read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com


- Чьи стихи это?
- Пушкина.
- Присовокупляю к "Делу".
- На каком основании?.. - вскочил я, помнится. - К какому такому делу? По
какому такому праву?
- Сидите, сидите. Стихи-то не ваши, а Пушкина. Зачем же вскакивать,
кричать?
- Но позвольте, однако же, сударь, это... это ни в какие ворота. Это -
личные вещи.
- Не может быть в России ничего личного, коли во-прос государственности
касается.
- При чем же здесь государственность, помилуйте?
- А это уж как вам доказать удастся.
- Мне?..
- Вам, господин Олексин, вам. Так что подумайте о сем. Досуг для
осмысления сего вам будет предоставлен.
Еще чего-то поискали присные его, книги просмотрели, на пол каждый
пролистанный томик бросая. Не откровения мудрецов их интересовали, а моя
восторженная откровенность в заметах на полях. Но ничего не нашли ни на
полях, ни меж страницами.
- Имеются ли еще какие-либо записи в квартире вашей, господин Олексин?
- В квартире моей нет более ни единой строчки.
- Слово в сем даете?
- Слово.
Не солгал и душою не покривил. В Антоновке "Записки" мои остались,
сороковин кормилицы моей дожидаясь. Не из предчувствия какого я с собою
тогда не взял их, а только чтобы не таскать понапрасну. При службе не
распишешься, рота и время отнимает, и силы, и заботы. А в Антоновке...
- Извольте пройти с нами.
Я встал, начал шинель надевать.
- Что же не спрашиваете, что с собою дозволяется взять туда, куда повезем
вас?
- Что же дозволяется?
Улыбнулся голубой полковник. Впервые зло тонкие губы поперек лица
растянул:
- Ничего.
Свеча вторая Ожидал, что в Санкт-Петербург меня повезут. В казенную
столицу, столь красиво и своевременно из-под батогов выстроенную. Ан нет, по
Московской дороге погнали. Во вторую, хоть и первопрестольную столицу нашу.
На курьерской тройке с двумя верховыми жандармами и молоденьким офицером у
меня под боком.
Он растерянным выглядел, испуганным даже. И смотрел на меня в упор, не
отрываясь.
- В Москву торопимся?
- Мне молчать приказано. Молчать. И вас молчать попрошу. Лучше про себя
думайте.
Вот я про себя и думал.
Боимся мы государственных арестантов. А вот кандальников не только что не
боимся, но и жалеем их. Дозволено нам убивцев, разбойников да татей ночных
жалеть. Даже подкармливать их дозволено: "несчастненькие вы наши..." Но коли
государственным ты преступником властями объявлен, то уж никакой не
несчастненький, а - враг. Без следствия и суда всего народа враг. Может,
потому, что жандармским порядком образованных людей гонят, а конвойным -
убийц дремучих?.. Грамоту наш народ любит, а образованных - сторонится.
Чужие они в отечестве своем, а чужих на Руси боятся и ненавидят. Странный мы
народ. Прилагательный к государственным повелениям.
...А в самом деле, задумайтесь, дети мои. Все народы, все, без
исключения, именем существительным в русском языке называются. Француз,
молдаванин, немец, татарин, турок, калмык, индеец, швед, англичанин - все,
все решительно требуют вопроса - "кто?". Кто перед тобою. Но сами себя мы -
единственные во всем мире! - только именем прилагательным называем:
"русский". То есть не кто ты есть как личность, а к кому ты прилагаешься,
кому принадлежишь как невольник. Как раб...
К государству ты прилагаешься, ему ты принадлежишь. Его ты собственность
полная от самого рождения своего вплоть до самой кончины своей. И не оно для
тебя существует, а ты - для него и ради него. Ради величия его, мощи, славы
и самоутверждения - во имя самоутверждения...
Гнали, лошадей не щадя. Запаленных меняли на станциях, не давая из
тюремной кареты выходить. И снова гнали, гнали. И спали в скачке этой, и
перекусывали на скаку. Пади, Русь, государственного преступника везут...
Привезли в густых сумерках. Куда - не разобрал. Мрачные, безмолвные,
узколобые какие-то строения. Каменные крутые лестницы с истертыми ступенями
- вниз, вниз. Молча: один солдат с фонарем впереди, другой - позади. Глухой
коридор, двери, железом окованные. Лязг ключей, скрежет петель и...
И дверь заскрежетала уже за моей спиной.
Каземат.
Дрожащий огонек свечи, стен не видно. Чуть освещено каменное ложе с тощей
подстилкой. И - тишина. Полная тишина: звуков нет, а в уши - давит. На все
барабанные перепонки давит гигантским давильным прессом...
Сел я на твердь, что отныне постелью мне служить должна была неизвестно
сколько времени. Может, и навсегда. Долго сидел неподвижно: давило меня,
давило со всех сторон. Камнем, тишиной и неизвестностью...
И впервые за все прошедшее время подумал: за что? В чем вина моя, так мне
и не объявленная? Граф, что ли, пожалел, что промахнулся тогда?.. Ну, вряд
ли. Это бы он раньше проделал, коли бы возжелал. Да и по характеру - не его
сущность поклепами заниматься. Нет, не он. Не по его навету я в этот камень
одет, не по его. Тогда что же? Или кто же?.. Ну должна же хоть какая-то вина
существовать? Не для меня, разумеется, - для записи в казенной бумаге.
Долго сидел, но ничего в голову не приходило. А озноб - мерзкий, сырой
какой-то - пришел. Однако знал я к тому времени, что не в шинели русский
солдат греется, а - под шинелью. В Корпусе нас этому, правда, не учили, но
бывалые старослужащие моей роты как-то пехотную сию премудрость мне
поведали. Вспомнил я с благодарностью о добрых советах их, встал, снял
шинель, завернулся в нее, завалился на каменное ложе и...
И уснул.
Сколько спал - не знаю. В каземате у времени всего два цвета - мрак серый
да мрак черный. И как сереть начало, так и сон мой на убыль пошел. Я глаза
открыл, увидел тусклое оконце под потолком, свечу догоревшую и сел. Что-то
вспомнилось, но неясно, неотчетливо, туманно. Я хотел туман этот рассеять,
да не успел: петли дверные заскрежетали.
И вошла громоздкая темная - темнее серого мрака каземата моего - фигура с
фонарем. Прошла к столику подле моего ложа, поставила котелок с деревянной
обгрызенной ложкой, достала новую свечу, вздула ее и заменила ею сгоревшую.
- Час который? - спросил я у фигуры этой.
Не отозвалась она. Повернулась и вышла. И снова железо ржаво
заскрежетало.
Я в котелок заглянул: варево какое-то неопределенное. Есть мне,
признаться, хотелось, брезгливостью особой я не отличался, но за ложку
хвататься обождал, поскольку ощутил не столько голод, сколько холод. И,
надев шинель, начал быстрыми шагами каземат измерять. Девять шагов от окна
до двери, девять - от двери до окна. С добрых полверсты прошагал, пока
щедрой испариной не покрылся. Тогда сел к столику и съел все неведомое
варево до дна, ложкой старательно котелок выскребав.
"Ни хлеба, ни воды, - подумал, помнится. - Хуже, чем на гауптвахте..."
Но поспешил с заключением, потому как вновь заскрежетало, и вторая фигура
объявилась. Помельче первой, но столь же безгласая - проверил. Кружку
кипятку принесла и добрый кусок хлеба. И удалилась, столь же молчаливо.
Лучше, чем на гауптвахте, как выяснилось. Если вообще наречие сие к
каземату подходило.
Попил я кипяточку с хлебушком, не повеселел, естественно, но мысли мои,
как ни странно, слегка прояснились. Немного совсем, но достаточно, чтобы
вспомнить, как что-то встревожило меня на грани пробуждения. Но что же
именно, что?..
К тому времени серость уже весь мой каземат залила, разгоняя черноту по
углам, и я впервые мог обозреть границы узилища моего, а может, и всей
оставшейся жизни. Две глухих стены, осклизлых от медленно, с улиточной
скоростью ползущей... слякоти, что ли. Да, мерзкой липкой слякоти: может,
точнее - слизи, но и слякоти в то же время. На ощупь - мертвой и живой
одновременно, чтоб понятны вам стали оба первых моих впечатления. Что еще?
Пол и потолок. Оба - каменные, только верх гроба этого вроде как мхом порос,
а низ - та же мерзостная грязь.
Оглянулся: позади - окованная железом дубовая глухая дверь. Впереди -
высоко вверху - забранное толстой решеткой оконце, в которое и без решетки
не вдруг-то пролезешь. Уж что-что, а тюрьмы строить мы выучились. Не то что
турки в Бессарабии понастроили...
Бессарабия!..
И я на каменное ложе свое опустился. Без сил. Точно в миг тот выпустили
их из меня.
Так вот почему я здесь сижу сейчас. Потому что решетки с буйным озорством
гнул в сухом и светлом каземате Бендеровской крепости, пока комендант ее



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 [ 34 ] 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.