мягко обрисованный потухающим фоном зари. Санин долго и внимательно смотрел
на него.
и растерянной Лиде, совсем не похожей на ту красиво смелую и гордую девушку,
какою она была еще недавно, они не сказали ни слова о том, что до дна
проникало в их души. И Санин понял, что они будут несчастны, когда скажут,
но вдвое несчастнее, пока не говорят. Он почувствовал, что ясное и простое
для него они могут найти только ощупью, пройдя сквозь страдание, и не тронул
их, но тогда же увидел, что эти два человека находятся на замкнутом кругу, и
встреча их неизбежна.
станут они мягче и чище... Пусть!.."
полон странным чувством, в котором тоска по невозвратимо утраченному тонко
сливалась с дрожью нетерпеливого ожидания нового счастья. В эти печально
ласковые сумерки он ярче представлял себе Лиду робкой, несчастной, всеми
униженной и обиженной, и ему казалось, что если бы хватило силы, он стал бы
перед нею на колени, согрел бы ее холодные пальцы поцелуями и возродил бы ее
к новой жизни своей всепростившей великой любовью. Все горело в нем жаждой
этого подвига, умилением перед собой и любовной жалостью к Лидс, но не было
сил пойти к ней.
Легкая судорога пробежала по его лицу и исчезла. Видно было, как сильно
дрожали его пальцы, крутившие усы.
значителен и спокоен, как будто он приступал к важному, но понятному делу.
почувствовал огромное облегчение и наивный детский испуг.
толкнул к двери.
нежность и желание поцеловать Санина. Но он не посмел этого сделать и только
посмотрел ему в лицо глубокими мокрыми глазами.
стояли между стволами, как готические окна. Над бледными лужайками тонко
курился первый туман. Казалось, кто-то тихий и невидимый ходит по пустынным
дорожкам среди молчаливых деревьев, и тихо вздрагивают при его приближении
засыпающие травы и цветы.
змеившейся в темных лугах. Лида сидела тут, у самой воды, и ее тонкий
поникший силуэт белел на траве, точно таинственная тень, тоскующая над
водой.
голос брата, исчезло так же быстро, как и появилось. Опять черною четою
пришли и стали подле стыд и страх и вселили в нее мысль, что она не имеет
права не только на новое счастье, но и на самую жизнь.
прямо и просто смотреть в глаза матери. Тысячи раз все в ней возмущалось,
тысячи раз говорила она себе, что мать - ничто перед ее собственной жизнью,
но каждый раз, когда мать подходила к ней, голос Лиды менялся, теряя свою
звучность, а в глазах бегало что-то виноватое и робкое. А ее смущение,
румянец, нетвердый голос и бегающий взгляд тревожили мать. Нудные вопросы,
тревоги и преследующие испытующие взгляды так измучили Лиду, что она стала
прятаться.
горизонте зарей и думая свою тяжелую безысходную думу.
спутанное, как спрут, липкое и могучее, вставало перед нею.
мозг, и она видела, что поступок ее был не только естественен, но даже
хорош. Он не причинял никому зла, а ей и другому человеку дал наслаждение. И
без этого наслаждения у нее не было бы молодости и жизнь была бы уныла, как
дерево осенью, когда облетят все листья. Мысль о том, что религия не
освятила ее союза с мужчиной, была ей смешна, и все устои этой мысли были
давно источены и разрушены человеческой свободной мыслью. Выходило так, что
она должна была бы радоваться, как радуется цветок, в солнечное утро
опылившийся новою жизнью, а она страдала и чувствовала себя на дне пропасти,
ниже всех людей, последнею из последних. И как ни звала она великие идеи и
непоколебимые истины, перед завтрашним днем позора они таяли, как тает воск
от огня. И вместо того чтобы встать ногою на шею людям, которых она
презирала за тупость и ограниченность их, Лида думала только о том, чтобы
спастись и обмануть их.
притворным весельем, и когда погружалась в тупое отчаяние, Лида, как цветок
к теплому лучу, тянулась только к Новикову. Мысль о том, что он спасет ее,
казалась преступно подлой, порой вспыхивало возмущение, что она может
зависеть от его прощения и любви, но сильнее убеждений и сильнее протеста
было сознание своего бессилия и любовь к жизни. И вместо того чтобы
возмущаться людской глупостью, она трепетала, а вместо того чтобы свободно
взглянуть в глаза Новикову, она робела перед ним, как раба. И в этой
раздвоенной девушке было что-то жалкое и беспомощное, как в птице с
подрезанными крыльями, которой уже не полететь никогда.
вспоминала о брате, и душа ее переполнялась наивным удивлением: ей было
ясно, что у брата нет ничего святого, что он смотрит на нее, на сестру,
глазами самца, что он эгоистичен и безнравственен, но в то же время это был
единственный человек, с которым ей было легко, с которым она, не стыдясь,
могла говорить о самых сокровенных тайнах своей жизни. В его присутствии все
казалось просто и ничтожно: она была беременна, да, но что ж из того? Она
была в связи, да, но ей так нравилось! Ее будут презирать и унижать так что
ж; перед нею жизнь, солнце и простор, а люди есть везде. Мать будет
страдать, так вольно ж ей!.. Лида не видела жизни матери, когда га
переживала свою молодость, и мать не будет следить за нею, когда умрет,
случайно встретившись на дороге жизни и вместе пройдя часть пути, они не
могут и не должны ложиться поперек дороги друг другу.
так, она только подчиняется обаянию этого спокойного и твердого человека, но
с тем большим удивлением и восхищенной нежностью смотрела она на него. И
странные вольные мысли бродили у нее в душе.
поскорее убивая эту стыдную, но влекущую мысль.
надеялась на его прощение и любовь.
теряя последние силы и краски своей молодой яркой души.
лиц нельзя было рассмотреть в бледном сумраке вечера, но почему-то Лида
сразу почувствовала, что страшная минута приближается. Было похоже, что
жизнь оставила ее, так бледна и слаба стала она.
он сам тебе скажет... Посидите тут, а я пойду чай пить.
потом исчезла за деревьями, и стало так тихо, что не верилось, что он ушел
совсем, а не стоит в тени деревьев.
что все сказано и надо только повторить вслух.
печален и трогательно искренен, что сердце Лиды нежно сжалось.
подумала девушка.
растет в нем умиление перед своим поступком и жалость к ее скорбной робкой
фигурке, но я вас люблю по-прежнему... может быть, и вы меня полюбите
когда-нибудь... скажите, вы... хотите быть моей женой?
знает, какую я жертву приношу для нее..."
струек, набегающих на кусты лозняка.
души проговорил Новиков, - но, может быть, вдвоем нам будет легче жить!..
Теплые слезы благодарности и нежности навернулись на глаза Лиды. Она подняла
лицо к нему и сказала:
сказали ее глаза.
нее на колени и стал целовать ее дрожащую руку, сам весь дрожа от умиления и
внезапно проснувшейся радостной страсти. И эта страсть так ярко и глубоко
передалась Лиде, что разом исчезло больное жалкое чувство робости и стыда.
плача счастливыми слезами, думала она, не отнимая руки и сама целуя мягкие,
всегда нравившиеся ей волосы Новикова. Воспоминание о Зарудине ярко
мелькнуло в ней, но сейчас же погасло.
Андреев Николай
Херберт Фрэнк
Перумов Ник
Володихин Дмитрий
Контровский Владимир
Курылев Олег