признал "здешними". Впрочем, сейчас уже было ближе до Москвы, чем до
Лихаревки. В Москве они сразу станут "нездешними". А он сам? Сам он везде
был "здешним" - такая жизнь.
десять треф на руках! Что-то невероятное.
быть, в любви не везет.
было неплохо. Только мешало сознание, что он слишком много, неприлично
много выигрывает. Как он ни рисковал, выигрыш все рос. Угрюмоватый майор
только крякал. Капитан начинал нервничать, а лейтенант все улыбался белыми
зубами. Они играли, пока самолет не приземлился.
выходя из рубки.
Скворцов. Слыхали?
спустился по трапу и ступил на московскую землю. Прежде всего его удивила
трава - густая, сочная, интенсивно зеленая. Потом солнце. Какое же это
было мягкое, прохладное, невинное солнце!
взглянул на него снизу вверх и поразился трагической худобе его щек. Но
когда генерал сошел вниз, это впечатление исчезло. Сиверс как Сиверс:
очки, четкость, ирония.
городском транспорте. Без помпы. Честь имею кланяться.
вперед легким, чуть приплясывающим шагом. С ним вместе уходил вопрос,
который Скворцов должен был задать ему, но не задал...
зеленые пригороды с дачными домиками, с прудами и утками, с телевизорными
антеннами, и вот уже Москва обступила его. Огромный город мчался мимо,
отражаясь в зеркальцах множества машин. Люди шли, толкая друг друга,
обгоняя друг друга, задерживаясь на перекрестках, и как же их было много!
Скворцов смотрел на все это со смешанным чувством отчуждения и узнавания.
нацарапано: "Инка выдра, она выбражала". Он узнал эту надпись и
рассмеялся. Инка, в которой шла речь, теперь давно выросла, учится в
институте, а подъезд все не отремонтировали.
организм, - ни одышки, ничего. Спасибо тебе, организм. Он вынул связку
ключей, отделил один, отпер дверь, вошел.
волосами. Выпуклые глаза сияли ребячьей радостью. Изумленно глядя ему в
щеку, она вытерла руки фартуком и сказала тонко, на одном дыхании: