Чтение 34–й страницы книги ~Ванесса~

появившийся в глазах Ваны.

- И такое положение вещей наблюдается везде, за исключением Сиваха.

При этих словах девушка удивленно взглянула на Гвидо

Человеческая реакция! Наконец-то он добился от нее живой человеческой
реакции!

- Ну да! Здесь тоже есть господа и рабы.

- Но эти господа не стремились к власти,- возразил итальянец.- Их
заставили выполнять административные функции. В этом нет сомнения!

- Но разве сивахцы им не подчиняются?

- Подчиняются. Пожалуй, они идут еще дальше: подчиняются всем подряд.
Сущие ангелы! Но причины их послушания далеко не ангельского характера.
Сивахцы безропотно воспринимают любые указания, потому что считают их не
заслуживающими внимания. В их глазах любой приказ кажется таким
естественным и тривиальным, что даже не стоит обсуждений; возражений или
невыполнения. При такой точке зрения послушание легче непослушания. .

- Откуда такое спокойное безразличие?

- Это связано с исконным неприятием власти и неуважением к ней. У них
это происходит автоматически, но в то же время подкрепляется доводами
разума. Что-то вроде тихой забастовки. Сивахцы, по-моему, получают
удовольствие в пренебрежении к власти, власть их не интересует.

- Что же, неглупо,- усмехнулась Вана.

- Таким образом, они не борются за власть с теми, кто к ней
стремится, и не пытаются разделить ее с теми, кто ею обладает. Любой
другой человек втайне сожалеет о том, что не имеет власти, или, по
крайней мере, не имеет ее в достаточном количестве. Но не сивахцы! Они
уверены, что власти им хватает с лихвой. Короче говоря, с ними пришлось
бы бороться, чтобы они перестали делать вам подарки в виде отказа от тех
жалких прав, которые они еще обязаны иметь.

- Почему ты так уверен в этом? - не выдержала Вана.

- Они никогда не желали власти. Это безразличие уходит корнями в
глубокую древность. Нельзя объяснять их поведение только привычкой к
рабству. Напротив - власть ни для кого не бывает так соблазнительна, как
для тех, кто ее лишен. Возьмите любую нацию! В каждой из них попеременно
были поработители и порабощенные, угнетатели и угнетенные. И тем не
менее люди по-прежнему агрессивны в своем стремлении к главенствующей
роли в обществе. Уходя со сцены, каждый надеется вернуться и отомстить
за свое поражение.

- Но не в Сивахе?

- Да, только не в Сивахе. Здесь вечно длится поражение, так как его
приветствуют. И все же, по-моему, сивахцы просто временно отступили,
ожидая возвращения им status quo, - так же, как мяч, который, сжимаясь в
момент удара, не думает, что через мгновение спружинит и взлетит.

- Но мячу не нравится, когда по нему бьют,- заметила Вана.

- Кто знает? Особенно если ему не больно. Сивахцы не страдают от
недостатка прав и даже от нищеты. Они бедны, но не подозревают об этом.
Они счастливы, потому что им не приходится кем-то управлять. Во всем
остальном они не менее чувствительны и не более подвержены мазохизму,
чем остальное человечество.

- У них что, наследственная аллергия к власти?

- Откуда я знаю?- сухо ответил Гвидо, словно своим вопросом Вана
нанесла ему личное оскорбление.

С этими словами итальянец повернулся к хозяину дома, приглашая его
принять более активное участие в беседе, чем ароматизация воздуха
гаванской сигарой.

- Как вы объясните тот факт, Селим,- он впервые обратился к
египтянину по имени,- что сивахцы никогда не доставляли беспокойства ни
местным, ни центральным властям?

- Правительство заботится о них точно так же, как обо всем остальном
населении Египта,- бесстрастно ответил эль-Фатгах.

- Позвольте мне повторить свой вопрос,- терпеливо сказал Гвидо.- Я не
спрашиваю, заботится ли правительство Египта о жителях Сиваха, а как раз
наоборот - почему не заботится?

- Оно уделяет Сиваху не больше и не меньше внимания, чем другим
городам, включая и столицу.

- У меня сложилось другое впечатление,- возразил Гвидо.- По-моему, о
Сивахе заботятся гораздо меньше, а точнее - вообще не заботятся. А
сивахцев правительство вообще не интересует.

- Это говорит о том, что жители Сиваха довольны своим
правительством,- сухо сказал Селим.- Люди по большей части интересуются
властями, когда хотят покритиковать их.

- Своим интересом люди доставляют правительству гораздо больше
неприятностей, чем критикой. Некоторые устраивают заговоры, восстания,
революции, свергают правителей, меняют одних на других, строят
демократию на трупах диктаторов, устанавливают республику вместо
монархии и так далее. Такие вещи случаются даже в Египте, не так ли? Но
сивахцы никогда в этом не участвуют. На протяжении всей истории - а она
у Египта немалая - это племя никогда не тревожило государственных мужей
- от фараонов до Садата. Оно всегда всем довольно. Разве они
когда-нибудь жаловались на низкую зарплату? Или на высокие налоги? Разве
их волнует пассивность в общественной жизни страны? Они никогда никого
не беспокоили. Возмущались ли когда-нибудь сивахцы решениями, принятыми
в верхах через их головы и без их ведома? Никогда. Откровенно говоря,
иначе и быть не может: у жителей Сиваха нет своего мнения. Я говорю об
общественной жизни, хотя эта жизнь складывается и из их жизней. Нигде
больше я не встречал такого безразличия.

- Вы уверены, что действительно столкнулись здесь с подобным
безразличием? - мягко спросил Селим.

- У меня есть глаза и уши, господин вице-губернатор,- резко возразил
Гвидо.- И в этом смысле пустыне не удастся отделаться миражами. Селим
молчал.

- Напрашивается единственное разумное объяснение: сивахцы не
интересуются политикой, потому что они вообще ничем не интересуются.
Может быть потому, что они от рождения мягкотелы и глупы. Но эту
гипотезу я отбросил, когда попал в Сивах и убедился в обратном.

Эль-Фаттах, казалось, был заинтригован.

- Так, значит, вы все знали до того, как предприняли эту поездку?-
удивленно спросил он.

Но Гвидо не так-то легко было сбить с толку:

- Я интересуюсь историей слишком серьезно, чтобы не заметить такой
особенности. Ведь тысячелетиями в обществе насаждалась мысль о том, что
сильный всегда прав.

- Возможно, у жителей этого оазиса имелись свои причины быть
удовлетворенными правом сильного,- предположил Селим.

- Вполне возможно,- согласился Гвидо, саркастически усмехнувшись. Но
Селим был нечувствителен к дерзостям, а тем более к насмешкам.

- Значит, пребывание здесь, мистер Андреотти, навело вас на мысль о
какой-то другой причине миролюбивого нрава сивахцев, чем та, которую вы
назвали сначала? '

- Нет,- вздохнул Гвидо.- Я не нашел никакой причины. Ее просто нет.

- Вот видите!- любезно завершил беседу хозяин, вставая, чтобы
проводить гостей к выходу.

***

- Почему тебя так волнует равнодушие к политической власти жителей
Сиваха? - спросила Вана, когда они снова остались наедине.- Ты что,
хочешь всех людей сделать счастливыми?

- Думаешь, у меня может быть другая причина?

- Я не думала, что ты так любишь человечество.

- Ты, видимо, недостаточно меня знаешь.

- Видимо, я совсем тебя не знаю. И это меня пугает.

- Вана,- спросил Гвидо позднее,- почему ты не любишь своего отца?
Ведь ты приехала сюда, чтобы научиться любить его.

- Наверное, ты убедил меня, что после десяти лет уже трудно чему-то
научиться. Мне слишком поздно учиться быть дочерью.

- А он? Ему тоже не нужно запоздалое отцовство?

- Отец - это человек, в котором нуждаешься. Тот, кто утешает и
ободряет маленькую дочь, когда она боится темноты и смерти. Тот, кто не
расстается с ней, пока она не научится обходиться без отца. Но это не
тот, кто вежливо улыбнется дочери при встрече через двадцать пять лет и
скажет: "Как дела, Ванесса?"

- Но все же Селим не дикарь.

- Нет, он варвар!

- Ты безжалостна.

- Я чересчур жалостлива. А с ними надо обращаться пo-варварски. Чтобы
те, кто покидает нас после рождения, не пытались потом руководить нами.

- Кого ты относишь к варварам?

- Я называю варварами тех людей, которые молятся на своих предков и
не замечают своих детей. Варвару верят, что идеями
полутора-двухтысячелетней давности можно руководствоваться и сегодня, и
еще через сотни лет. Тех, кто считает, что строители пирамид были выше
нас и что шедевры жестокости и точного расчета могут быть бессмертны.
Они считают прогресс противоестественным, представляют будущее как
идеализированное прошлое. Они уверены, что знают все лучше остальных и
всегда будут знать. Они не сомневаются, что постигли истину, но при этом
не в состоянии думать иначе, чем их отцы и боги. Они просят священников
вести, а философов-.страховать.

Они постоянно ссылаются на историю, гордятся только своей страной или
нацией, поддерживают только свою партию. Варвары живут мистическим
экстазом или предрассудками и стараются заставить других жить так же. Я