Чтение 34–й страницы книги ~Французы на северном полюсе~

шлюпку.

В пути машиниста заменил Жюстен Анрио, его помощник. Когда же Жюстен,
чтобы согреться, становился тянуть бечеву, его заменял капитан, уже
освоивший электрический двигатель.

Несмотря на болезнь Фрица, время упущено не было, в день, когда ему
стало плохо, то есть восемнадцатого апреля, прошли больше двенадцати
километров.

Но тут снова случилось несчастье: у двух самых сильных членов экипажа,
Понтака и Легерна, заболели глаза. Матросы почти не различали дорогу, но
бечевы не бросали.

Девятнадцатого числа, несмотря на лютый мороз, прошли десять
километров. Капитан уже стал опасаться, что около полюса нет свободных вод.

Фрицу не становилось ни лучше, ни хуже. Только на теле выступили
красные пятна чечевицеобразной формы. Десны кровоточили. Изо рта шел
смрадный дух. Диагноз доктора подтвердился. Матросам тотчас же сообщили об
этом, чтобы неповадно было есть снег и вообще нарушать правила гигиены.

Заболевшие глазами почти совсем ослепли, но продолжали идти,
превозмогая боль и головокружение.

Двадцатого числа одолели километров пятнадцать, а ночью разыгралась
буря.

Снег валил и валил. Резкие порывы ледяного ветра не давали возможности
поставить палатку.

Целых тридцать часов матросы пролежали в мешках, что, впрочем,
благотворно сказалось на состоянии больных.

Только Фрицу становилось все хуже, стали выпадать зубы, увеличилась
слабость.

Скоро заболел и кочегар Бигорно, самый хилый из всех. Из-за резкой боли
в суставах он с трудом встал, чтобы помочь при расчистке снега, завалившего
палатку. Но работать доктор ему запретил, прописав лимонный сок в больших
дозах и сырой картофель, еще остававшийся в запасе. Правда, картофель так
перемерз, что стал словно железный, и пришлось немало потрудиться, чтобы
сделать его съедобным в сыром виде.

Шлюпка, постепенно превращаясь в амбулаторию, приняла на борт и Ника.
Его положили рядом с Фрицем и снова двинулись в путь.

Метель наконец утихла. Но по дороге то и дело приходилось расчищать
снежные завалы. К тому же два человека вышли из строя.

Поэтому приходилось идти без остановок по двенадцать часов.

Двадцать второго апреля одолели двенадцать миль. Если на следующий день
отмахать столько же, восемьдесят восьмая параллель будет пройдена, до полюса
останется всего два градуса, то есть двести четыре мили.

Успех, неожиданный даже для самого большого оптимиста. Подумать только!
Достичь восемьдесят восьмой параллели, да еще при двух больных!

Капитан вспомнил, что его предшественники ценой больших жертв достигли
значительно меньших результатов, и возблагодарил судьбу. Однако по мере
приближения к полюсу все чаще возникали всякого рода препятствия,
заставлявшие де Амбрие всерьез задумываться о будущем экспедиции. Нет! Он не
заколебался, не усомнился в своем экипаже, но поразмышлять было над чем.
Решение оказалось таким: пока не наступил критический момент, идти вперед.

До двадцать третьего апреля все шло относительно благополучно. Сила,
ловкость и терпение помогали морякам одолевать трудности пути.

Но когда до полюса оставалось уже совсем немного, на льду все чаще
стали появляться бугры, рытвины, холмы, перемежавшиеся с глубокими
впадинами. Прямую ровную дорогу сменили заваленные снегом тропинки, цепи
гор, пропасти, крутые подъемы, ущелья. Одолев в этот день ценой неимоверных
усилий четырнадцать миль, путешественники приблизились к полюсу всего на
семь миль.

Люди были в полном изнеможении, у собак вспухли и кровоточили лапы.

Возникла проблема с буксированием шлюпки. Верные своему долгу, матросы,
разумеется, не отступят, сделают все, на что способны. И здоровые и больные.
Но ведь препятствия могут оказаться неодолимыми. Не все человеку подвластно.

Вдруг вдали, в беловатом сумраке, показались зигзаги гор. Гористый
профиль, судя по всему, имел тяжелую, массивную основу.

Быть может, эта таинственная гряда и была последней, самой грозной
преградой, воздвигнутой завистливой полярной Изидой для защиты земной оси.

ГЛАВА 8

Настороже.-- Смерть тюленя.-- Средство от скорбута. -- Еще двое
больных.-- Гипотеза о полярном льде.-- Препятствие.-- Почти нет прохода.

Двадцать четвертое апреля. Погода ненастная, пасмурная. Правда, мороз
несколько ослаб. Температура не ниже тридцати градусов. Зато снег валит не
переставая.

Дорога становится все труднее. Шлюпку протащить невозможно. Сани с
вельботами застряли.

Капитан с двумя матросами и Ужиуком ушли на разведку. Они взяли с собой
длинные железные крюки для измерения глубины снега.

Прошли с милю и убедились, что саням нигде не пройти. Придется
добираться пешком, и то с величайшим риском.

Один из матросов едва не угодил в трещину, наполненную водой и
прикрытую толстым слоем снега.

Это была "тюленья нора". Из таких трещин время от времени появлялись
тюлени, чтобы подышать свежим воздухом.

-- Это очень хорошо,-- сказал Ужиук на ломаном французском.--Ужиук
будет здесь и убьет тюленя.

Эскимос сел возле трещины, а вымокший до нитки матрос помчался в
лагерь.

Капитан со вторым матросом остались помогать туземцу, но через полчаса
буквально окоченели.

Гренландец же чувствовал себя превосходно, казалось, вообще не замечая
этого дьявольского холода. Он пристально следил за прорубью, в его
маленьких, косых глазках светилось вожделение. Настоящий взгляд охотника и
гурмана. Тюлень все не показывался. Тогда Ужиук принялся медленно и протяжно
напевать какую-то жалобу со странными словами, как будто надеялся очаровать
тюленя и выманить его, опьяневшего от звуков этой "чудесной мелодии".

Как утверждали некоторые полярные путешественники, например, такие, как
лейтенант Тизон с "Поляриса", тюлени действительно способны чувствовать
музыку. Вот что писал этот исследователь в своих воспоминаниях: "Я
утверждаю, что тюлени любят музыку и могут довольно долго оставаться
неподвижными, слушая голос или звук, которые им понравились".

Не прошло и пяти минут, как чуткое ухо эскимоса уловило еле слышный
всплеск. Резким жестом он сделал капитану знак оставаться на месте. Туземец
держал крюк наготове в правой руке, застыв в позе гладиатора, готовящегося к
атаке, в то же время продолжая петь, все убыстряя темп. Внезапно певец
замолчал, как раз в ту минуту, когда вместо плеска раздалось громкое
сопение. Резко выбросив вперед руку, Ужиук на три четверти погрузил крюк в
прорубь.

-- Ко мне!.. На подмогу!..-- крикнул он в следующее мгновенье.

Капитан и матрос схватились за крюк, на котором бился тюлень, тщетно
стараясь освободиться.

С четверть часа продолжалась борьба, после чего огромный щетинистый
тюлень был вытащен из норы.

Жалобно мыча, он еще сопротивлялся, но слабо -- крюк глубоко засел в
его горле.

Зверя на веревке потащили к палатке.

Больше всех радовались доктор и Ужиук. Один врач, другой дикарь -- оба
знали, что поимка тюленя очень важна для больных скорбутом.

У эскимоса был здоровый желудок и доброе сердце. Обычно он сразу
принимался сосать теплую кровь подранков, но на сей раз великодушно
отказался от такого удовольствия и как мог, частично словами, частично
знаками, объяснил Фрицу и Нику, что им надо напиться животворящей крови.

На том же настаивал и доктор.

Фриц попробовал и жалобно простонал:

-- Не могу пить кровь. Не могу!..

-- Пей!

-- Не могу!.. Лучше смерть!.. Попробуй, Ник, ты...

У фламандца не было предрассудков.

-- Мне все равно,-- сказал он,-- выпью, пожалуй. Только бы выздороветь!

И он принялся пить живительную горячую влагу.

-- Дорого бы я дал, чтобы последовать его примеру! -- простонал Фриц и
потерял сознание.

Слабость и отчаяние всегда крепкого, бодрого эльзасца вызвали у всех
недобрые предчувствия.

Трудно поверить, но к вечеру Нику стало легче, чего нельзя было сказать
о Фрице.

Заболели скорбутом еще двое: Констан Гиньяр и лейтенант Вассер. Оба
долго не поддавались болезни, но в результате неимоверного напряжения сил в
последние дни в конце концов свалились.

Теперь в экспедиции было трое больных и один умирающий. Все понимали,
что Фриц обречен...

Сделали продолжительную остановку, чтобы дать людям отдохнуть.
Положение становилось критическим.

Никто точно не знал, освобождается ли когда-нибудь полярное море ото
льда, хотя были основания думать, что это случается и даже зимой.

Скорее всего возле полюса лед не везде сплошной. Но в настоящий момент
впереди не было видно никакого водного пространства. Так что приходилось
идти на риск: исследовать, сколько льда, а сколько свободного пространства
на оставшихся до полюса пятидесяти милях. В среднем это не больше десяти
дней пути, туда и обратно.

Но идти придется по сплошному нагромождению льдин. Не безумие ли это?