там, внутри бумаги.
просматривать его. По мере углубления в смысл он представлял себя
спускающимся впопыхах в темный подвал по неудобной лестнице, ступеньки
которой обрываются круче и круче. Когда по ним стало невыносимо вышагивать
без риска загреметь вниз, Решетнев прочел свое имя...
ей сборник анекдотов. До весны ей хватит за глаза. А-тамитрава пойдет! -
сказал Артамонов.
Она живет ею, как чем-то насущным, - возразил Решетнев.
наблюдалось никаких перемен, словно Ирина не просыпалась в течение дня. На
столе лежало краткое руководство к завтраку, который частью на плите, частью
в холодильнике. Руководством никто не воспользовался. Он подошел к тумбочке.
Раскрытая тетрадь лежала на другом месте. Бросалась в глаза неаккуратность,
с какой велись последние записи. Легко угадывалось, что, припав к странице,
Ирина спешила, страшно спешила. Боялась, если в несколько мгновений не
распнет себя на листе, 'излитое станет неправдой. Отсюда невыдержанность
строк, скорописные знаки и символы, похожие на стенографические.
поверила его пустым словам насчет полноценной жизни. Описание вчерашней ночи
прочитать было невозможно. Разборчивость сходила на нет. С попытки описания
поцелуя вместо слов шли скриптумы - черточки, росчерки. Сочетание, похожее
на слово спасибо, было написано в нескольких направлениях. Ирина повторно
пережила вчерашнюю ночь. Решетнев производил головой движения, напоминающие
отряхивание от воды, и чувствовал, что куда-то уплывает и его сознание.
главный. Ему вдруг представилась идея показать дневник врачам. Тогда они
легко определят причину болезни, и снять надоевшую тайну будет проще.
изголовья.
ее слова и пытался найти хоть что-то подобное записям в тетради. Но говорила
она вполне доступно, даже шутила, хотя и невпопад. Эта ночь ничем не
отличалась от предыдущей. Новым было только то, что в минуты затмений
Решетнев порывался к дневнику с чувством готовности разгадать знаки'. Ему
казалось, он в состоянии прочесть диктант нездорового мозга - до того все
становилось понятным и простым.
спросила, кто он такой и что здесь делает. Решетнев ответил, что знакомый и
приходил проведать. Она удивилась столь раннему посещению. Справившись о
здоровье Ирины, она выразила опасения, потому как заставала ее в бреду над
тетрадью.
временно прекратило их поставку на землю. На мгновение у Решетнева все
другие вытеснила мысль, что он усугубляет состояние Ирины. Демагогическими
выкладками он доказал себе противное. Он запер в себе вопрос, какою жаждою
влеком сюда. Что, собственно, сожжено, если глазам Ирины в те моменты мог бы
позавидовать янтарь.
продолжается пожар, жил в каком-то переводе на этот иней, снег и тополя.
Ночей стало не хватать. Свет за окном не вносил в домик никаких изменений.
Со стройплощадки, как из прошлого, доносились крики, шум экскаваторов.
Решетнев ощущал себя спящим на раскладушке на центральной площади города и
боялся, что подойдет кто-то из друзей и, не зная, что спящий обнажен,
сдернет простыню с веселыми словами: вставай, дружище, солнце уже высоко!
Опасение быть раздавленным нависающими над окнами многоэтажками не
проходило.
аптека и почтамт, в чьих стеклах он отражался, всего лишь подразумевали его
на тротуаре.
и начал взапуски делиться бесконечными историями про каких-то кошек, которых
купили на базаре по трояку за штуку, а потом никак не могли избавиться.
Кошек развозили в мешках по самым дальним окрестностям, но под вечер они
возвращались и человеческим голосом требовали копченого палтуса. Наконец их
отвезли в лес и связали хвосты в один букет. Теперь по дачам шастают стада
бесхвостых тварей, от дикого воя которых дачники продают участки. И еще про
поросят, которые прожили у слабохарактерного персонального пенсионера в
общей сложности около десяти лет. Пенсионер, мотивируя тем, что они, уже
почти двадцатипудовые, легко идут на кличку, наотрез отказывал прямым
наследникам пускать их на мясо. Слава богу, пенсионер сошел с ума раньше,
чем свиньи.
прочесть сборник анекдотов, который по первости забросила под кровать.
Она совершенно беззащитная.
нее.
бы в первую очередь топить снега да льды - с людьми можно было бы управиться
в рабочем порядке. Но она сделала наоборот - растормошила и позвала людей за
город, а там ничего не готово к приему. Земля остается холодной, и никак не
может пробиться трава. Гуляли в Майском.
На входе читаешь: парк имени Пушкина - это детство, дошкольные сказки из уст
бабушки. Дальше - качели-карусели. Крутишься, вертишься и потихоньку
забываешь, что ты - в жизни имени Пушкина. Детству можно простить, а вот
дальше идет непростительная глушь - заросли прозы и мирской житейности.
Пробираешься по джунглям привычек, забот, дел, напрочь упуская из головы
Пушкина и то, что жизнь его имени. Черемуха, сирень - не продерешься. Годы,
занятость - и Пушкин затих. И вдруг - снова он! В самых зарослях! Стоит с
томиком в руках, ненавязчивый, как природа. Стоит без особых претензий на
чей-то долгий и задумчивый взгляд. И ты возвращаешься к прочитанному,
просматриваешь все по новой и видишь это бессмертно. Вот так встреча! Стоишь
над книгами, снятыми с пыльной полки, читаешь, как просишь прощения, а
бывает, сколько ни бродишь не-^кизни, так больше и не нарываешься на
неловкую фигуру поэта.
интересную ей тему.
сорокалетние холостяки, никогда в жизни ничего не писавшие.
всегда обвиняла их в пустоцветстве и эгоизме.
спецмашин на автостраде. Для несчастий и бед. Неспроста критики веками
просят не занимать ее попусту, без надобности.
интимны, не хватает гражданственности. Решетнев вменил себе в обязанность
прогуливаться с Ириной каждый день. Она потихоньку набиралась сил.
Удивлялась всему, словно видела в первый раз. Это пугало Решетнева, не
давало покоя. Как-то навстречу попалась девчушка, вся конопатая. Она шла
вприпрыжку по отраженному в лужах небу и держала в руках скрипку, да так
крепко и уверенно, что казалось, мир расцветет с ней буквально в несколько
дней. Ирина заплакала, глядя ей вслед.
яблони, будто парусники в пене, бороздят притихшие сады. В воздухе
закружился тополиный пух. Ожили на лугах пуговки ромашек. В ромашках
Решетневу стало страшно. Ирина гадала: любит, не любит, и вдруг стала
вспоминать первые дни знакомства. Она рассказывала истории, совершенно
небывалые, но очень похожие на то, что было - мотивом, настроением,
результатом. Казалось, она просто фантазирует на тему прошлого. Решетнев
пытался противоречить зарубкам, на которых держалась ее память. Она начинала
капризничать и говорила:
такое! Я даже стихи написала тогда.
так, как говорит она? Может, это его, а не ее память выстроила события за
призмой, которая, искажая частности, оставляет неизменным целое? И главным
становится не то, с кем это было, а то, что это было вообще, на земле? С
людьми без имен. Что, если так и нужно - брать дорогой момент жизни и
запоминать его через другое, как запоминают телефонные номера, связывая их с
более цепкими цифрами, с тем, что всплывет в памяти по первому зову?
бросаться взапуски к какому-нибудь дню или вечеру, случаю и всякий раз
Шилова Юлия
Круз Андрей
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Прозоров Александр