ответил Альвар. - Но что?..

- Король хочет поговорить со мной. Альвар с трудом глотнул.

- И вы хотите, чтобы я...

- Хочу. Мне нужен один из моих людей. - На лице Родриго промелькнула тень улыбки. - Тебе случайно не надо отлить?

Промелькнуло воспоминание, яркое, как луч света.

Он пошел вместе с Родриго туда, где король совещался с дозорными. Рамиро заметил их приближение и удивленно поднял брови в сторону Альвара.

- Ты хочешь, чтобы с нами был кто-то третий?

- Если не возражаете, государь. Вы знаете сына Пеллино де Дамона? Это один из моих самых доверенных людей. - Теперь в голосе Родриго появилось напряжение, и Альвар его услышал.

- Не возражаю, - ответил король, - но если ты так высоко ценишь его, то и я надеюсь лучше узнать его в будущем.

Альвар поклонился.

- Благодарю вас, государь. - Он сознавал, что у него устрашающий вид. Как во время сражения у воина.

Рамиро отпустил разведчиков, и они втроем направились к северной ограде деревни, а потом вышли через открытые Альваром ворота на равнину.

Дул ветер. Они не взяли с собой факелов. Костры остались позади, и большая их часть уже погасла. Лишь луны и звезды сияли над широким пространством вокруг них. Было слишком темно, и Альвар не мог прочесть выражения лиц своих спутников. Он хранил молчание. Свидетель. Только он не знал - чего.

- Я рад, что ты вернулся. У тебя есть вопросы. Задай их, - сказал король Вальедо. - Затем я расскажу тебе то, чего ты не знаешь.

Родриго холодно ответил:

- Хорошо. Начнем с моих сыновей. Каким образом они здесь оказались? Возможно, вы недолго будете радоваться моему присутствию здесь. Это будет зависеть от ваших ответов.

- Ваш священник написал письмо Жиро де Шервалю, верховному клирику Фериереса, который остановился у нас на зиму, совершая паломничество на остров Васки. В своих проповедях де Шерваль призывал начать священную войну вместе со своими собратьями в Эшалау и Орведо. Ты знаешь, что армия отплыла из Батиары?

- Знаю. Что за письмо?

- В нем он объяснял дар твоего сына. Высказывал предположение, что мальчик может пригодиться в войне с неверными.

- Иберо это сделал?

- Я покажу тебе письмо, сэр Родриго. Это было предательством?

- Да.

- Он наказан за него, - сказал король.

- Не мною.

- Какая разница? Он был служителем господа. Его будет судить Джад.

Воцарилось молчание.

- Продолжайте. Письмо пришло в Эстерен?

- И де Шерваль попросил у меня разрешения послать за мальчиком. Это было после того, что произошло в Карказии. Ты об этом слышал?

Родриго кивнул.

- Кое-что.

- После этих событий я приказал собрать войско и послал людей за твоим сыном. Его брат настоял на том, чтобы приехать вместе с ним. Твоя жена последовала за ними и присоединилась к королеве. Я тоже должен понести наказание, Родриго?

Голоса обоих мужчин звучали холодно и четко. В темноте, на этом резком ветру, у Альвара возникло ощущение, что он слышит первые слова разговора, который назревал уже давно.

- Я пока не знаю, - напрямик ответил Родриго Бельмонте. Альвар мигнул. Капитан разговаривал с помазанным монархом. - Что случилось в Карказии? Вам стоит рассказать мне об этом.

- Я и собирался. Альмалик Второй воспользовался услугами шпиона при дворе моего брата в Руэнде и попытался организовать убийство королевы. Это был хитрый ход, и он почти удался. Если бы королева умерла и я обвинил бы в ее смерти Санчеса, это разрушило бы любой союз и втянуло нас в войну друг против друга. Я чуть не выступил против Руэнды, я бы это сделал, если бы королева умерла.

- Но?

- Лекарь, д'Иньиго, который помогал оперировать твоего сына сегодня ночью, сумел спасти королеву, чего не могли сделать ее собственные лекари. Он догадался по виду раны, что стрела отравлена, и дал ей противоядие.

- Значит, мы многим ему обязаны, - сказал Родриго.

- Да. Он сказал, что узнал этот яд по описанию его в работах одного лекаря-киндата из Фезаны.

Снова молчание. Альвар увидел, как небо прочертила звезда и упала на западе. Рождение, смерть. В народных сказках, которые он слышал с детства, встречалось или то, или другое. Как далеко он сейчас от дома!

- Понятно. Я собирался просить вас, - сказал Родриго, - что бы потом ни случилось, позаботиться о благополучии сэра Исхака и его семьи.

- Тебе не надо просить, - ответил король. - Это уже сделано. Ради королевы и твоего сына. Что бы потом ни случилось.