себе вопрос: что будет дальше? Но я думаю не о других, а о себе. Опусти,
пожалуйста, абажур, свет мне прямо в лицо.
меня из полутьмы. Я еще раз подумал о том, насколько он изменился; мне
казалось, что если бы я услышал его из соседней комнаты, не зная, что это
говорит Эвелина, я бы его не узнал. Это было, конечно, неверно, но мне так
казалось оттого, что Эвелина говорила не так, как обычно, и не то, что
обычно.
пор, трудно. И я устала от этой глупости.
скорее роль слушателя, чем собеседника. Но все-таки, если ты против этого не
возражаешь, один вопрос: Котик по-прежнему с тобой?
чувствовала свою вину перед ним - нет, нет, не пожимай плечами. Я не сказала
ему, что я думаю о его философии, я не сказала, что с моей стороны все это
было не так, как нужно, и что все, в общем, случилось только потому, что он
был не похож ни на кого из тех, кого я знала раньше. Это было нехорошо - ты
со мной согласен?
оттого, что это было нехорошо по отношению к Котику. Ты вела себя, скажем,
не так, как нужно, по отношению к самой себе. Я тебе говорил об этом.
трудно, ты понимаешь? Ты можешь себе представить, как он на это реагировал?
как в день его ухода. Ты это понимаешь? А я его по-настоящему не любила,
теперь это для меня яснее, чем когда бы то ни было. Откуда же эта печаль?
тебя так тяжело на сердце не потому, что ушел Котик, что он уйдет, это ты
знала давно, а оттого, что ты, первый раз, может быть, за всю жизнь,
пожалела себя. Сколько у тебя было романов?
любила. Ты никому, ни одному человеку, не дала того, что у тебя есть.
Поэтому ни одно твое увлечение не продолжалось больше нескольких месяцев. И
ни одно из них нельзя было назвать настоящим человеческим чувством. Что
может быть печальнее этого? Ты это поняла только теперь?
кресла. - Мне надо уходить.
правило: если ты выигрываешь в скорости, ты теряешь в силе. Ты теряешь в
скорости, но выигрываешь в силе. Перенеси этот закон в область человеческих
чувств.
кажется, забыть о законах и логике - и это то, что должен был бы сделать ты.
Ты не думаешь?
Артуру в его работе. Он явился ко мне, снял пальто и шляпу, сел в кресло и
сказал, что не знает, как быть дальше.
сущности, одна и та же история, чрезвычайно несложная, независимо от того, о
какой женщине идет речь. Если все это писать, то каждая страница будет
похожа на предыдущую как две капли воды. Что делать? Я ума не приложу.
к нему нельзя предъявлять.
главным в его жизни, то есть о его уголовном прошлом, он нет говорит ни
слова.
ощущения и мысли, которых у него не было и не могло быть.
займемся. Будем работать.
бессодержательного, чем рассказы Ланглуа. Но в чем Артур ошибался, это в
том, что он не может ничего написать. Ему достаточно было толчка - и
повествование начинало развиваться. Конечно, это не имело ничего общего с
тем, что говорил Ланглуа. В его книге появились описания Парижа, ссылки на
авторов, о которых Ланглуа, конечно, никогда не слышал, соображения о
живописи вообще, страницы, посвященные искусству Жоржа де ла Тур.
котором ты говорил, что он написан в сомнамбулическом стиле?
его воспоминаниях есть такие места. Ты знаешь, он не один. Сколько
политических деятелей, например, неспособных произнести речь в парламенте?
Им ее пишут другие. Это продолжается годами. Их репутация - это репутация
тех, кто для них работает и чьих имен никто не знает. А мемуары знаменитых
артисток? А исторические труды? А научные исследования?
никогда не был. Мы приписываем ему знания, которых у него нет, мысли,
которых у него не могло быть, как ты мне только что сказал. Что остается от
подлинного Ланглуа?
Ты создаешь его заново. Из старого человека с уголовным прошлым ты делаешь
юного романтика и любителя искусств. Ты переселяешь его в мир, которого он
не знал и не мог знать, и мне кажется, что за это он должен быть тебе
благодарен. А то, что это фальсификация, - разве это имеет такое значение?
Будем продолжать.
я стал следить за этим движением звуков. Мне казалось, что я уже слышал
где-то эту мелодию, но тогда она звучала иначе, беднее и невыразительнее. И
когда она подходила к концу, в ней явственно проступил крик петуха, за
которым последовали заключительные аккорды. Что это было? Голос спикера
сказал: "Вы прослушали "La Dance macabre" {"Пляску смерти" (фр.).} Сен-Санса
в исполнении оркестра Парижской оперы под управлением Артура Тосканини". И
тогда я понял гений этого удивительного дирижера. Сколько раз до этого я
слышал "La Dance macabre", но никогда и никто из исполнителей не сумел
передать замысел композитора так, как это сделал Тосканини. И я подумал о
словах, которые мы часто произносим, определяющих понятия, природа которых
для нас необъяснима. Таким словом было слово "гений". Таким было слово
"очарование", - и когда я его вспомнил, я вновь увидел перед собой
незабываемые глаза..."
задерживаться. Идем дальше.
воображаемого человека, которого никогда не существовало. Все женщины, о
которых говорил Ланглуа, были тщательно и подробно описаны. Были описаны
города, в которых бывал Ланглуа: Марсель, Вена, Стамбул, Алжир, Нью-Йорк - и
каждому из них было отведено несколько страниц.
но понимает, что Артур по-своему прав.
по-особенному. Но я хотел бы быть таким, каким вы меня описываете.
слова. - Теперь я вижу, что твой клиент умнее, чем я думал.
невежественный, но он далеко не глуп.
прав. Но представь себе кого-нибудь, кто ничего не знает о Ланглуа и прочтет
книгу его воспоминаний. И Ланглуа не будет в живых. Тогда для читателя этой
книги он будет таким, каким ты его описал. И вот вопрос: что важнее? То,
каким он был на самом деле, или то, каким он возникает со страниц твоей
книги? В первом случае это биография человека с уголовным прошлым. Во втором
- это романтизм, движения души, созерцание, понимание того, что всякая
любовь неповторима. Действительность и фальсификация. Что лучше, Артур?
это стилизация, нечто вроде упражнения и тебе все равно, соответствует ли
это действительности или нет.
сказать, что такое действительность? Или, вернее, какое отношение она имеет
к искусству, в частности к литературе? Представь себе, что ты писал бы книгу
Андреев Николай
Дальский Алекс
Конюшевский Владислав
Перумов Ник
Глуховский Дмитрий
Сертаков Виталий