длинный коридор и полусогнутую фигуру, привалившуюся к стене. Дона узнала
Уильяма. Лицо его было бледно как мел, одна рука бессильно повисла вдоль
туловища. Дона подбежала к нему и опустилась рядом на колени. Он с трудом
поднял руку и отстранил ее.
вы испачкаете платье. Я весь в крови.
царапина... Жаль только, что это случилось именно сейчас.
дозорного. Он набросился на меня, я стал вырываться, и он ранил меня шпагой.
она.
заперла дверь на засов и уложила его на свою кровать. Затем принесла воду и
полотенце и, как могла, промыла и перевязала его плечо. Когда все было
кончено, он открыл глаза и чуть слышно произнес:
отдыхать.
тревогу: она не знала, насколько серьезна его рана и что еще полагается
делать в таких случаях. Он, очевидно, догадался о ее волнении, потому что
поднял голову и проговорил:
выполнил ваше поручение. Я был на и виделся с капитаном.
Годолфин и остальные собираются сегодня у нас?
непонятной улыбкой и произнес: .
- Потом наклонилась к Уильяму и шепнула: -- А корабль? Что с кораблем? Они
успеют вывести его в море?
сознание.
делает, смыла кровь с рук. Затем взглянула на себя в зеркало и, увидев, что
щеки ее тоже побледнели, как и у него, дрожащими пальцами нанесла на скулы
румяна. Оставив его лежать в беспамятстве на кровати, она вышла из комнаты и
двинулась в столовую. Как только она появилась в дверях, стулья дружно
задвигались по каменному полу -- гости встали, приветствуя хозяйку.
Ослепительно улыбаясь, она гордо прошествовала на свое место, не различая
ничего вокруг ни блеска свечей, ни длинного стола, уставленного всевозможной
снедью, ни Годолфина в фиолетовом камзоле, ни Рэшли в пегом парике, ни
Юстика, опирающегося на шпагу, ни остальных гостей, склоняющихся при ее
приближении, -- мысли ее были далеко, она думала о человеке, который стоял
сейчас на палубе корабля и, глядя на начавшийся отлив, посылал ей последний,
прощальный привет.
18
Яркий свет свечей заливал фигуры приглашенных, расположившихся по шесть в
ряд с обеих сторон длинного стола, уставленного серебром, тарелками с каймой
из роз и высокими вазами, до краев наполненными фруктами. Во главе стола
восседал хозяин -- голубоглазый, розовощекий, в съехавшем набок парике,
слишком громко хохочущий и слишком охотно откликающийся на любую
произнесенную гостями шутку. Напротив него расположилась хозяйка -- холодная
и невозмутимая. Она едва притрагивалась к блюдам, которые подносил ей слуга,
все свое внимание сосредоточив на соседях, как будто оба они -- и тот, что
сидел справа, и тот, что сидел слева, -- были для нее самыми важными и
интересными людьми на свете и только им она хотела бы посвятить сегодняшний
вечер, а если они пожелают, то и все последующие вечера. .
только когда она заговорила с ними, когда начала расспрашивать -- этого -- о
доме и о семье, того -- о любимых занятиях и увлечениях, -- для каждого
находя улыбку и приветливое слово, каждому давая понять, что любой его жест,
любая мельком оброненная фраза исполнены глубокого значения и смысла и лишь
она, Дона Сент-Колам, способна по достоинству оценить их, -- только тогда
они наконец смягчились, расслабились и послали к черту все эти глупые
сплетни, придуманные, как рассуждал юный Пенроуз из Трегони, какими-нибудь
завистливыми бабами, решившими оклеветать эту удивительную, несравненную
женщину, которая может составить счастье для любого мужчины и которую, думал
Юстик, следовало беречь как зеницу ока и держать под тремя замками. То же
думал и Тремейн из Пробуса, и рыжеволосый Карнтик, владевший чуть ли не всем
западным побережьем. Первый -- единственный из всех присутствующих -- не
имел ни жены, ни любовницы и сейчас молча, с угрюмым восторгом пожирал Дону
глазами. Второй, чья жена была лет на десять старше его, встретившись с ней
взглядом, уже прикидывал, как бы застать ее наедине где-нибудь в укромном
местечке. Даже Годолфин, чванный, надутый Годолфин со своими выпученными
глазами и бесформенным носом, скрепя сердце признал, что жена у Гарри не
лишена обаяния, хотя есть в ней все-таки что-то настораживающее, что-то
такое, от чего серьезному человеку делается не по себе, -- то ли этот
взгляд, прямой и дерзкий, то ли странное, упрямое выражение лица... Нет, не
хотелось бы ему, чтобы у Люси была такая подруга. Зато Филип Рэшли, грубый,
замкнутый и совершенно не умеющий вести себя с женщинами, вдруг разговорился
и рассказал ей о детстве и о любезной матушке, умершей, когда ему не
исполнилось еще и десяти лет.
повернулась к соседу слева, машинально прислушиваясь к гулу голосов и думая
о Уильяме, оставленном ею наверху. Очнулся ли он уже или по- прежнему лежит
с закрытыми глазами, бледный как мел, с алым пятном, растекающимся по
повязке?
разлепляя веки. -- В старые добрые времена, когда была жива королева, мой
дед держал менестрелей. Они сидели вон там, на галерее, и развлекали гостей
своими песнями. Куда, черт побери, подевались теперь менестрели? Должно
быть, проклятые пуритане перебили их всех до единого!
Юстик. Его отец сражался на стороне парламента, и он не терпел насмешек над
пуританами.
покраснев до ушей и с надеждой глядя на Дону, спросил юный Тремейн.
вернемся, я подыщу вам подходящую невесту.
нее.
ее мужа, -- куда мог подеваться твой нахальный лакей? Ты знаешь, что его до
сих пор нет?
мы и без него прекрасно обходимся.
поделиться своей досадой с другими, -- как бы ты поступил с лакеем, решившим
устроить себе выходной именно в тот день, когда у хозяина гости?
Разумеется, уволил бы его.
подлеце души не чает. Пока она болела, он неотлучно находился при ней. Вот
ты, Джордж, стал бы терпеть такое у себя в доме? Ты позволил бы своему лакею
целыми днями торчать в комнате твоей жены?
положении и сама не пожелала бы видеть рядом с собой посторонних. Только я и
ее старая кормилица имеем право ухаживать за ней.
сельской простоты! А вот леди Сент-Колам почему-то предпочитает общество
лакеев.
лесу было не слишком сыро?
деле, зачем Гарри позволяет жене фамильярничать со слугами? Эдак недолго
сделаться посмешищем для всей округи! Да-да, наверное, это тот самый
нахальный лакей, который сидел на козлах, когда ее светлость приезжала к ним
в гости.
жара ей не слишком досаждает?
этот момент Филип Рэшли наклонился к ней слева и зашептал на ухо: