снисходительно-властный голос, он покорно шагнул вперед и протянул руку.
Господин Ланье захохотал, сжал его руку, сильно тряхнул и отпустил.
головой. - Сидит так же крепко, как твоя.
стараясь вспомнить, где он находится. Его покровитель воспользовался этим,
чтобы запереть дверь на ключ, после чего вернулся к своей кровати и сел на
нее.
слишком подходящий наряд для джентльмена. Но нужды нет; увидишь, как скоро я
нее это заменю новым. Садись, что стоишь? Займи свое место!
не сводя глаз со своего покровителя.
старом логове. Давно тебя выпустили оттуда?
куда глаза глядят. Перебивался как придется; побывал в Авиньоне, в
Пон-Эспри, в Лионе, на Роне, на Соне. - Его загорелая рука быстро чертила
весь этот путь на досках пола.
сделать.
податься в Париж или, может быть, в Англию.
быть в Англию. Будем путешествовать вместе.
видно было, что его не столь уж обрадовала эта перспектива.
заставлю всех кругом признавать во мне джентльмена, и тебе тоже будет от
этого польза. Значит, уговорились? Отныне действуем заодно?
словах, потому что мне очень хочется спать, - как я очутился здесь - я,
Ланье. Запомни - Ланье.
собеседник схватил его за подбородок и свирепо сомкнул ему челюсти.
каменьями? Хочешь, чтобы тебя самого избили и забросали каменьями? Тебе
этого не миновать. Или ты воображаешь, что они набросятся на меня, а моего
тюремного дружка и не тронут? Как бы не так!
понял, что уж если дойдет до камней и побоев, то господин Ланье позаботится,
чтобы дружок получил свою долю сполна. Ведь господин Ланье -
джентльмен-космополит и особой щепетильностью не отличается.
господин Ланье. - Тебе известно, что я самолюбив и отважен, и, кроме того, у
меня природная потребность властвовать. А как отнеслось общество к этим моим
свойствам? Меня с улюлюканьем гнали по улицам. Пришлось приставить ко мне
стражу для защиты от разъяренной толпы, в особенности от женщин, которые
нападали на меня, вооружившись чем попало. Безнаказанности ради я должен был
прятаться в тюрьме, причем так, чтобы об этом никто не знал, иначе меня
вытащили бы оттуда и растерзали на части. Меня вывезли из Марселя глубокой
ночью, на дне воза с соломой, и ссадили только когда мы отъехали от города
на много лье. Карман мой был почти пуст, но заходить домой было слишком
опасно и пришлось мне брести пешком, в грязь и непогоду - посмотри, что
сталось с моими ногами! Вот на какие унижения обрекло меня общество - меня,
человека, наделенного уже известными тебе качествами. Но общество мне за это
заплатит.
общество меня преследует. Хозяйка говорит обо мне всякие гадости, посетители
на меня клевещут, а я все это слушаю. Я, джентльмен, перед талантами и
совершенствами которого они должны были бы преклоняться! Но все обиды,
нанесенные мне обществом, хранятся в этой груди!
в ухо, и время от времени поддакивал, кивая головой и закрывая глаза, словно
потрясенный столь ярким примером несправедливости общества.
двери, чтобы он просох к утру. Убери мою шляпу. - Все его приказания
исполнялись беспрекословно. - И такой постелью я должен удовольствоваться по
милости общества! Ха! Ну, хорошо же!
плечи, так что лишь голова, повязанная рваным платком, зловеще торчала
наружу; и Жан-Батист вдруг очень ясно представил себе то едва не случившееся
событие, после которого ему, Жан-Батисту, уже не пришлось бы смотреть, как
вздергиваются кверху эти усы и загибается книзу этот нос.
возьми, тем лучше для тебя. Ты от этого только выиграешь. А теперь мне нужно
хорошенько выспаться. Не вздумай будить меня утром.
доброй ночи, задул свечу. Следовало бы ожидать, что после этого он станет
раздеваться; однако он сделал как раз обратное: оделся с ног до головы, не
надев только башмаков. Затем он лег на свою кровать, натянул одеяло - не
развязав даже рукавов куртки, по-прежнему завязанных у подбородка, - и
закрыл глаза.
крестницу и тезку. Маленький итальянец встал, подошел к двери, с величайшей
осторожностью повернул ключ в замке и, держа башмаки в руках, тихонько
спустился с лестницы. Внизу еще незаметно было никаких признаков жизни;
только смешанный запах кофе, вина, табака и сиропов носился в воздухе, и в
полутьме причудливо маячила пустынная буфетная стойка. Но Жан-Батисту никто
не был нужен; он еще вчера уплатил по своему скромному счету и сейчас хотел
только одного: надеть башмаки, вскинуть на спину свою котомку, отворить
дверь и бежать без оглядки.
дверь; никакой голос его не окликнул: никакая голова, повязанная рваным
платком, не высунулась зловеще в окошко мансарды. Когда солнце взошло,
наконец, над прямой линией горизонта и даль мощеной дороги, обсаженной
чахлыми деревцами, загорелась в его лучах, на этой дороге можно было увидеть
черное пятнышко, двигавшееся между полыхающих пламенем дождевых луж, - то
Жан-Батист Кавалетто спасался бегством от своего покровителя и друга.
ГЛАВА XII - Подворье Кровоточащего Сердца
находилась в черте города, хотя во времена Вильяма Шекспира, сочинителя пьес
и актера, это было предместье, через которое вела дорога к знаменитым
королевским охотничьим угодьям; сейчас, правда, дичи тут не осталось, разве
что для любителей охоты на людей. И вид и судьба этих мест с той поры
изменились, но какой-то слабый отблеск былого величия не исчез и поныне. Над
крышами высились два или три ряда мощных дымовых труб, в домах еще уцелели
кой-где просторные темные залы, которые каким-то чудом не разгородили и не
перестроили до неузнаваемости, и все это придавало Подворью свое особое
лицо. Жил здесь бедный люд, приютившийся под сенью обветшалой славы, подобно
тому как арабы пустыни разбивают свои шатры среди разрушающихся пирамид; но
все обитатели Подворья убеждены были в том, что у него есть свое лицо, и по
этому поводу испытывали трогательное чувство семейной гордости.
становилась все выше и выше, как будто нетерпение разрастающегося города
распирало землю, на которой он стоял; и теперь, чтобы попасть туда,
приходилось спускаться на несколько ступенек, в которых прежде никакой
надобности не было; чтоб выйти оттуда, нужно было нырнуть в ворота,
выходившие в лабиринт кривых и грязных переулков, которые, кружа и петляя,
постепенно поднимались на уровень окружающих улиц. Завод Дэниела Дойса
помещался в глубине Подворья, над самыми воротами, и оттуда шел порой
сотрясавший весь дом металлический перестук, точно билось железное
кровоточащее сердце.
разделялись. Люди практического склада склонялись к предположению, что здесь
когда-то было совершено убийство. Более чувствительные и наделенные более
пылким воображением (в том числе все представительницы прекрасного пола)
предпочитали верить легенде о юной деве, которую жестокий отец подверг
заточению за то, что она, храня верность своему возлюбленному, противилась
браку с избранником отца. По словам легенды, эта юная дева до самой смерти
имела обыкновение сидеть у своего забранного решеткой окна и тихонько петь
грустную любовную песню с таким припевом: "Раненое сердце, раненое сердце,
раненое сердце кровью истечет". Сторонники убийства возражали, что
упомянутый припев, как известно всем, сочинен одной вышивальщицей,
романтически настроенной старой девой, и поныне проживающей в Подворье. Тем
не менее, поскольку легенда без любви не легенда и поскольку люди
значительно чаще влюбляются, нежели совершают убийства - каковой порядок,
при всей испорченности человеческой натуры, сохранится, будем надеяться, до
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Сапковский Анджей
Ильин Андрей
Суворов Виктор
Куликов Роман