и медленно пятилась к двери.
Я спасена и могу убежать... и вдруг вижу - рука, страшная рука мертвеца
поднялась и ухватила меня за подол комбинации. Я готова была заорать от
ужаса, но лишь сдавленно вскрикнула и повалилась на свою жертву. Хотя я
билась в истерике, хотя его раны кровоточили, он как-то исхитрился
взобраться на меня и со стоном гнева и боли прижать к полу. Я видела его
испачканное в крови лицо. Он хотел что-то сказать, но не смог. И,
обмякнув, придавил меня всей своей тяжестью.
Тут я услышала голос Котиньяка, идущий с другого конца сада, - он,
видимо, кричал в рупор:
- Каролина! Каролина! Вы живы? Ответьте!
Я не знаю, кричал ли он до этого. Не знаю, сколько времени прошло с
момента выстрела. Не помню и того, как отшвырнула ружье. Скорее всего
сразу. Судя по протоколу, ружье нашли на другом конце комнаты под комодом.
Беглец встал на колени, потом на ноги - его рот кривился от боли.
Заставил подняться и меня, совершенно обезумевшую, крепко взял за руку и
вывел в коридор. Он сказал мне тихо и озабоченно, но без всякой
враждебности: - Вы сейчас поговорите с ними, Ляжка. В комнате моей
помощницы мы открыли окно, выходящее на улицу. Я скрестила руки на груди,
чтобы не было видно кровавых пятен на комбинации. Толпа перед моим домом
не разошлась, представление на открытом воздухе продолжалось, и я
почувствовала - все они просто счастливы, что это еще не конец. Крикнула
как можно громче:
- Капитан! Не вздумайте открывать огонь! Вы видите - я жива и здорова.
Беглец смотрел из-за моего плеча и шепотом давал мне инструкции. Я
крикнула:
- Капитан! Он хочет поговорить с девушкой, находящейся в толпе. Не
раньше чем через четверть часа. Ее зовут Зозо. Она из "Червонной дамы".
Котиньяк повернулся к толпе, совершенно ошеломленный. Какая-то женщина
крикнула: "Знаю, знаю! Это негритянка, капитан!" Я увидела, что из толпы
выбралась молоденькая негритянка с целой копной курчавых волос в полосатом
пляжном костюме. Солдаты на секунду разомкнули строй, пропуская ее. Она
подошла к офицеру, покачиваясь на высоких каблуках и глядя на наши окна.
Даже сквозь ограду я видела ее тоскующий, влюбленный взгляд.
Я сидела в разорванной комбинации, руки заломлены, ноги связаны. Меня
привязали к стулу на кухне. Он следил за тем, что происходит на улице.
Рану он зажимал полотенцем. По лбу его струился пот.
Часы не пробили и двух, как я услышала скрип ворот Он закричал:
- Только ее, Скотиньяк. Никого больше!
Гравий дорожки заскрипел под ногами негритянки. Беглец закрыл ставни,
потом окна, затем вышел в прихожую, едва волоча ноги.
Я услышала, как отодвигаются все задвижки, отворяется дверь, как потом
все запирается. Испуганный голос воскликнул:
- Господи! Да ты ранен!
Я поняла, что она пытается его поддерживать. Он говорил с надеждой,
плачущим голосом, как говорят все мужчины, когда признают свое поражение:
- Зозо, выручи меня из этой передряги! Ты была абсолютно права! Какого
же я свалял дурака!
Он повел ее на кухню. Слышно было, как его подошвы шаркают по плитке,
как его рука скользит по стене Увидев меня, его подружка застыла на
пороге: мы оба в крови, я связана, растрепана...
- Да что же это такое? Ведь этого не может быть! - Она выговаривала
"сто зе, не мозет".
Передо мной стояла девушка примерно моего возраста и такого же, как я,
роста, с очень тонкими чертами детского личика, очень тоненькая и гибкая
как лиана Кожа у нее была коричневая, и поначалу я разглядела только
большие доверчивые глаза и белоснежные зубы.
От волнения она присела на стул Он растянулся вдоль стены у двери. Я
немедленно сказала ей:
- Нужно, чтобы вы знали: он меня не насиловал. И вообще ничего со мной
не делал.
Взгляд ее стал холодным, губы высокомерно поджались. Передернув голыми
плечами, она ответила:
- Зачем ему вас насиловать? Для любви у него есть я.
- Вы? - парировала я в тон ей. - Само собой, раз это ваше ремесло.
Мы обе смолкли. По ее щеке скатилась слеза, по моей - тоже. Я первая
нарушила молчание:
- Простите! Я вовсе не это имела в виду! Я хотела сказать только, что
люди злы. Они без стеснения насочиняют всяких кошмаров. Дескать, какие
ужасы человек вроде него может сотворить с такой женщиной, как я.
Беглец, нетерпеливо вздохнув, привалился спиной к стене и уставился в
потолок. Зозо встала, утерла слезу и сказала ласково:
- Франсис совсем не тот, за кого вы его принимаете.
- Франсис? Мне он сказал, что его зовут Эдуар.
- Мало ли что он вам сказал. Хотите знать правду? Это обычный студент.
Он задумал выдать себя за беглеца из крепости, чтобы попугать вас.
Признаюсь, на секунду я потеряла дар речи. Она производила впечатление
человека абсолютно искреннего и уверенного в своих словах. Но я пытливо
взглянула на нее и спросила:
- А вы давно с ним знакомы?
- Нет, не так давно.
- Ну и?.. - продолжала я. - Почему бы ему не быть беглецом из крепости?
Может быть, он задумал выдать себя за студента, чтобы обмануть вас?
Теперь пришел ее черед удивляться. Она довольно долго смотрела мне в
глаза с отчаянным недоверием, потом обернулась к сидящему на полу, как бы
прося у него ответа. Ее упорное желание верить ему отозвалось во мне болью
и сочувствием, но ему явно было не до того.
- Слушай, Зозо, даже если она права, что это меняет? Мне все равно
нужно выбраться из этой клетки.
Он с трудом поднялся, держась за стену Потом сказал:
- В глубине сада в ограде есть дыра. К сожалению, я видел около нее
двух часовых.
Они смотрели в глаза друг другу. Он пытался справиться с потоком крови,
прижимая к груди полотенце, она пыталась справиться с собой после всего,
что узнала. Но любовь пересилила в ней обиду, она распрямилась, напряглась
и ответила:
- Хорошо, я этим займусь.
Вот как все произошло на самом деле. Потом рассказывали много разного,
но все это ложь. Например, говорили, что я сделала ему укол, прибавляющий
сил. Моя сумка со вчерашнего вечера лежала на турецком столике с тех пор
как я вернулась домой, никто к ней не прикасался. Зозо промыла его рану
спиртом и перевязала ее. Я только показала, в каком из стенных шкафов, у
нас аптечка. Мужнино ружье, как я узнала позже, было стареньким
однозарядным "семплексом" Пуля пробила насквозь грудь моего обидчика под
правым плечом, разбила стекло и застряла в стене спальни. Мне сказали,
что, задень она легкое, у него не осталось бы ни единого шанса выжить.
Они проскользнули в сад через маленькую дверцу в классной комнате. Меня
оставили связанной на кухне Зозо ушла первой. Беглец наклонился ко мне и
сказал на прощание:
- Я не затыкаю вам рот, Каролина, но вы им скажите, что кляп был. Если
вы не начнете кричать до того, как Зозо вернется, я буду знать, что вы
меня простили.
Поцеловал меня в губы и вышел.
Зозо вернулась через четверть часа, мне они показались вечностью. Она
освободила меня. Я пошла в прихожую и подобрала с пола юбку и белую
блузку. Пока я одевалась, она рассказала мне, что преследуемый бежал через
пролом, в то время как она на свой лад занимала часовых. В последний миг,
когда они пыхтели на ней, как два тюленя, он выглянул из-за стены уже
шагах в пятидесяти, и они обменялись прощальным взглядом. Он направился к
океану. Она видела, как он, прихрамывая, исчез в сосняке.
Я сидела на стуле, к которому до этого была привязана, и, прежде чем
открыть окно и позвать капитана, прежде чем погрузиться в ожидавший меня
ад, услышала:
- А все-таки я верю, что он студент, что бы вы там ни говорили. Если он
мне не соврал, я ведь еще увижу его, правда? Как вы знаете, ни я, ни она
больше его не видели.
КАРОЛИНА (7)
На допросе я не сказала ни слова о помощи, которую она ему оказала. Она
будто бы уговаривала его сдаться, но он нас обеих связал и заткнул нам
рты. Часовые, которых она так своеобразно отвлекла от исполнения их
обязанностей, разумеется, не собирались трубить об этом на всех
перекрестках.
После долгих часов, проведенных с ним наедине, я узнала, что
человеческой низости нет предела. Поначалу меня жалели. Потом стали
издеваться. И никто никогда не хотел мне верить. А хуже всего было то,
что, кто бы что ни наплел, самые отвратительные измышления преподносились
как мои собственные признания. Я получила множество писем, призывающих
меня быть сдержаннее. От анонимов я узнавала, когда именно и как меня
насиловали, били, в какой из комнат, существующих и несуществующих,
подвергали содомскому греху. В какой позе моя обостренная вдовством
чувственность была наконец удовлетворена. Затем начали приходить и другие
письма. Письма от родителей моих учеников. Дескать, они очень сожалеют, но
время военное, и т.д. и т.п. Напрасно я протестовала, напрасно негодовала
- ко мне не вернулась даже моя помощница.
Мне ничего не оставалось, как продать дом вместе с обстановкой и уехать
подальше от этих мест.
Якубенко Николай
Прозоров Александр
Херберт Фрэнк
Каменистый Артем
Смоленский Вадим
Посняков Андрей