Впрочем, Уваров - первостатейный малый: пятерочник, член партийного бюро,
общественник, со Свиридовым - неразлейвода. Не кажется ли тебе, что этот
парень вместе с костюмом надевает на лицо улыбку? - Константин щелкнул
пальцами, подыскивая слова. - Улыбочка душевного парня - одежда! Ни с кем
не хочет ссориться - мил всем! Голову наотрез - идет верным путем. На
улыбочки и общительность клюют все! И ты клюнул.
вместе сидел на партийных собраниях, вместе в перерывах курили около
подоконников, и Сергей, казалось, привык к нему, смирился с чем-то, и уже
не хотелось думать о прошлом - мысль об Уварове всегда вызывала тупую
усталость, и каждый раз, когда он начинал думать о нем, появлялось злое
ощущение недовольства собой. При встречах был Уваров
простодушно-приветлив, подчеркивал свою особую расположенность и, как бы
выказывая радость, улыбался ему: "Привет, старик!" Был он неузнаваемо
другим, выглядел, казалось, моложе, чем пять лет назад, на фронте, -
похудели щеки, отчего обострилось, но стало мягче лицо. И Сергей словно
постепенно погас, притерпелся к этому новому, непохожему на того,
встреченного после фронта Уварову, не было желания и сил возвращаться к
прежнему, не было той непримиримости, которую он чувствовал в себе три
года назад.
Уварова, увидел вблизи его сильную, упрямо неподвижную шею, край
пристального, в задумчивости устремленного глаза - и что-то тогда
оборвалось, сместилось в душе. И вновь кольнула прежняя ненависть. Он
опять взглянул на Уварова - шея ослабла, край голубого глаза был
покойно-улыбчив, Уваров оглянулся на Сергея, сказал доверительно: "Старик,
не болит у тебя башка от этих бесконечных собраний? Я уже готов". Сергей
молча и твердо смотрел на него, и было такое чувство, точно замешан был в
чем-то отвратительном и противоестественном.
5
подоконник, вылил из графина воду на голову. - Перестарались. Я уже
перенасыщенный раствор, из меня сейчас начнут выделяться кристаллы. Я на
пределе.
- никаких тебе шахт, никаких машин, сиди, оттачивай дубину и поплевывай на
папоротники.
удовольствия вытянул ноги. - Да, Костька, неплохо было в эпоху
первобытного коммунизма. Мечтай только об окороке мамонта - прекрасная
жизнь. И все ясно. Ну и духота...
комнате, папиросный туман вяло шевелился под потолком.
по стопу. - Все! С этим все! Перерыв, перекур, проветривание помещения.
Виват и ура! Как будем разлагаться - радиолу крутанем и по случаю жары
тяпнем жигулевского пива? Или наоборот?
обязательно зайти. Ясно?
холстами, табачным перегаром, по-прежнему возле груды картин, накрытых
газетами, белели стойками два мольберта перед окнами (к свету), бедно
жались по углам старые, покорябанные стулья, на заляпанных сиденьях
которых валялись тюбики красок, стояли баночки для мытья кистей: была все
та же аскетическая обстановка в комнате. Но странно - она не казалась
пустой: со стен внимательно и отрадно смотрела иная жизнь: наивное лицо
беловолосой некрасивой девочки с большим ртом, но удивительно умными,
мягкими глазами, рядом - знойный лесной свет солнца сквозь листву берез;
первый снег в московском переулке, на снегу грязный след проехавшей
машины; луговая даль после дождя. Сергея поражало противоречие, это
несоответствие запущенности мукомоловской мастерской с полнозвучной жизнью
картин, будто здесь, в комнате, жили лишь начерно, а на стенах - набело,
ярко, счастливо.
диване, Федор Феодосьевич занимался тем, чем обычно занимался по вечерам,
- сопя, подобрав под себя ногу, набивал табаком папиросные гильзы; Эльга
Борисовна вслух, ровным голосом читала газету, то и дело поправляла
черные, с проседью волосы, падавшие на висок.
нам чай! - Мукомолов вскочил, смеясь, долго двумя руками тряс руки Сергею,
Константину. - Эля, Эля, Эля, посмотри, кто к нам пришел! Ты посмотри на
них!
проговорила Эльга Борисовна, свернула газету, сунула ее куда-то на
полочку; смущенно запахнула мужскую, очень широкую на ее маленькой
девичьей фигурке рабочую куртку, запачканную старой краской на рукавах. -
Я одну секундочку... Только поставлю чай.
крепкий табак! - вскрикивающим голосом заговорил Мукомолов и забегал подле
дивана, спотыкаясь, задевая за подвернувшиеся края коврика на полу, и
вдруг сильно закашлялся, сотрясаясь телом, прикурил папиросу, с жадностью
вобрал дым, выговорил: - Ничего, ничего. Главное - вы пришли. Спасибо. Я
рад. Это главное... Это большая радость!
Сергея и Константина, сконфуженный, вытер носовым платком пот со лба и
выдавленные кашлем слезы в уголках век.
извиняющимся тоном и сел, сгорбясь, теребя бородку. - Ну как вы поживаете?
Что новенького у молодежи? Как успехи?
сказал Константин.
ногами, и как будто не расслышал вопроса.
мне газету, Костя! - встрепенувшись, воскликнул Мукомолов с деланной,
вызывающей веселостью. - Там, на полочке, куда положила Эля! Вы читали
газеты? Нет? Вот послушайте, что пишется. Вы только послушайте.
время, пробегая по строчкам.
"Космополитам от живописи, людям без роду и племени, эстетствующим
выродкам нет места в рядах советских художников. Нельзя спокойно говорить
о том, как глумились, иезуитски издевались эти антипатриоты, эти гнилые
ликвидаторы над выдающимися произведениями нашего времени. Мы выкурим из
всех щелей людей, мешающих развитию нашего искусства... Странно прозвучало
адвокатское выступление художника Мукомолова, пейзажики и портреты
которого напоминают, мягко говоря, вкус раскусанного гнилого ореха,
завезенного с Запада. Однако Мукомолов с издевкой пытался..." Ну, дальше
этот отчет читать не нужно, дальше идут просто неприличные слова в мой
семейный адрес... Во как здорово! А вы как думали!
космополитах. Но при чем здесь вы?
отщепенстве. В чуждых народу взглядах... Вот и все.
выдохнул дым, вместе с дымом выталкивая слова:
его обливали грязью. Но я его знаю. Все неправда. Этому нельзя поверить.
Шум, свист, топанье - ему не давали говорить. Ему кричали из зала: "Ваши
статьи - это плевок в лицо русского народа!" А это культурный, честный, с
тонким вкусом человек, коммунист, уважаемый настоящими художниками, смею
сказать. Кстати, он тяжело заболел после этого полупочтенного собрания. И
что, вы думали, было сказано после этого? - Мукомолов отсекающе махнул
зажатой в пальцах папиросой. - Один наш монументалист на это сказал: "Нас
инфарктами не запугаешь". Вот вам!..
ногу, слегка покачивал носком ботинка.
пейзажи - идеологическая диверсия. Что я преклоняюсь перед западным
искусством, что я эпигон Клода Монэ! Но где, в чем влияние Запада? -
Мукомолов недоуменно повел бородкой по картинам на стенах. - Не знаю, не
понимаю. Ничего не понимаю.
на полочке, преобразился весь: через порог, поправляя одной рукой волосы,
мелким шагом переступила Эльга Борисовна, неся чайник. Мукомолов кинулся к
Шилова Юлия
Эриксон Стивен
Флинт Эрик
Максимов Альберт
Лукин Евгений
Посняков Андрей