Чтение 34–й страницы книги ~Комедианты~

стол два стакана с ромом.

- Ваш приятель провел уже больше получаса с Тин-Тин, - сказала она. -
Ему пора...

- Ему должно быть предоставлено столько времени, сколько понадобится, -
заявил капитан. - Он - важное лицо. Очень важное лицо. - В уголках его рта
собралась пузырьками слюна, совсем как у гадюки. Он дотронулся кончиками
пальцев до револьвера. - Искусственный каток - это очень современно. - Его
пальцы так и бегали между ромом и револьвером. Я обрадовался, когда они
схватили стакан. - Ледяной каток - это шикарно. Это последний крик.

- Вы заплатили за полчаса, - повторила матушка Катрин.

- По моим часам - еще не время, - ответил капитан. - А что вы теряете?
Других посетителей ведь нет.

- А мсье Браун?

- Не сегодня, - сказал я. - Я не решусь идти по стопам такого важного
гостя.

- Чего же вы здесь торчите? - спросил капитан.

- Пить хочу. И потом - из любопытства. Мы ведь в Гаити теперь не так
часто видим знатных иностранцев. Он дает деньги на ваш каток? - Капитан
бросил взгляд на револьвер, но минутная вспышка, которая грозила
опасностью, тут же прошла. Остались только ее приметы, как следы болезни:
кровавая жилка на желтом белке глаза да съехавший набок полосатый галстук.
- Вряд ли удобно, чтобы ваш знатный иностранец, вернувшись, обнаружил
здесь труп белого. Это может испортить вам все дело.

- Что же, время терпит... - мрачно констатировал он, и вдруг лицо его
разверзла улыбка, словно трещина в бетоне пресловутого катка. Улыбка
любезная и даже заискивающая. Он вскочил; за моей спиной хлопнула дверь, я
обернулся и увидел Тин-Тин, всю в белом, которая тоже улыбалась, скромно,
как невеста у входа в храм. Но они с Конкассером улыбались не друг другу,
а важному гостю, который вел ее под руку. Это был мистер Джонс.

- Джонс! - воскликнул я. Его лицо еще украшали боевые шрамы, но сейчас
они были аккуратно заклеены липким пластырем.

- Кого я вижу! Браун! - сказал он и, подойдя, горячо пожал мне руку. -
Приятно встретиться со старой гвардией, - сказал он, словно мы были
ветеранами предпоследней войны и впервые с тех пор встретились на полковом
сборе.

- Мы же виделись только вчера, - сказал я и заметил, что он несколько
смущен.

Стоило Джонсу вывернуться из какого-нибудь неприятного положения, как
он тут же об этом забывал. Он объяснил капитану Конкассеру:

- Мы с мистером Брауном вместе плыли на "Медее". А как поживает мистер
Смит?

- Да так же, как вчера, когда он у вас был. Очень о вас беспокоится.

- Обо мне? Почему? - И сказал: - Извините. Я вас еще не представил моей
юной подруге.

- Мы с Тин-Тин хорошо знакомы.

- Вот и чудесно, чудесно! Садитесь, дорогая, мы все вместе пропустим по
маленькой. - Он пододвинул ей стул, а потом, взяв меня под руку, отвел
чуть-чуть в сторонку и сказал, понизив голос: - Понимаете, вся та история
- уже вчерашний день.

- Я рад, что вы так быстро выкарабкались.

Он туманно объяснил:

- Помогла моя записка. Я на это и рассчитывал. В общем, я не очень
волновался. Обе стороны допустили ошибки. Но мне бы не хотелось, чтобы
девочки это знали.

- Поверьте, они бы вам только посочувствовали. Но неужели он не знает?

- О да, но ему приказано держать язык за зубами. Завтра я бы непременно
вам все рассказал, но сегодня мне просто позарез было нужно сюда...
Значит, вы уже знакомы с Тин-Тин?

- Да.

- Прелестная девушка. Я рад, что ее выбрал. Капитан хотел, чтобы я взял
ту, с цветком.

- Не думаю, чтобы вы заметили особую разницу. Матушка Катрин держит
лакомый товар. А что у вас общего с ним)

- Мы тут вместе обстряпали одно дельце.

- Неужели искусственный каток?

- Нет. При чем тут каток?

- Будьте осторожны, Джонс. Это опасный субъект.

- Не беспокойтесь, - сказал Джонс. - Я не маленький.

Мимо нас прошла матушка Катрин с подносом, заставленным бутылками рома
и, видимо, последними запасами "Семерки". Джонс схватил с подноса стакан.

- Завтра они подыщут для меня какую-нибудь колымагу. Я к вам заеду, как
только ее получу. - Он помахал Тин-Тин, а капитану крикнул: - Salut
[привет (фр.)]. Мне здесь нравится, - добавил он. - По-моему, фортуна
наконец мне улыбнулась.

Я вышел из зала с приторным вкусом от выпитой "Семерки" во рту. Проходя
мимо, я потряс за плечо стража у двери - надо ведь хоть кому-то оказать
добрую услугу! Я ощупью обошел вездеход и добрался до своей машины; вдруг
я услышал за спиной шаги и отпрянул в сторону, подумав, что капитан
все-таки решил постоять за честь своего катка. Но это была всего-навсего
Тин-Тин.

- Я им сказала, что пошла faire pipi [сделать пипи (фр.)], - сообщила
она.

- Как поживаешь, Тин-Тин?

- Очень хорошо, а вы?

- Ca marche [ничего (фр.)].

- А вы не хотите немножко обождать в машине? Они скоро уедут.
Англичанин уже tout-a-fait epuise [совсем выбился из сил (фр.)].

- Не сомневаюсь, но я устал. Мне надо домой. Скажи, Тин-Тин, он тебя не
обижал?

- О, нет. Он мне понравился. Очень понравился.

- А что тебе в нем так уж понравилось?

- Он меня насмешил, - сказала она.

Эту же фразу, к вящему моему огорчению, я услышал снова, но уже при
других обстоятельствах. За мою беспорядочную жизнь я научился многим
фокусам, но смешить я так и не умею.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Джонс исчез на какое-то время так же бесследно, как труп министра
социального благоденствия. Никто так и не узнал, куда делся труп, хотя
кандидат в президенты предпринял попытку это выяснить. Он проник в
канцелярию нового министра, где его приняли деловито и вежливо. Пьер Малыш
не пожалел сил, чтобы раструбить о нем как о "сопернике Трумэна", а новый
министр краем уха слыхал о Трумэне.

Министр был маленький толстенький человечек; он неведомо почему щеголял
значком американской студенческой корпорации, зубы у него были крупные,
белые и редкие, словно надгробные плиты, заготовленные для куда более
просторного кладбища. Через его письменный стол доносился странный запах,
будто одну могилу забыли засыпать землей. Я сопровождал мистера Смита на
случай, если понадобится переводчик, но новый министр свободно говорил
по-английски, правда, с таким американским акцентом, что в какой-то мере
оправдывал свой значок. (Потом я узнал, что министр некоторое время служил
посыльным в американском посольстве. Его производство в министры было бы
редким примером выдвижения из низов, если бы в промежутке он не подвизался
у тонтон-макутов адъютантом по особым поручениям при полковнике Грасиа,
известном под кличкой Толстяк Грасиа.)

Мистер Смит принес извинение в том, что его рекомендательное письмо
адресовано доктору Филипо.

- Бедняга Филипо, - сказал министр, и я подумал, что мы услышим наконец
официальную версию о его кончине.

- Что с ним случилось? - спросил мистер Смит с похвальной прямотой.

- Боюсь, мы этого никогда не узнаем. Он был человек угрюмый, со
странностями, и, должен вам сказать, профессор, с финансами у него не все
в порядке. Было там одно дельце с водопроводной колонкой на улице Дезэ...

- Вы намекаете, что он покончил самоубийством?

Я недооценил мистера Смита. Ради высокой идеи он мог и схитрить, сейчас
он решил не открывать своих карт.

- Может, и так. А может, он стал жертвой народного гнева. Мы, гаитяне,
привыкли расправляться с тиранами по-своему.

- Разве доктор Филипо был тираном?

- Люди с улицы Дезэ не простили ему этого надувательства с водой.

- А теперь водопровод пустят? - спросил я.

- Это будет одним из моих первых мероприятий, - взмахом руки он обвел
папки на полках у себя за спиной, - но, как видите, забот у меня немало.

Я заметил, что остальные скрепки на многих из его "забот" заржавели от
длинной череды дождливых сезонов: видно, "заботам" этим еще долго суждено
здесь лежать.

Мистер Смит умело возобновил атаку:

- Значит, о докторе Филипо все еще нет никаких известий?

- Как выражались у вас в военных сводках, "пропал без вести, есть
опасения, что убит".

- Но я был на его похоронах, - сказал мистер Смит.