сути дела это не меняет. Мы с Сеней тогда футбольный матч
обслуживали. Стадион патрулировали, чтобы какая-нибудь фанатская
морда беспорядков на трибунах не учинила. Ну, мой Рабинович к
концу матча и настадионился: со школьным приятелем - бутылку
пива, с омоновцами - сто граммов, с тестем, который второй раз в
жизни от жены на футбол смог сбежать, - бутылку водки, ну а на
посошок - с двумя расфуфыренными, как персидские кошки, фанатками
нашего клуба - литр коньяка...
просто нельзя. Вот Сеня и радовался вовсю жизни. Так
развеселился, что с хозяином Альбатроса (того самого
восточноевропейского кобеля, что над моим именем шутить постоянно
пытался) пари решил заключить. Мы тогда как раз к секретному
заводу подходили, который между нашим домом и стадионом
находится. Чтобы своего хозяина в постель затащить, мне нужно
было крюк делать, как той бешеной собаке из поговорки. А когда их
светлость Сеня Рабинович изволит пребывать в таком блуждающем
состоянии, сделать это, признаюсь честно, даже мне непросто.
стороны человеческого экземпляра в нашей паре. А как проходная
Рабиновичу на глаза попалась, он и давай орать на всю улицу,
обращаясь к Сергею, хозяину Альбатроса, мол, спорим, я сейчас
напрямую через завод пройду, а охрана даже пикнуть не посмеет.
Тот поменьше моего Сени на грудь принял и способность здраво
мыслить еще не всю потерял. Быстренько сообразил, что охрана на
заводе вневедомственная и к милиции прямого отношения не имеет.
Наша и их службы, хоть и не враждуют, но тут даже коту ясно, что,
будь ты хоть трижды мент, без соответствующих разрешений и
ордеров на завод тебя никто не пропустит, тем более когда мент
застенчивый. То есть как мой Сеня - во время ходьбы за стенки
держится.
прижимистого Рабиновича будет все равно, как квартиру в лотерею
выиграть, поэтому заключить пари сразу согласился. И мой Сеня,
олух царя иудейского, попытался утащить меня к проходной. Я,
естественно, всеми четырьмя лапами в тротуар уперся, пытаясь хоть
этим вразумить хозяина, но Рабинович и своего-то разума не
слышал, а что уж говорить о моем голосе благоразумия. Но сдался я
только тогда, когда понял, что пьяный Сеня прямо сейчас сядет на
асфальт и будет мне нотации читать по поводу служебного собачьего
долга и Верности своему хозяину. А уж, поверьте мне, такого ни
одно разумное существо не выдержит!
до этого нормально шел, а вот мой Сеня сумел, собрался. Губы
поджал, глаза прищурил, руку на ремень положил и встал около
стеклянных дверей. Ждет, когда перед ним охранник створки
распахнет. Тот, хоть и был уже немолодым парнем, да и робким его
с такой рожей вряд ли кто-нибудь посчитать мог, но все же, увидев
в дверях перекошенного мента с огромным псом на поводке, невольно
разволновался. Посмотрел на нас, подошел к двери и спрашивает,
что случилось. Мой Сеня достает из кармана корочки и, держа их
лицевой стороной к себе, сует под нос охраннику и по слогам
читает:
рождения: тысяча девятьсот... В общем, ясно! Мы с напарником
преследуем опасного, ик, преступника и видели, что он перелетел
через забор на территорию завода...
сообразив, что перед ним не мент, а кандидат в вытрезвитель.
пе-ре-ле-тел.
переговоры он решил прекратить. Однако от моего Сени так просто
не отвязаться. Пару минут он теребил охранника, пытаясь его то
уговорить, то запугать, а затем и вовсе с катушек съехал. Давай,
говорит, поспорим. Если мой пес через твой дурацкий забор
перепрыгнет, то ты нас внутрь пропустишь. Ну а если нет, я тебе
стольник отстегну.
приходилось немалые барьеры брать, но прыгнуть через трехметровый
бетонный забор, к тому же обвитый поверху колючей проволокой,
даже я не в состоянии. Что я ему, кенгуру австралийский?
сего момента выиграть деньги на спор у моего Рабиновича почти
никому не удавалось, а следовательно, не мог оценить всей полноты
своего счастья, принять спор, естественно, согласился. Мой Сеня
тут же встал в позу памятника Ленину на центральной площади и
заорал благим матом: "Мурзик, барьер!"
Рабинович как ни уговаривал меня, как ни увещевал, но будь он
хоть трижды альфа-лидер, заставить меня полететь все равно бы не
смог. Я остался сидеть, где сидел, укоризненно глядя на
распоясавшегося хозяина, и тому в итоге пришлось сдаться.
перекочевали в руки охранника, а второй стольник спокойно
спикировал в кошелек Сергея. Но самое страшное началось рано
утром. Есть у Сени привычка деньги перед работой пересчитывать.
Представляете, что началось, когда он утром двух сотен не
досчитался?.. Ох он и орать начал. И "оборзел совсем народ,
пьяных ментов на улицах обирает" (будто самому с народом такого
делать не приходилось?!), и "это те две шлюхи в баре меня
кружанули" (словно сам во время рейдов "ночных бабочек" за мзду
снова на работу не отпускал). Ну, а когда Рабинович вспомнил,
куда на самом деле деньги подевались, так тут его и вовсе едва
инфаркт не хватил. Мне даже пришлось звуковую терапию применить.
То есть попросту наорать на него, а то Сеня так до конца жизни из
комы бы и не вышел...
навсегда зарекся что-то делать, трезво не оценив ситуацию для
начала. Но мой Сеня, что влюбленный, что пьяный, одинаковый
дурак! Причем можно еще поспорить, в каком состоянии он больше
идиотских поступков совершает. Вместо того, чтобы подумать и
понять всю бессмысленность похода к Хирону, Рабинович хлопал
влюбленными глазенками (тьфу!) и готов был потакать своей пассии
во всем.
докторам можно до скончания веков, да так и не добиться
каких-либо сдвигов. Нужно было идти к Олимпу и найти его папашу.
А уж тот, поскольку бог как-никак, что-нибудь и придумал бы для
исцеления своего сына. В сказки о том, что Олимп куда-то исчез, я
не верил. Сами посудите, ну куда может пропасть огромная гора,
высотой почти три тысячи метров над уровнем моря?.. Правильно,
никуда! Это же вам не жомовская заначка после тщательного обыска
жены.
месте, бы и решили, как попасть на сходку местных богов в законе.
Однако слушать меня, естественно, никто не стал. Лишь один
Горыныч попытался возразить Рабиновичу, сказав, что нам лучше
поторопиться найти Зевса, пока не случилось чего-нибудь совсем
непоправимого, но Сеня у него ехидно поинтересовался, запасся ли
Ахтармерз картой местности, или одна из его голов, как компас на
север, всегда в сторону Зевса смотрит. Горыныч понял, что спорить
с упершимся Рабиновичем бесполезно и, обреченно махнув крыльями,
забрался поглубже в колесницу.
некому, и наша экспедиция стала собираться в дорогу. В первую
очередь Жомов, обидевшийся на хозяина постоялого двора за столь
бесцеремонное утреннее обращение с гостями, самым наглым образом
спустился в винный погреб и экспроприировал оттуда две амфоры с
лучшим вином. Хозяин попытался воспротивиться разбою и
приготовился звать городскую стражу, но, получив кулаком по
макушке, решил, что заведение понесет меньше убытков, если
быкоподобный чужестранец спокойно возьмет то, что хочет.
целого жареного барана, увидев, что именно принес Ваня,
взбесился. Он заявил, что отказывается ехать в колеснице, если в
компанию к Гераклу, Немертее и Горынычу добавятся еще и
катающиеся из угла в угол глиняные канистры. Жомов, естественно,
парировал эту тираду своим любимым вопросом: "А в нос?" - и
пришлось в их дискуссию вмешиваться моему Рабиновичу, после чего
вино было перелито в бурдюки, а амфоры расколоты об стену, на
радость будущим археологам.
принялся горевать, глядя на вихляющих задами местных сучек.
Таковых оказалось рядом сразу три, и у всех трех по каждой
подпалине на роже откровенно читалось одно: "Красавчик, а не
прогуляться ли нам до ближайших кустов, чтобы вместе поклониться
нашей собачьей Афродите?" Ща-ас! Держите хвост милицейской
дубинкой. Я как только представил, какой
временно-пространственный парадокс я с этими маломерками устрою,
Лукьяненко Сергей
Круз Андрей
Панов Вадим
Орловский Гай Юлий
Конан-Дойль Артур
Посняков Андрей