внес свою обычную конкретику Артамонов.
продадут! -- Гриншпон отвернулся к стене и, почувствовав полную
бесполезность своей затеи, стал сворачиваться в клубок. -- Как хотите! Тогда
и я спать.
Все такими нервными стали, напряженными, -- встал Рудик в поисках пепельницы
и, прощупывая местность на предмет, куда бы присесть в темноте, наткнулся на
гору бутылок из-под кефира. -- Вот черт! Нарочно, что ли, подложили?!
лежа, продолжил: -- В наш студенческий театр эстрадных миниатюр пришел новый
руководитель, Борис Яныч, и сразу заявил в институтском комитете комсомола,
что имеет в виду покончить с дешевыми увеселениями перед каждым праздником и
намерен дать театру новое направление. Распыляться на мелкие шоу, сказал он,
-- только губить таланты.
и создавали, чтобы ублажать перед дебошами полупьяных студентов. А за два
спектакля в год, пусть даже нормальных и высокого уровня, институт не
намерен платить "левым" режиссерам по шестьдесят рублей в месяц. Короче,
Борис Яныча отправили подальше. Пряник посоветовал ему все же не обижаться
на Попова и предложил сработать на свой страх и риск пробный спектакль не в
ущерб обязательной программе для слабоумных. А потом будет видно, может, наш
спектакль кого и тронет из ученого совета. Борис Яныч чуть не прослезился от
такого рвения актеров-энтузиастов.
говоришь, нормальные представления? -- пробормотал Артамонов. Под людьми он
подразумевал в основном себя. Дежурный юмор стэмовских весельчаков на
побегушках, по его мнению, можно было вынести только через бируши и с
бутылкой пива в руке.
Гриншпон.
поломала. Ведь это очень серьезно, -- полностью продрал глаза Рудик.
кандидатура на роль Жанны. Понимаешь?
рабочим взглядом и понял, что Жанну играть некому. И мне пришло в голову...
и я подумал, может, наша Марина подойдет. Стоит только вспомнить, что она
вытворяла на сцене в Меловом... -- сказал Гриншпон.
пропала, -- не одобрил идеи Артамонов.
-- Миша всегда нервничал, если о Марине говорили в шутливых тонах, словно он
один угадывал тоску ее таланта под крайней бесталанностью поведения.
из-под одеяла Решетнев. -- Всего за каких-то полгода стал завскладом ее
характера.
нем лежит вся графическая часть ее курсовых. Вот и вся недолга! -- продолжал
защищать Марину Гриншпон. И он был прав. После утраты Кравцова Марине стало
безразлично, куда и с кем ходить.
стола находок ей принесли давным-давно утерянную вещь, не имеющую уже
никакой ценности, но очень памятную. Марина даже забыла уточнить, почему
именно ее Гриншпон прочит в Жанны. Сразу бросилась в оперативные расспросы
-- когда куда прийти и прочее.
режиссер на полставки Борис Яныч Вишневский. -- "Спазмы" готовят свою
сторону, мы -- свою. Пока не стыковались. Сценарий стряпаем всей труппой.
Стряпаем почти из всего, что когда-либо было написано о Жанне. Включая
"Орлеанскую девственницу" Вольтера. Проходи, сейчас сама увидишь.
взглядом.
будет играть Жанну.
Некоторые имели о ней представление по "Спазмам", где она совсем недавно
солировала. Во взглядах девушек Марина прочла: "И что в ней такого нашел наш
многоуважаемый Борис Янович?!"
репетиция начиналась непременно с тяжелейшей разминки. Все актеры
выстраивались на сцене, и Борис Яныч давал нагрузку. Сначала до глумления
извращали и коверкали слова и без того труднопроизносимые. Потом
проговаривали наборы и сочетания букв, которые в определенном соседстве не
очень выгодны для челюстей. Ломка языка казуистическими выражениями
продолжала разминку. Со скоростью, употребляемой дикторами в предголевых
ситуациях, артисты произносили: "Корабли маневрировали, маневрировали, да не
выманеврировали". Или что-либо другое типа: "Сшит колпак, да не
по-колпаковски, надо колпак переколпаковать да перевыколпаковать". Затем шла
травля гекзаметрами, с их помощью шлифовали мелодику речи:
которых в арсенале Борис Яныча было превеликое множество. Могли обыграть,
например, знакомые стихи. Брали попроще, вроде "Доктора Айболита" и,
разделившись по три-четыре человека, тешились темой в форме драмы, комедии,
оперетты. У тройки, возглавляемой Пряником, как-то получился даже
водевильный вариант:
смеха.
путем: выбирали очень далекие по смыслу слова, такие, как, например,
"фистула", "косеканс" и "велосипед", и, взяв их за основу, организовывали
что-нибудь цельное, связное и показывали в лицах.
затеи. Актеру задавалось слово, и он должен был бессловесно донести его
смысл до присутствующих. Задачи бывали разными -- от субординации до
комплимента. Стэмовцы крутились, выворачивались наизнанку, разрывали лица
гримасами, но изображали эти словечки жестикулярно-мимическим безмолвием.
Находились мастера вроде Свечникова, которые умудрялись сыграть такие
трансцендентные понятия, как "абсолют" и "бессмертие".
никак не могли подступиться. Не находили, куда расставить реквизит, который
по финансовым причинам был убогим и состоял из деревянного креста и
карманных фонариков. Но, несмотря на это, творческая чесотка Бориса Яныча не
давала заморозиться процессу рождения спектакля:
на ладони!.. Издали этот спектакль будет смотреться тяжеловато. Надо
стараться избежать традиций. Традиционным должно оставаться только
мастерство актера!
находиться в зале, в гуще зрителей, и наравне с ними лирически переживать
игру коллег.
забеспокоился Свечников, по пьесе -- Фискал. -- И зал потихоньку будет
пустеть, пустеть. А мы будем играть и слышать, как хлопают дверьми уходящие
и произносят в наш адрес: "Лажу гонят!"
не прохавается?! Не думайте, что зритель мельче вас! Самое главное -- верить
в спектакль, в свою роль! Без веры ничего не выйдет. И больше так не шутите
-- "не прохавается"! Здесь все зависит не от вашего шага в зал, а от
проникновения в зрителя, в его душу. Чтобы зритель сидел в темноте не как на
лавочке в Майском парке по весне, а как в кресле у дантиста!
тени, поминутно меняя конфигурацию. Священный сумрак пустого зала казался
чем-то самостоятельным, а не продолжением теней.
вшивали в ткань сюжета, вживали в себя. К утру споры ложились штрихами на
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Гюго Виктор
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Шилова Юлия