Чтение 34–й страницы книги ~Турецкий гамбит~

к вам на дрезинах с жандармской полуротой. Телеграф не работает, дорога
перерезана. Трижды был обстрелян, потерял семерых. Шинель вот пулей
пробита. - Он показал дырявый рукав.
Вперед шагнул Эраст Петрович. За время отсутствия он совсем не
изменился, только одет был по-цивильному, сущим франтом: цилиндр, плащ с
пелериной, крахмальный воротничок.
- Здравствуйте, Варвара Андреевна, - приветливо сказал титулярный
советник. - К-как у вас волосы отрасли. Пожалуй, так все-таки лучше.
Соболеву слегка поклонился:
- Поздравляю с б-бриллиантовой шпагой, ваше превосходительство. Это
высокая честь.
Перепелкину просто кивнул, а напоследок обратился к корреспонденту:
- Салям алейкум, Анвар-эфенди.

Глава тринадцатая,
в которой Фандорин
произносит длинную речь

"Винер цайтунг" (Вена),
21(9) января 1878 г.

"... Соотношение сил между враждующими сторонами на заключительном
этапе войны таково, что мы не можем более игнорировать опасность
панславянской экспансии, угрожающей южным рубежам двуединой империи. Царь
Александр и его сателлиты Румыния, Сербия и Черногория сконцентрировали
700-тысячный железный кулак, оснащенный полутора тысячью пушек. И,
спрашивается, против кого? Против деморализованной турецкой армии, которая
по самым оптимистическим подсчетам насчитывает на сегодняшний день не
более 120 тысяч голодных, перепуганных солдат?
Не смешно, господа! Нужно быть страусом, чтобы не видеть нависшую над
всей просвещенной Европой опасность. Промедление подобно смерти. Если мы
будем, сложа руки, сидеть и смотреть, как скифские орды... "

Фандорин откинул с плеча плащ, и в его правой руке тускло блеснул
вороненой сталью маленький красивый револьвер. В ту же секунду Мизинов
щелкнул пальцами, в кабинет вошли двое жандармов и наставили на
корреспондента карабины.
- Это что за балаган?! - гаркнул Соболев. - Какой еще
"салям-алейкум"? Какой еще "эфенди"?
Варя оглянулась на Шарля. Тот стоял у стены, скрестив руки на груди,
и смотрел на титулярного советника с недоверчиво-насмешливой улыбкой.
- Эраст Петрович! - пролепетала Варя. - Но ведь вы ездили за
Маклафлином!
- Варвара Андреевна, я ездил в Англию, однако вовсе не за
Маклафлином. Мне б-было ясно, что его там нет и быть не может.
- Но вы ни словом не возразили, когда его величество... - Варя
осеклась, чуть не выболтав государственный секрет.
- Мои д-доводы были бы голословны. А в Европу наведаться все равно
следовало.
- И что же вы там обнаружили?
- Как и следовало ожидать, происки английского кабинета не при чем.
Это первое. Да, в Лондоне нас не любят. Да, готовятся к большой войне. Но
убивать гонцов и устраивать диверсии - это уж слишком. Противоречит
британскому спортивному духу. То же мне сказал и граф Шувалов.
П-побывал в редакции "Дейли пост", убедился в полной невиновности
Маклафлина. Это второе. Д-друзья и коллеги отзываются о Шеймасе как о
человеке прямом и бесхитростном, отрицательно настроенном по отношению к
британской политике и, более того, чуть ли не связанном с ирландским
национальным движением. Агент коварного Дизраэли из него никак не
вырисовывается.
На обратном пути - все равно уж по д-дороге - я заехал в Париж, где
на некоторое время задержался. Заглянул в редакцию "Ревю паризьен"...
Д'Эвре шевельнулся, и жандармы вскинули карабины, готовые стрелять.
Журналист выразительно покачал головой и спрятал руки назад, под фалды
дорожного сюртука.
- Тут-то и выяснилось, - как ни в чем не бывало продолжил Эраст
Петрович, - что прославленного Шарля д'Эвре в родной редакции никогда не
видели. Это третье. Он присылал свои блестящие статьи, очерки и фельетоны
по почте или телеграфом.
- Ну и что с того? - возмутился Соболев. - Шарль не паркетный шаркун,
он искатель приключений.
- И даже в б-большей степени, чем предполагает ваше
превосходительство. Я порылся в подшивках "Ревю паризьен", и выяснились
очень любопытные совпадения. Первые публикации господина д'Эвре присланы
из Болгарии десять лет назад - как раз в ту пору в Дунайском вилайете
губернаторствовал Мидхат-паша, при котором состоял секретарем молодой
чиновник Анвар. В 1868 году д'Эвре присылает из Константинополя ряд
блестящих зарисовок о нравах султанского двора. Это период первого взлета
Мидхат-паши, когда он приглашен в столицу руководить Государственным
Советом. Год спустя реформатора отправляют в почетную ссылку, в далекое
Междуречье, и бойкое перо талантливого журналиста, как зачарованное
перемещается из Константинополя в Багдад. Три года (а именно столько
губернаторствовал в Ираке Мидхат-паша) д'Эвре пишет о раскопках
ассирийских городов, арабских шейхах и Суэцком канале.
- Подтасовка! - сердито прервал говорившего Соболев. - Шарль
путешествовал по всему Востоку. Он писал и из других мест, которые вы не
упоминаете, потому что они выбиваются из вашей гипотезы. В 73-ем году,
например, он был со мной в Хиве. Вместе умирали от жажды, вместе плавились
от зноя. И никакого Мидхата там не было, господин следователь!
- А откуда он приехал в Среднюю Азию? - спросил генерала Фандорин.
- Кажется, из Ирана.
- Полагаю, что не из Ирана, а из Ирака. В конце 1873 года газета
печатает его лиричные этюды об Элладе. Почему вдруг об Элладе? Да потому
что патрона нашего Анвара-эфенди в это время переводят в Салоники. Кстати,
Варвара Андреевна, помните дивную новеллу про старые сапоги?
Варя кивнула, глядя на Фандорина, как зачарованная. Тот явно нес
нечто несусветное, но как уверенно, красиво, властно! И заикаться совсем
перестал.
- Там упомянуто кораблекрушение, произошедшее в Термаикосском заливе
в ноябре 1873 года. Между прочим, на берегу этого залива расположен город
Салоники. Из той же статьи я понял, что в 1867 году автор находился в
Софии, а в 1871 году - в Междуречье, ибо именно тогда арабские кочевники
вырезали британскую археологическую экспедицию сэра Эндрю Уэйарда. После
"Старых сапог" я стал подозревать мсье д'Эвре уже всерьез, но своими
ловкими маневрами он не раз сбивал меня с толку... А теперь, - Фандорин
убрал револьвер в карман и обернулся к Мизинову, - давайте подсчитаем
ущерб, нанесенный нам деятельностью господина Анвара. Мсье д'Эвре
присоединился к корпусу военных корреспондентов в конце июня прошлого
года. Это был период победоносного наступления нашей армии. Дунай
преодолен, турецкая армия деморализована, открыта дорога на Софию, а
оттуда и на Константинополь. Отряд генерала Гурко уже захватил Шипкинский
перевал, ключ к Большому балканскому хребту. По сути дела война нами уже
выиграна. Но что происходит дальше? Из-за роковой путаницы с шифровкой
наша армия занимает никому не нужный Никополь, а тем временем корпус
Осман-паши беспрепятственно входит в пустую Плевну, сорвав нам все
наступление. Вспомним обстоятельства той загадочной истории. Шифровальщик
Яблоков совершает тяжкий проступок, оставив на столе секретную депешу.
Почему Яблоков это сделал? Потому что его потрясла весть о неожиданном
приезде невесты, госпожи Суворовой.
Все взглянули на Варю, и она почувствовала себя чем-то вроде
вещественного доказательства.
- А кто сообщил Яблокову о приезда невесты? Журналист д'Эвре. Когда
обезумевший от радости шифровальщик умчался прочь, достаточно было
переписать шифровку, заменив в ней "Плевну" на "Никополь". Наш армейский
шифр, мягко говоря, несложен. О предстоящем маневре русской армии д'Эвре
знал, потому что при нем я рассказал вам, Михаил Дмитриевич, об
Осман-паше. Припоминаете кашу первую встречу?
- Соболев угрюмо кивнул.
- Далее вспомним историю с мифическим Али-беем, у которого д'Эвре
якобы брал интервью. Это "интервью" обошлось нам в две тысячи убитых, и
теперь русская армия застряла под Плевной уже всерьез и надолго.
Рискованный трюк - Анвар неминуемо навлекал на себя подозрение, но у него
не было выхода. Ведь в конце концов русские просто могли оставить против
Османа заслон, а главные силы двинуть дальше на юг. Однако разгром первого
штурма создал у нашего командования преувеличенное представление об
опасности Плевны, и армия развернулась против маленького болгарского
городишки всей своей мощью.
- Погодите, Эраст Петрович, но ведь Али-беи действительно
существовал! - встрепенулась Варя. - Его видели в Плевне наши лазутчики!
- К этому мы вернемся чуть позже. А сейчас вспомним обстоятельства
второй Плевны, вина за которую была возложена нами на предательство
румынского полковника Лукана, выдавшего туркам нашу диспозицию. Вы были
правы, Лаврентий Аркадьевич, J из записной книжки Лукана - это
"журналист", да только не Маклафлин, а д'Эвре. Румынского фата он
завербовал без особых трудностей - карточные долги и непомерные амбиции
сделали полковника легкой добычей. А в Букареште д'Эвре ловко
воспользовался госпожой Суворовой, чтобы избавится от агента, утратившего