Чтение 34–й страницы книги ~Красные щиты~

освященным стопами спасителя. Они собирались посетить Вифлеем, побывать у
Мертвого моря, а потом у Генисаретского озера. Тем временем трое друзей
жили у тамплиеров в покоях князя вместе с молодым рыцарем Янеком из
Подлясья. Время тянулось для них медленно.
Тэли был обеспокоен поведением Генриха, его молчаливостью, странным
безразличием к необычной, волнующей жизни, которая их окружала. Когда на
горе Елеонской королева Мелисанда запела любовную песенку, Тэли наблюдал
за князем и видел, как тот покраснел от взгляда этой коварной женщины.
Хотя королева была немолода, она показалась Бартоломею красавицей, и
холодность Генриха удивила его. А он-то уже размечтался, что их князь
женится на королеве, видел на его голове иерусалимскую корону. И Герхо
тоже не сводил с королевы горящих глаз.
Во второй день после приезда в Иерусалим они дотемна стреляли из лука в
саду между дворцом тамплиеров и крепостной стеной, потом весело гонялись
друг за другом по песчаной земле, и возгласы их звучали в неподвижном
вечернем воздухе, как соколий клекот на королевской охоте. Когда же совсем
стемнело, они уселись под оливой в обнимку, плечо к плечу, и начали
смотреть, как пролетают над стеной последние голуби, несшие магистру
Бертрану вести от тамплиеров со всех концов королевства.
Герхо, глядя в ночной мрак, рассказывал о королеве. Наслушался он о ней
всякой всячины от здешнего люда и от горожан на улицах. Но, конечно,
больше всего судачат о ней оруженосцы тамплиеров, такое говорят, чего и
сам Бертран де Тремелаи не ведает. Рассылает он во все стороны почтовых
голубей, принимает приезжих из дальних стран и посланцев от разных тайных
рыцарских союзов, а вот не приходит ему в голову попросту расспросить
здешних оруженосцев - те могли бы ему поведать о таких вещах, что сердце
старика, верно, забилось бы сильней под стальным панцирем.
Оказывается, не только сестра королевы Алиса вступает в заговоры с
сарацинами против родной дочери и как угорелая носится по всей Сирии,
скачет то в Антиохию, то в Эдессу, то в Иерусалим и даже, говорят, с
Дамаском заигрывает. Сама Мелисанда тоже ищет союзников среди врагов веры
христианской и получает деньги не только от генуэзцев, венецианцев или
пизанцев, но и от правителей Дамаска, Аскалона, далекого Багдада. Она
вступит в союз с кем угодно и против кого угодно, лишь бы побольше золота
заграбастать. А деньги все тратит на красивых юношей. Ночи не проспит
одна, и сказывают, двух ночей подряд не спала с одним и тем же мужчиной.
Разве что в ту пору, когда покойный король Фулько еще не размозжил себе
голову, гоняясь за зайцем.
Каждый день высматривает она себе нового полюбовника среди рыцарей и
рабов, среди сирийцев, греков и пулланов, а пуще всего охоча до невинных,
совсем молодых парней. Но такая хитрая и осторожная, что никто ничего не
знает наверняка, только догадываются.
Так рассказывал Герхо, а Тэли слушал, затаив дыхание, и чудилась ему в
теплом ночном воздухе фигура женщины, протягивающей надушенные
благовониями руки. И страшно и сладко стало ему от этого рассказа, все
тело покрылось вдруг испариной.
Может, в этот вечер королева Мелисанда, осажденная в башне Давидовой,
спит одна? Может, не спится ей, и думает она о том, будет ли завтра корона
Балдуинов еще сиять над ее троном? Только Герхо вымолвил это, как они
увидели в окне высокую женскую фигуру. Было это окно королевского дворца,
выходившее в сад тамплиеров. Женщина стала в его сводчатом проеме и
перегнулась через подоконник: неимоверно длинные рукава ее белого платья
свесились до кроны той оливы, под которой сидели Тэли и Герхо. Им
показалось, что это сама королева склонилась к ним и слушает, что они
говорят... В тишине летней ночи послышался им не то вздох, не то
приглушенный звук поцелуя. Через минуту женщина отошла от окна и исчезла в
темноте дворца.
Нет, не могла это быть Мелисанда. Неужто она покинет осажденную башню,
чтобы бродить по дворцовым залам? А вдруг?.. Герхо, наклонившись к
Бартоломею, ощутил губами, что уши у мальца пышут жаром, - видно, кровь
ударила ему в голову.
- Это была она, - шепнул Герхо.
С того и пошло. Целыми днями у них только разговору было что о
Мелисанде, особенно же после пира, на котором Тэли пел перед ней. Когда
закончилось потчеванье гостей, князь сразу же выпроводил Тэли из зала,
чтобы уберечь его от соблазна. Тэли пошел искать Герхо, но того нигде не
было - ни в их комнате, ни у Янека из Подлясья, ну просто как в воду
канул. Явился Герхо только поздней ночью, резко сбросил с себя одежду и
забрался под меха рядом с Тэли, а Тэли притворился, будто спит. Назавтра
они опять говорили о королеве.
Теперь же, когда все в городе готовились к походу на Аскалон, королева
каждый вечер подходила к окнам своего дворца, а Герхо и Тэли в саду
забавлялись стрельбой в цель, бегали, прыгали, дурачились. Покрикивая,
гонялись они друг за другом между деревьями, и на светлые их волосы
ложились голубоватые сумеречные тени. Королева окидывала обоих долгим
ласковым взглядом.
Несколько дней спустя возвратился князь Генрих. В Газе все было готово
к приему короля. На окрестных замках и башнях, одиноко стоявших среди
пустынных холмов, были подняты шесты с приказом о созыве ополчения. В
Иерусалим стекались рыцари и духовенство. Наконец, однажды утром двинулись
в поход рыцарские отряды во главе с двумя братьями-королями и королевой
Мелисандой. Вслед за войском шли верблюды, груженные тысячами шатров
шатер королевы был так велик, что для него потребовалось три дромадера.
Шатры эти расставили на равнине вокруг стен Аскалона, жители которого
поспешно закрыли все ворота. Началось сооружение осадных машин. Ожидали
еще прибытия генуэзской флотилии - ей надлежало осадить город с моря.
Аскалон был расположен полукругом, примыкавшим к высокому песчаному
берегу. На двойном поясе его стен высилось сто пятьдесят башен. Ворота
были обращены к морю, к Яффе, к Газе, а самые большие, с двумя огромными
башнями, - к Иерусалиму. Эти ворота защищала еще одна стена с четырьмя
башнями поменьше. На первый взгляд "жемчужина Сирии" казалась совершенно
неприступной.
Окрестности города утопали в садах, на склонах холмов зеленели
виноградники, а из-за стен виднелись куполы мечетей и темные веера пальм.
Многолюден и богат был Аскалон жители его за то, что селились в таком
опасном месте, получали постоянную поддержку деньгами из неисчерпаемой
казны египетского султана.
Рыцарское войско, которое стало лагерем среди цветущих садов и
готовилось захватить этот большой и богатый город, украшали своим
присутствием многие знатные особы. Кроме короля и патриарха Фульхерия,
водрузившего в великолепном белом шатре китайского шелка священную
реликвию - перекладину креста господня, здесь были архиепископ тирский,
архиепископ Балдуин из Кесарии, архиепископ Роберт из Назарета, а также
епископы Фридрих Акконский, Жеральд Вифлеемский, Бернар Сидонский и
Амальрик, настоятель монастыря святого Авраама. Собрался здесь и цвет
рыцарства: Гуго де Ибелин, горделивый Филипп из Набла, Гумфред де Торн,
Симон из Тивериады, Гвидо из Бейрута, Маврикий де Монрояль, Герхард из
Дамаска, Райнальд де Шатильон, Вальтер де Сент-Омер, Генрих Сандомирский,
Якса из Мехова и много других.
Ночи стояли теплые, безветренные. На стенах Аскалона, на карнизах башен
загорались в темноте тысячи масляных ламп, накрытых стеклянными колпаками.
Это язычники освещали стены, чтобы предохранить себя от ночных атак.
Казалось, весь город озарен каким-то таинственным сиянием, и в неверном
этом свете мелькали на стенах пестрые одежды арабов и их зеленые стяги.
Сапфирно-синее небо, шатром склоняясь к морю, осеняло город.
Герхо частенько засматривался на эти огни, на призрачные фигуры арабов,
на алмазные россыпи звезд в небе, когда глубокой ночью пробирался
крадучись от шатра королевы в шатер князя сандомирского, где его ждал
Тэли, не смыкая глаз от тревоги.
Днем тишину этих мест нарушал стук молотков. Из леса, собранного в
Иерусалиме и взятого взаймы у генуэзских моряков, мастерили мощные осадные
башни и постепенно продвигали их по смазанным оливковым маслом бревнам к
стенам Аскалона. Виноградники и сады исчезали под топорами христиан - днем
и ночью в лагере горели сотни костров. Прошло немного времени, и цветущие
окрестности Аскалона превратились в пустыню.
Наконец в море показались корабли - но то была не генуэзская флотилия,
на мачтах реяли флаги с полумесяцем. Сорок галер, на которых копошились
полунагие арабы, подошли, распустив паруса на попутном ветре, к Аскалону и
выстроились длинным рядом у берега. А еще через несколько дней была
получена весть, что со стороны Яффы идет генуэзская флотилия с пилигримами
и рыцарями, спешащими на помощь своим братьям. День был погожий, солнце
взошло рано. Египтяне высыпали на стены, рыцари собрались на холмах -
зрелище было величественное. Приближалось тридцать генуэзских галер с
невольниками-мусульманами на веслах. Рыцари были бессильны помочь своим,
только кричали, как могли громче, но звуки человеческого голоса терялись в
морских просторах. Королева и ее сыновья, а также Фульхерий и Генрих
стояли перед патриаршим шатром. Патриарх распорядился вынести перекладину
святого креста в золотой оправе и благословил ею генуэзский флот. Реликвия
была такая тяжелая, что двум сильным рыцарям пришлось поддерживать
патриарха под руки, а он бледный как полотно с благоговейным ужасом взирал
на синие волны морские, по которым беспокойно кружили мусульманские суда.
Но вот от адмиральской галеры отделилось небольшое суденышко и устремилось
к генуэзской флотилии - там началось движение, и суда, медлительно и тяжко
поворачиваясь, расступились на две стороны. В ярких солнечных лучах
зарделся на суденышке язык пламени.
- Это поджигатель! Поджигатель! - закричали рыцари.
Королеве стало дурно, она оперлась на плечо Генриха: Герхо и Тэли,
стоявшие позади князя, видели это. Меж тем поджигатель летел стрелой по
волнам, огненные языки, разрастаясь вокруг него, трепыхались, как пук
красных перьев. Внезапно он с размаху ударил в одну из самых больших